Поэтому они лежали, обнимая друг друга, став мужем и женой, и были счастливы.
За укреплением из стругов всю ночь несли службу караульные, чтобы поднять тревогу при нападении татар. Внутри укрепления все спали, в том числе и Марина с Мушковым. Священник положил голову на церковную хоругвь, и она покоилась рядом с вышитым образом Христа.
В эту ночь Ермак не спал. Он смотрел на степь и далёкие костры лагеря татар, и чем больше размышлял о плане сражения, тем тяжелее становилось на сердце, особенно когда думал о храбрецах Мушкова. «Что же делать? — спрашивал он себя снова и снова. — Пожертвовать восемью десятками казаков, чтобы спасти сотни жизней? Или же штурмовать широким фронтом по всему берегу и понести большие потери?»
Люпин находился на церковном струге, стоявшем на якоре рядом со стругом Ермака, перебрался на него и сел рядом с Ермаком. Вокруг на плотах и на стругах лежали казаки, некоторые спали, некоторые, как и Ермак, с беспокойством смотрели на берег. Казак не трус, но нельзя запретить ему думать. И у того, кто умел считать, сжималось сердце: десять тысяч всадников против тысячи пеших казаков! Благословения священников, утверждающих, что они здесь во имя христианства, бесполезны... Разве у Бога есть меч, чтобы разбить татар?
Отцы часто думают, что сделают всё возможное для своих детей. Так же думал и Люпин, как спросил, ничего не подозревая:
— Где Борис, Ермак?
— Не знаю, — мрачно ответил Ермак. — На совещании с гетманами он сидел у паруса. Сейчас его там нет!
— Наверное, уплыл на берег вместе с Мушковым... — с ужасом пробормотал Люпин. — Ермак Тимофеевич, он там...
— Не может быть! Я был на тех стругах и пожал руку каждому. Бориса там не было.
— Значит, он уплыл за ними!
— Больше ни одна лодка не отплывала.
Сердце Люпина бешено заколотилось.
— Он переплыл Тобол. Ермак Тимофеевич, Борис — хороший пловец. Он... он мне однажды рассказывал. В Новой Опочке он часто плавал до песчаных отмелей и ловил рыбу... руками!
— Я прикажу его выпороть! — глубоко вздохнул Ермак. — У него приказ быть рядом со мной! Я не потерплю неповиновения.
— Завтра ты сможешь отстегать его изуродованное тело, — со вздохом сказал Люпин. — Что от них останется? Сам знаешь!
Ермак молчал, стиснув зубы. «Я потеряю и Мушкова, и Бориса, — подумал он и с такой силой сжал кулаки, что хрустнули суставы. — Люпин верно сказал: парень переплыл Тобол к Мушкову. Это неповиновение и смелость одновременно — ну что тут скажешь?»
— Ступай на свой струг, старик, — протянул Ермак. — И молись. Возможно, я изменю план. Скажи пушкарям, чтобы приготовились. Может быть, им придётся ночью высадиться на берег. Если мы победим, то только с «небесным громом», как называют это татары.
Люпин кивнул, и на мгновение ему захотелось обнять и поцеловать Ермака с отцовской благодарностью, но он переборол себя, перебрался на церковный струг и отправил посыльных разбудить пушкарей.
Ермак поплыл на маленькой лодке к берегу, чтобы подняться к восьмидесяти казакам-смертникам. До рассвета он хотел ещё раз поговорить с Мушковым.
Едва он сошёл на берег, как караульных повалили его на землю. Когда они поняли свою ошибку, то перепугались, но Ермак похвалил их и направился к небольшому укреплению из стругов.
Найти Мушкова было нетрудно. Ермак пошёл в направлении громкого храпа священника, с ухмылкой посмотрел на кощунственную картину — голова Кулакова лежала на лике Искупителя — и через несколько шагов обнаружил Мушкова, закутанного в накидку.
Ермак остановился и растерянно уставился на друга. Под накидкой рядом с Мушковым лежал Борис. Они лежали, обнявшись. Ермак не видел подробностей: лишь обнажённый бок Мушкова и прижавшуюся к нему, как спящая собачка, белокурую голову Бориса на его плече, и дальше лишь светлое пятно голой спины.
Ошеломлённый Ермак молча уставился на них. Он не закричал, не сорвал накидку с обнажённых тел, не достал нагайку, которую всегда носил за поясом. Его переполняло лишь крайнее разочарование своим другом. Казак влюбился в мальчика... это казалось настолько непостижимым, что Ермак даже забыл про свою жестокость.
«Я позволю им умереть, — подумал он, — умереть почётно в сражении. Мне было бы трудно повесить Мушкова и Бориса. Я не стану им помогать, когда татары их сомнут. Иван Матвеевич, как ты мог так поступить?»
Он отвернулся, подошёл к священнику и зажал ему нос. Лишившись воздуха, тот вздрогнул, сразу вспомнил, как во сне ему на ягодице выжгли слово «мир» и замахал кулаками. Но Ермак крепко держал его и прижимал к земле.
— Это я, Олег Васильевич, — тихо сказал он.
— Ермак! — успокоился священник. Он бы не вынес второго чуда с клеймом, тем более что показать его верующим было совершенно невозможно. — Что случилось? Изменился план?
— Советую тебе вернуться на струг, — тихо сказал Ермак. — Здесь ты погибнешь.
— А остальные?
Ермак промолчал, и этого было достаточно. Священник покачал головой.
— Я их священник, — сказал он. — И должен оставить их одних? Они сражаются под знаменем Спасителя. Ермак Тимофеевич, почему ты хочешь меня спасти?
— Так я потеряю трёх друзей, — ответил Ермак. Ему было трудно это произнести. — Я не знаю, что делать.
— Трёх? — спросил священник и потянулся. Далеко на востоке первый луч света скользил по ночному небу. Начинался новый день.
— Я стану одиноким волком, Олег Васильевич, кровавым и жестоким. Бог с тобой!
Ермак встал, снова взглянул на Мушкова и Бориса и прикусил нижнюю губу. «Какое извращение, — подумал он с горечью. — Вы должны умереть. Честь для казака превыше всего...»
Он вернулся на берег, сел в лодку и поплыл к стругу. Люпин уже ждал его там.
— Ты видел Бориса?
— Он с Мушковым! — отрезал Ермак. — И останется с ним!
— Так он всё-таки переплыл через реку?
— Да! Он очень торопился к своему другу!
Сердце Ермака бешено заколотилось. Его переполнила ярость. Теперь он пожалел, что сразу не застрелил Мушкова и Бориса.
— И... и ты позволишь им просто так погибнуть? — пробормотал Люпин.
— Иди на свой струг, к алтарю! — в отчаянии рявкнул Ермак. — Почему тебя это беспокоит? Ты диакон и коновал, а не казак! Оставь меня в покое, старик!
Вскоре пушкари вытащили на берег три пушки, рядом разложили ядра и бочонки с порохом и зарядили орудия. Затем разожгли огонь для фитилей, сели рядом и принялись есть солонину.
На горизонте ночь постепенно растворилась, на небе появились светлые полосы, утро скользнуло по зелёной степи, и с первыми лучами стал виден лагерь татар.
Это были юрты из дублёных шкур на длинных шестах, колышущееся море лошадей, дым сотен костров, лес копий. Князь Таусан, предводитель войска, собрал всех своих всадников. Маметкуль ждал ниже по Тоболу. Казаки увидели ещё кое-что: татары стояли лагерем не только напротив — из утреннего тумана по всему берегу появлялись юрты.
План Ермака отвлечь татар и высадиться вниз по течению стал бессмысленным. Вдоль всего берега Тобола стояли всадники Таусана.
— Отступаем? — спросил один гетман.
На стругах со священниками запели хоралы. Новый диакон Люпин стоял на церковном струге перед алтарём и с искренним усердием произносил молитву благодарения. По его дрожащим, морщинистым щекам текли слёзы.
«Моя доченька, — думал он. — Это конец. Ты знала это и стала женой Мушкова... Да благословит вас Бог!»
— Отступить? — переспросил Ермак, гордо посмотрев на гетманов. — Что это за слово, братья? Я не знаю такого слова! Только вперёд — вот казацкий характер!
Казаки высадились на берег Тобола. Растянувшись в широкую линию, всадники князя Таусана мчались на них.
Глава десятая
Мушков проснулся первым, потому что рядом закашлял священник Кулаков, который громко притаптывал землю, устанавливая хоругвь с изображением Христа.
— Доброе утро, святой отец, — сказал он. — Что за шум в такую рань?
— Эта каша меня прикончит! — выругался священник. — Кишечник работает, как кузнечный мех! Подъём, казаки! Настал день победы! Аллилуйя!
В общей неразберихе никто не заметил, как Марина быстро оделась под накидкой Мушкова. Когда она встала, это снова был стройный ординарец. Мушков бегал вокруг с обнажённым торсом и сияющим лицом. Счастье этой ночи, исполнение его желания, блаженство жизни были сильнее, чем близость смерти.
— Вон они, татары! — кричал он. — Спокойнее, братья. Дайте им приблизиться, и тогда мы выстрелим, чтобы они подумали, будто земля взорвалась! Спокойнее, друзья, только спокойнее!
Внезапно они увидели, что не одиноки. По всему берегу высаживались их товарищи, переносили на берег оружие, вытаскивали широкие струги, окапывались за ними, а из стругов образовали стену, через которую не перескочит ни один всадник. Строгановская тактика завоевания Сибири не верхом, а на стругах, оказалась гениальной идеей.
Тысяча человек тащила на себе свою деревянную крепость через всю Сибирь — и вот результат!
Всюду раздавались команды: казаки строили небольшие укрепления, стрелки заряжали ружья, священники, по одному в каждой сотне, разворачивали стяги с ликами святых. Между двумя стругами у орудий спокойно стояли пушкари, держа наготове фитили.
Ермак, нахмурившись, появился в маленькой крепости, где провели ночь Мушков и Марина. Священник Кулаков сменил крест на кавалерийский пистолет и кинжал и, стоя рядом с хоругвью, крепко держал длинное копье. Мушков и Марина смотрели на татар, опустившись на колени за стругом.
— Спасибо, Ермак Тимофеевич, — сказал Мушков, когда Ермак отозвал его в сторону, — что пришёл нам на помощь.
— Откуда здесь Борис? — мрачно спросил Ермак, не ответив на благодарность.
— Он появился неожиданно.
— Когда?
— Утром. Когда священник разбудил нас, он уже был в лагере, — непринуждённо соврал Мушков. — Я даже подумал, что ты что-то задумал раз прислал своего ординарца. Теперь я вижу — ты изменил план. Ты не оставишь друзей на погибель...