Ермак молчал. «Что с ним стало? — подумал он с грустью. — Врёт, предаёт своего лучшего друга, лежит нагишом с парнем под накидкой. Если бы он не был Мушковым, я бы отрубил ему голову! Двенадцать лет мы мотались по просторам России, от Волги до Чёрного моря, от ногайских степей до полей московитов. Царь приговорил нас к смерти, нас преследовали как волков, но нам всегда удавалось спасти свои шкуры. Иван Матвеевич, моли Бога, чтобы ты погиб в сражении. Избавь меня от убийства своего лучшего друга...»
Наступал светлый, безоблачный майский день. Утро во всём великолепии весны. Степная трава искрилась зеленью, но за этой полосой, сужающейся вдали, виднелись только лошади и улюлюкающие головы.
Татары пошли на штурм.
Пушкари воткнули фитили в огонь. Стрелки прицелились, казаки сзади и рядом с ними воткнули пики в землю под наклоном, ощерившись железными колючками, чтобы остановить татар.
Князь Таусан скакал в первом ряду.
— За Аллаха и его Пророка! — крикнул он, подав сигнал к атаке. Он был мусульманином, но его всадники думали иначе. Они прибыли из далёкой Азии, наследники великого Чингисхана, сыновья длинных серебряных рек и необитаемых пустынь, бесконечных степей и тихих лесов. Сражаться за Аллаха? Нужно уничтожить русских, отрезать им головы, захватить их оружие... — только это было важно. А Пророк…
Ермак ждал, когда всадники приблизятся на достаточное расстояние. Затем поднял саблю, и пушкари поднесли горящие фитили к пушкам.
Невозможно объяснить невежественному человеку, который видит синее безоблачное небо и сияющее утреннее солнце, как среди бесконечной синевы может внезапно грянуть гром. Но так и произошло. Раздался ужасный гром и треск, образовалось облако тумана, а затем небесный кулак ударил по всадникам, пробив три огромные прорехи в рядах атакующих. Потом последовало множество более тихих ударов грома, дождь из железных градин косил людей и лошадей.
Стрелки палили в четыре очереди, и когда последняя очередь стреляла, ружья первой были снова заряжены, чтобы выплюнуть смерть в ряды татар.
Татарам это казалось вмешательством в битву сверхъестественных сил.
— За Аллаха и его Пророка! — снова крикнул князь Таусан, но грома и железного града среди ясного неба было для всадников достаточно. Они развернули лошадей и, отказавшись штурмовать укрепления из стругов, поскакали обратно в степь, в свой лагерь, где в обозе уже разобрали кожаные остроконечные юрты.
С князем Таусаном остался небольшой отряд примерно в двести всадников. Это была гвардия Кучума, посланная сибирским царём Маметкулю в качестве телохранителей, а Маметкуль направил её к Таусану.
Вокруг них носились и ржали лошади, кричали раненые. Стоявшие между лодок пушкари быстро и спокойно, как на учениях, заряжали пушки для нового залпа.
Стоящий рядом с Мушковым и Мариной Ермак толкнул Марину кулаком в спину.
— От каждой сотни половину на штурм! — приказал он. — Стрелки — впереди! Беги, сукин сын!
Марина дёрнулась, чтобы побежать и передать приказ, но Мушков задержал её.
— Я передам! — сказал он.
— Я приказал Борису! — прорычал Ермак. — Пусть бежит…
— Я сделаю это быстрее, Ермак!
— Отпусти его! — Ермак ударил кулаком по руке Мушкова так сильно, что чуть не сломал ему палец. Тот отпустил Марину, и она побежала, уклоняясь от стрел, которыми всадники Таусана поливали казаков.
— Боишься за него, да? — прорычал Ермак и схватил Мушкова за горло. — В твоего любовника может стрела попасть? Беги — но в другую сторону! Беги к татарам, и пусть они тебя убьют!
Глазами, полными ужаса, Мушков посмотрел на искажённое ненавистью лицо друга, и отшатнулся к стене из лодок. Он машинально схватился за кинжал, но Ермак выхватил свой быстрее.
— Померяемся силами, Мушков?
Глаза Ермака сверкали, и Мушков с ужасом подумал: «После падения на мёрзлую землю у него что-то произошло с головой. Это больше не мой друг Ермак. Это зверь, похожий на него! Боже, помоги нам завоевать с ним Мангазею»
— Ты сошёл с ума, Ермак, — пробормотал Мушков.
Новый залп пушек заглушил его слова, и Ермак видел только шевеление губ. Мушков сжал в руке кинжал и пригнулся, готовясь к прыжку.
Нельзя сказать, что священник только молится и благословляет. Кулаков, привыкший к разным неприятностям с казаками, не спрашивал, что произошло между Ермаком и Мушковым. Он неожиданно оказался рядом с ними, ударил Ермака древком пики по голове, Мушкову нанёс мощный удар в живот, и когда оба упали, довольно хмыкнул, вернулся назад к стрелкам и крикнул густым басом:
— За нашего Спасителя! Вперёд, на штурм!
Этот приказ, собственно, и хотел отдать Ермак.
В результате князь Таусан и шестьдесят девять его всадников попали в плен к казакам. Они уныло слезли с лошадей и ждали смерти. Но татар не убили, что оказалось для них неожиданностью.
«Пленные станут нашими союзниками, — сказал Ермак казакам перед битвой. — Они разнесут славу о нас по всей стране».
В то утро казаки захватили весь обоз князя Таусана и даже лошадей, на что они втайне надеялись — они поймали девяносто лошадей, и это на тысячу человек, которые мечтали о них каждый день! А также юрты и оружие, целое стадо овец, бочки с мёдом и чайным листом, и небольшой гарем из семнадцати молодых и красивых монгольских девушке с пылающим взором.
— Никому не трогать! — сразу заявил священник Кулаков, первым оказавшийся на месте. Чутьё вело его, как верблюда, чувствующего воду в пустыне. — Кто к ним прикоснётся, того поразит молния! Люпин, присмотри за ними!
Люпин, самый счастливый отец в мире, потому что увидел Марину живой, поставил перед гаремной юртой двух караульных, а сам сел среди семнадцати испуганных, но любопытных монголок. Он задумался, не хватит ли священника удар от такой тяжёлой работы...
Ермак и Мушков пришли в себя, когда битва уже закончилась. Они лежали у струга, а казаки рыскали в татарском лагере в поисках добычи. Вокруг кричали раненые и молили о пощаде.
Противники молча посмотрели друг на друга. Оба думали об одном и том же: одержана большая победа, а нас там не было! Нас, предводителей казаков! Когда казаки узнают об этом, то умрут со смеху.
— Ермак Тимофеевич... — нерешительно сказал Мушков. — Я убью попа!
— Будем вести себя тихо, Иван Матвеевич, — хрипло произнёс Ермак. — Об остальном промолчим...
Вскоре Ермак принял пленённого князя Таусана. Первый баран уже жарился на вертеле, священники отслужили благодарственные молебны, отсутствовал только казачий священник. Он лежал в юрте гарема, и его обхаживали семнадцать стройных монголок.
Почему-то говорят, что попасть в рай можно только после смерти...
Вечером, когда Мушкова отправили с отрядом казаков вниз по реке, чтобы выбрать место, где можно спустить струги на воду, Ермак отправился искать ординарца. Он принял решение... Старый друг был для него важнее, чем красивый блондин с Волги.
Он нашёл Марину на поле битвы, среди раненых. Никто не заботился о них. Истекая кровью, они кричали, стонали или тихо отдавались на волю судьбе. Марина сидела на убитой лошади и перевязывала раненого в ногу татарина. С благодарностью и в тоже время растерянно тот смотрел на оказывающего помощь казака.
— Ищешь себе других мужиков? — грубо спросил Ермак. — Для тебя недостаточно казака? Теперь ещё и татарин?
Он пнул ногой раненого. Тот вскрикнул, скатился за убитую лошадь и, подтянув ноги, спрятался за ней. Марина молчала. Она отбросила полоски ткани на тушу лошади, достала из-за пояса кинжал и положила на колени. Ермак прищурился.
— Хочешь поднять на меня оружие? — спросил он подозрительно тихо. — Ты, сукин сын, угрожаешь мне кинжалом?
— Ты когда-то назвал меня своим братом. — Марина посмотрела на Ермака холодным взглядом. — Я не знаю, как Ермак разговаривает со своими братьями. Надо быть ко всему готовым.
— Тогда сейчас узнаешь, скотина! — выругался Ермак. — Сейчас состоялся казачий суд, а суд — это я! Ты приговорён к смерти!
— Я понял. Можно спросить, за что? — Марина была совершенно спокойна.
«Он не боится, — подумал Ермак с изумлением. — Знает, что сейчас умрёт, а сидит, как будто ждёт кусок жареной баранины. Какое хладнокровие! Эх, парень, зачем ты связал себя греховной любовью с Мушковым? Из тебя мог бы получиться отличный казак!»
— Ты любишь Мушкова? — выдавил из себя Ермак. Произнести это было смерти подобно...
Марина ясно ответила:
— Да, я люблю его.
— И ты говоришь мне это в лицо? — крикнул Ермак. Он выхватил кинжал, но Марина схватила свой и выставила вперёд. — Я видел вас! Сегодня ночью! Вы лежали голыми под накидкой!
— Это правда, — без колебаний ответила Марина. — Тогда был первый раз, но теперь это будет постоянно...
— Это был последний раз! — воскликнул Ермак. — Я не позволю тебе сгубить Мушкова!
Он замахнулся кинжалом... Внезапно поднятую руку пронзила стрела, которая воткнулась в предплечье и впилась в тело как колючка. Кинжал выпал из руки Ермака; он повернулся, но стрелка не увидел... Вокруг лежали только раненые, думающие лишь о выживании, а не о стрельбе из лука.
— Это тебя не спасёт! — крикнул Ермак. Он попытался вырвать стрелу, но боль была невыносимой. Только лекарь мог бы её вырезать, а если наконечник отравлен...
— Я утоплю тебя в Тоболе на глазах у Мушкова!
— Только потому, что я люблю его?
— Свинья! — Ермак дрожал от злости. — Среди моих казаков никогда не будет любви между мужиками!
Марина медленно поднялась с мёртвой лошади. Посмотрев на стрелу в руке Ермака, она поняла, что где-то среди убитых татар и лошадей залёг отец, и с ней ничего не случится. Ни сейчас, а если у Ермака есть сердце, то и ни завтра, и никогда в жизни.
«Час настал, отец, — подумала она, озираясь. — Я ждала этого, но не сегодня... Я хотела сказать об этом Ермаку, когда мы завоюем Сибирь, и Мангазея будет лежать у наших ног».
— О какой любви между мужчинами ты говоришь, Ермак Тимофеевич! — громко произнесла она. — Ты считаешь, что Мушков способен на такое?