— Я позабочусь о лошадях! — сказал он. — Александр Григорьевич, успокой своего брата во Христе...
Поскольку в избе была только одна комната, священник и остячка этим утром пережили ещё одно потрясение. Марине надо было переодеться в крестьянскую одежду, и когда она сбросила форму и предстала перед ними девушкой во всей красе, какой её одарила щедрая природа, то молодой священник закатил глаза.
— Борис... — пробормотал он. — Меня хватит удар!
Остячка громко пискнула и выбежала из комнаты.
— Сибирь — волшебная земля! — благочестиво сказал Люпин. — Брат, разве ты не слышал, что в Мангазеи у людей рот на лбу? Теперь сам видишь, что стало с Борисом! Поэтому нам надо немедленно к епископу в Успенск...
Он помог Марине одеться, взял за руку и вышел из хижины. Снаружи Мушков оседлал сытых церковных лошадей, а два строгановских чиновника, которых он силой вытащил из лавки, помогали ему нагружать вьючных. Чиновники работали молча, с растерянным видом, потому что никогда не встречали такого грубого священника... Кулаков хотя бы сначала говорил что-нибудь благочестивое, прежде чем ударить!
В девять утра всё было готово. На свежих лошадях Люпин, Марина и Мушков выехали со станции. Молодой священник стоял в дверях избы и проклинал их; чиновники решили написать в Орёл отчёт о произошедшем...
Они приехали не сразу.
Через четыре часа — в это время станция была заполнена прибывшими для обмена остяками и татарами — шесть казаков Ермака проехали через ворота. Они просто сбивали людей, оказавшихся на пути, спрыгнули с лошадей и по двое врывались в избы.
— Хвала Иисусу Христу! — крикнули оба, вбежав в дом священника. Молодой поп стоял на коленях в углу перед алтарём в штанах Мушкова.
— Были здесь Мушков, Люпин и Борис?
— Были! — мрачно сказал священник. — И ад вместе с ними!
— Это штаны Мушкова! — воскликнул один казак и показал на священника. — Он их носил! Я узнал!
— А здесь, на столе, красная папаха Бориса! Ха! — Они сдёрнули священника с подушечки для моления и вытащили из хижины. Поп кричал, ругался и, наконец, взмолился и заплакал.
Остальные четверо казаков допросили строгановских чиновников, забрали в охотничьей избе несколько ценных соболиных шкурок, а из лавки взяли бочонок с мёдом.
— Сволочь! — крикнул попу старший из казаков, полусотник. — Что ты с ними сделал? Почему у тебя их одежда?
— Они меня ограбили! — жалобно простонал священник. — Моя ряса, лошади, нагрудный крест... Небеса их покарают!
— Мушков — настоящий казак, — сказал полусотник с тайной гордостью. — Давно они уехали?
— Четыре часа назад...
— Тогда мы их догоним! — Казаки побежали к лошадям, от которых шёл пар, и запрыгнули в сёдла. — Мы должны поймать их до Урала! Гой! Гой!
Они взмахнули нагайками, и с громким криком промчались через ворота. Как будто станцию посетило исчадие ада.
До Урала! В Пермской земле им появляться нельзя, это казаки знали от Ермака. И каждый получит тысячу рублей, когда они привезут ему головы Мушкова, Люпина и Бориса.
И на этот раз Ермак точно заплатит...
Они ехали назад той же дорогой, по которой плыли вниз по Туре. Повсюду встречались следы похода: брошенные и сломанные лодки, гниющие плоты, каменные стены, которые они выложили, когда ночевали на берегу, кострища с полуобгорелыми брёвнами. Иногда Мушков останавливался и задумчиво смотрел на свидетельства уникального похода в Сибирь, приключения для тысячи казаков, священников, торговцев и охотников, которое останется уникальным в мировой истории...
Они миновали Туру и начали подниматься вверх по каменистому Тагилу, добрались до Жеравле, где тащили на себе тяжёлые струги, и переночевали в просторных пещерах, которые тогда нашли в скалах. Везде лежали разбросанные инструменты и обрывки снаряжения; а там, где сделали нужник, жужжали миллионы комаров и навозных мух.
Ещё трижды они ночевали в укреплённых лагерях, встречали обозы с припасами, которые Строгановы теперь посылали через Урал, а Мушков всё лучше и лучше входил в роль священника.
К большому разочарованию Люпина, считавшему это богохульством, Мушков благословлял строгановских возничих, которые со смешанным чувством и часто со страхом в сердце ехали в неизведанную Сибирь. Торговлю с уже завоёванной землёй усердно расширяли; Строгановы не знали покоя. Пока люди на захваченных территориях не пришли в себя и помнили, что их завоевали, первые строгановские чиновники уже сидели в поселениях, меняли и покупали. И у людей не было времени задуматься, что у них новые хозяева...
Они приносили деньги и новые товары, а если хочется дальше жить и есть, иметь крышу над головой и не беспокоиться за детей, то не имеет значения, кто твой хозяин — Кучум или Иван, Христос или Аллах. Для земледельца, ловца, рыбака, охотника это не имеет значения. Люди хотят жить... Политика — игрушка для богатых или для тех, кто хочет разбогатеть на ней.
На «Серебрянке», старом сибирском тракте, по которому ходили монахи, часто гибнущие по эту сторону Урала, Мушков, Марина и Люпин решили отдохнули в ложбине между двумя скалами.
— Что будем делать? — спросил позже Люпин. Горел костёр, светила луна, стояла тёплая и тихая ночь, как раз для любовников, и Мушков задумался, как бы отправить отца спать в другую пещеру, потому что истосковался по Марине и охотно подержал бы её в эту ночь в своих объятиях. Люпин спал очень чутко и сразу просыпался при любом шорохе, и когда Мушков однажды захотел во время долгого путешествия погладить Марину и заворочался под одеялом, Люпин поднялся и сказал: «Мушков, не забывай, что ты носишь рясу священника!»
Это был вежливый намёк на то, чтобы стиснуть зубы и терпеть в присутствии отца. Мушков повиновался, но в эту тёплую летнюю ночь кровь в нём заиграла сильнее, чем порядочность и сдержанность...
— Как это — что будем делать? — спросил Мушков. — Тебе здесь не слишком жарко, отец? Рядом есть пещера попрохладнее.
Люпин посмотрел на него, и Мушков опустил голову.
— Я имею в виду, что делать, когда дойдём до Чусовой? Построим плот и поплывём вниз? Это будет быстрее и сэкономит силы.
Мушков вспомнил о трудностях, когда они гребли вверх по реке, и покачал головой.
— У меня есть лошадь! Я больше ничего не хочу знать о плотах или лодках! Мы поедем верхом!
— По воде было бы проще... — сказала Марина.
— Нет! — Мушков почувствовал, как ему трудно спорить с Мариной. И удивился, что она не стала возражать. — Позволь мне хотя бы сохранить память о казачьей жизни — мою лошадь!
Какой весёлой может быть казацкая жизнь, они почувствовали, когда заснули. Перед пещерой раздался топот копыт и конское ржание. Мушков и Люпин вскочили и схватились за оружие. Вошёл возничий, который с благословения Мушкова накануне отправился в Сибирь. На его лбу кровоточила рана.
— Казаки! — закричал он. — Отсюда по дороге около двух вёрст! Я сбежал, иначе они избили бы меня до смерти. Они спрашивали о вас, о священнике, которого зовут Мушков. Это ты, батюшка?
— Я! — ответил Мушков. — Хорошо, что ты нашёл нас! Отправляйся к Строгановым и скажи, чтобы они поставили в Успенске три больших свечи!
Верующий возничий перекрестился и ускакал, прежде чем сюда доберутся преследователи.
— Я знал, что Ермак пошлёт за нами погоню, — сказал Люпин. — Он ненавидит, словно обманутая женщина!
— Я не думал, что они нас догонят! — Мушков достал из седельных сумок порох и пули и разделил на двоих.
Часть отдал Люпину, но Марина спросила:
— А мне?
— Ты останешься в пещере! — сказал Мушков.
—Что за глупость? — воскликнула она.
— Я приказываю! — сказал и Люпин.
Она посмотрела на отца, и вдруг он понял Мушкова, который всегда жаловался, что Марина размягчает его сердце одним взглядом.
Она достала из-за пояса пистолет и протянула руку Мушкову.
— Это будет наш последний бой, — решительно сказала Марина. — Там, за спиной, Пермская земля. Там наша новая жизнь! Неужели я ничего не сделаю для новой жизни? Мушков! — Она на самом деле сказала «Мушков», и Иван Матвеевич вздрогнул. — Ты взял меня в Сибирь как добычу, теперь я везу тебя как добычу в Россию! Что ты на это скажешь?
— Ничего, Мариночка, — ответил Мушков, отдал ей часть пороха, пуль и вышел с Люпином из пещеры. Тем временем Марина затоптала костёр.
— Трус! — проворчал Люпин снаружи. — Ты в её руках, как осёл в узде.
Мушков промолчал. «Что тут скажешь, — подумал он. — Старик забыл, что каждый влюблённый ведёт себя как осёл... В этом вся красота любви».
Бой был коротким. Когда речь идёт о жизни и смерти, не следует спрашивать, был ли бой честным...
Шесть верховых казаков попали в засаду, которую им устроили Мушков и Люпин. Их перестреляли в ложбине с двух сторон, они даже не увидели противников, не могли защищаться, ничего не успели понять.
Прогремели выстрелы, трое мужчин, ехавших первыми, свалились с сёдел. Была светлая ночь, и хорошо видно, куда целиться. У Мушкова и Люпина было по два пистолета, и следующие два казака тоже упали на камни.
Последнему пришлось хуже всего. Его лошадь от выстрелов встала на дыбы и сбросила седока. Несмотря на то, что он сразу вскочил и выхватил саблю, Мушков уже был рядом, и его появление в рясе священника стало таким неожиданным, что на мгновение ошеломило казака. Иван Матвеевич Мушков в рясе священника — Ермак умер бы от смеха!
Этого мгновения было достаточно.
— Это ты, Хромов? — крикнул Мушков. — На старого друга охотишься?
И нанёс удар. Из-за скалы вышел Люпин, с другой стороны с кинжалом в руке прибежала Марина.
— Кончено! — сказал Мушков, прислонившись к скале. — Это был Хромов. Боже, прости меня, но что мне было делать?
Они похоронили казаков в пещере и заложили вход камнями. На это ушла вся ночь. Поймав лошадей, Люпин сказал:
— Теперь глупо плыть на плоту. Да и от кого нам теперь бежать? Всё кончено, дорогие мои. Мы свободны, слава Богу!