Даша, не споря, что совсем не свойственно женщине, взяла листки и начала читать:
— Тома не блистала красотой…
Тома не блистала красотой. Да что там не блистала… Прямые. как солома, и такого же цвета короткие волосы не знали парикмахерских изысков. Желая что-либо рассмотреть, она близоруко щурила глаза-пуговки разного цвета: один бледнокарий. другой — безлико-серый. Жёлтые неровные зубы прятались за тонкими бесцветными губами.
С остальным было немного лучше. Небольшая упругая грудь, не знавшая бюстгальтера, твёрдыми бугорками выделялась под так любимыми ею свободными майками или свитерами — по сезону. Хрупкая талия, аккуратная попка и ножки… Нормальные, не кривые и не коротюсенькие, вполне могли привлечь и даже увлечь. Жаль, носила она в основном только брюки, так что оценить все эта достоинства можно было, лишь применив нехилую фантазию (в баню-то с ней никто из мужиков не ходил).
Женщинам же не было дела до достоинств возможной соперницы. Скорее, наоборот, они могли оценить в полной мере лишь недостатки, что всегда и старались подчеркнуть.
Но женщина, какой бы она ни была, всегда останется женщиной со всеми присущими ей недостатками и достоинствами. И, независимо ни от чего, каждой хочется любви, нежности, понимания…
Тамара любила заниматься домашним хозяйством. Нравилось ей готовить. Ещё мать учила:
— Ты суп свари — и уже сыта будешь. А на второе можно и по сусекам наскрести…
Даже только для себя кашеварила всегда с неизменным удовольствием. Вот и сейчас, как всегда, со старанием копошилась в кухне.
Однако привычные хлопоты не отвлекали Тамару от назойливых мыслей. Точнее, от их бестолковости. Вернее, она не хотела даже думать в ту сторону. Хлипкое бабье счастье почти совсем не затронуло её. Обошло стороной. Проскользнуло мимо. А она и не заморачивалась по этому поводу.
«Подумаешь, раз в штанах что-то есть, так уже и король? Фигушки! — размышляла она, шинкуя капусту к борщу. — Мы и сами не лыком шиты».
Думать-то она так думала… Только навязчивые мысли сами по себе шептали совсем об ином. В смысле, не о ком-то конкретном, а вообще.
Дабы отвлечься, включила приёмник. Из динамиков мягко полился сладкий голос Стаса Михайлова:
«Без тебя, без тебя, — пел женский угодник, — всё ненужным сразу стало без тебя…»
— Всё ненужным сразу стало… — повторила она за Стасом. — Без тебя…
Засыпав капусту в бульон, присела к столу и подпёрла голову рукой. Так жалко себя стало. Жизнь уходит. Ни мужа, ни любовника. А уж так бы любила!
От этих мыслей сделалось горячо где-то там, глубоко внутри. И сердечко откликнулось: сжалось до колик, на секунду замерло и тут же заколотилось, заклокотало, забурлило, разгоняя кровь по жилам.
«Ты прости меня, родная, что творю, я сам не знаю, просто очень плохо без тебя…» — выводил певец.
«Обед почти готов, — вдыхая ароматы, терзала себя Тамара. — Накормила бы, напоила, спать уложила…»
Прислушалась. Что-то было не так. Вокруг реально бурлило…
— Борщ! — вскинулась Тома.
Оставленный на полном газу борщ кипел вовсю, выплёскивая капельки влаги через края кастрюли. Уменьшила газ, вновь вернулась к столу.
— «Когда солнце догорает, грусть-тоска меня съедает. Не могу заснуть я без тебя…» — незаметно для себя стала подпевать, словно это не песня была, а её собственные мысли вырвались наружу и метались по комнате в поисках приюта.
«Наверняка где-то есть тот, кто так же одинок, — подумалось ей. — И кому-то так же хочется, чтобы кто-то был рядом. Где-то… А тут хоть волком вой да криком кричи…»
В это время Стас будто специально пытался дожать, выворачивая душу наизнанку:
— «Всё ненужным сразу стало без тебя. От заката до рассвета без тебя. Как нужна ты мне любимая моя…»
Грустные думы не оставляли надежды. Но и отступать от своих принципов Тамара явно не собиралась…
— Нет, какие же все мужчины — м….и, — она не заметила, что, распаляясь, проговаривает мысли вслух.
Внутренний голос попытался что-то возразить. Попытался, но промолчал. Лишь прислушался…
— Многие женщины живут без мужчин. И что? И ничего!
«Живут, конечно, — осторожно встрял внутренний голос. — Только той искорки, которая заставляет жить счастливо, в них нет».
— Как же нет? Живут ведь и не тужат! — Тома была непреклонна.
«Нетрудно найти оправдания своим мыслям и поступкам, — хмыкнул голос. — Труднее с этим согласиться: не всегда это может оказаться истиной…»
— Мужики такие вонючие. Всегда от них сигаретами и водкой несет… — стояла на своём Тома.
«С чего ты это взяла?» — усмехнулся голос.
— Это так. Просто знаю и всё! — ни на минуту не усомнившись, сказала она. — Ещё они одежду разбрасывают, носки грязные…
«Начиталась, видно, бульварных романов, вот и костеришь ничего не подозревающих мужиков на чём свет стоит», — видимо, голос был мужчиной, что-то уж очень он им симпатизировал.
— Готовь им, стирай, убирай… Нашли домработницу бесплатную! — не унималась Тамара. — Фиг вам в шляпу!»
«Мыслишь какими-то штампами… — видя бесполезность продолжения дискуссии, сдался голос. — Ну как знаешь…»
Приведя себя таким образом в адекватное состояние, Тамара тяжело вздохнула. Встала. Подошла к плите. Взяла ложку, зачерпнула из кастрюли, попробовала. Соль в норме.
Извлекла из сушилки тарелку. Налила борща до краёв. Из холодильника взяла сметану и хлеб, который всегда хранила в холоде, чтобы дольше не плесневел — одной много ли надо? Отрезала тонкий ломтик. Присела.
Посыпала блюдо острым перчиком. Освободила от кожицы дольку чесночка — лучшая профилактика от простуды. Не жалея разбавила борщ сметаной — и для вкуса хорошо, и молочные продукты запах чеснока убивают насмерть. Поднесла хлеб к носу. Вдохнула. Хлеб источал нежный, кисло-сладкий аромат.
Подхватила ложку и, по-прежнему безуспешно пытаясь отогнать докучливые мысли, принялась без аппетита поглощать густой, наваристый борщ, не забывая откусывать маленькие кусочки остро-жгучего чеснока.
Ложку за ложкой отправляла в рот, не чувствуя вкуса.
Ела, скорее по привычке, а не потому, что так было надо…
Обжигалась. Вытянув губы трубочкой дула на ложку. Осторожно цедила, но не останавливалась.
А в ушах звонкими молоточками отдавался голос Стаса Михайлова: «От заката до рассвета без тебя. Как нужна ты мне, любимая моя…»
Тамара ожесточённо прихлёбывала горячий борщ и одновременно сглатывала непроизвольно скатывающуюся к горлу солёную горечь.
Она ела, а непослушные мысли так и роились, мешая ощутить вкус чудного борща. Отправляя очередную ложку в рот, она размышляла о своей никчемности и невезучести. Однако даже не сознавала, что, как бы там ни было, счастье хотят и имеют право получить все, вне зависимости от собственной самооценки, от того, как воспринимаются другими, а также насколько умны, красивы и самодостаточны. Как и не понимала, что каждый человек просто обязан быть счастливым. Хотя бы иногда…
Поев, Тома убрала со стола, помыла посуду, выбросила крошки в чёрный мусорный мешок. Нет, нельзя оставлять на потом, тем более пищевые отходы быстро испортятся и будут вонять… Не любила она непорядка. Что делать? Вытянула пакетик из мусорного ведра и вышла из квартиры.
— Здравствуйте, царица Тамара!
— Привет!
С верхнего этажа спускался молодой человек с тросточкой в руке. Это был недавно переехавший вместе с матерью в их дом сосед Алексей. Он был высок и по-мужски красив. Обычно, когда они случайно встречались, он, казалось, не обращал на неё внимания, даже в её сторону не смотрел, так что дальше обычных приветствий их знакомство не заходило. И вдруг сейчас… С чего бы это?
— Ой, бросьте! Какая царица? — улыбнулась девушка. — Царицы в замках живут и мусор на помойку сами не выносят.
— Тамара, у вас из квартиры всегда так вкусно пахнет. Любите готовить?
Это было необычно. Никогда раньше Алексей не заговаривал. Да, он нравился ей. Помнится, когда первый раз увидела, искорка пробежала между ними. Сердечко её тогда поначалу замерло в волнении, потом забилось учащённо, затрепыхало безудержно и… потрепыхало-потрепыхало, да и остыло. Искорка-то пробежала, но проскочила мимо. Ведь он такой, чувствуется, умный, красивый… Словом, не для неё. Не по Сеньке шапка. Тогда она ещё не знала… Ничего про него не знала. Для неё он был просто соседом. А тут…
Но всё когда-то бывает в первый раз…
— Просто вам сейчас кушать хочется… — сказала она.
— Не всегда же бываю голоден, — Алексей пожал плечами. — Ничего не понимаю! Такая хозяйка… и одна. Неужели все вокруг слепы?
«Слепы… — с горечью усмехнулась про себя Тамара, теперь она уже знала кое-что о нём. — Они-то как раз зрячие. А вот ты, Алёшенька, как слышала, после аварии почти ничего не видишь». Но вслух сказала:
— Так получилось. Да и проще. Сподручнее быть одной, чем, как говорил Омар Хайям, с кем попало.
— Это неправильно. Человек не должен быть один. Кто-то обязательно должен быть рядом… Простите.
— За что?
— За откровенность. И ещё…
— Что?
— Можно до вас дотронуться. Ведь иначе не смогу вас рассмотреть…
Тома растерялась. С одной стороны, не было ничего необычного в том, что незрячий человек хочет понять, с кем он…
С другой… Другая сторона напрягала. В отношении себя и своей внешности Тамара не имела иллюзий.
Алексей расценил молчание как согласие. Его руки заскользили по её голове.
— У вас такие мягкие и шелковистые волосы… — все свои ощущения он, видимо, привык проговаривать вслух. — Бархатная кожа… Глаза… Губы…
Тамара замерла. Алексей так осторожно и нежно трогал её… Его прикосновения волновали, запах возбуждал.
Он провёл по плечам. Опустился ниже.
— У вас хорошая фигура.
Никто и никогда не говорил ей таких слов. Никто и никогда… Пришлось приложить немало усилий, чтобы прямо здесь не броситься в его объятия и не утонуть в них, оставив весь мир где-то там, за порогом ощущений. Она вдруг поняла, что с удовольствием и радостью вдыхает аромат его тела.