Более успешно действовал уфимский воевода М.А. Нагой. Посланные им в сентябре 1600 г. дети боярские и служилые татары разыскали-таки сибирских принцев с поручением звать их «на государево имя»[274]. Для этого нужно было ехать в Уфу, на что Али не согласился, но послал брата Ишима. Знатного визитера Михаил Нагой, «поив и кормив и государево царское жалованье ему платье и его людем дав», препроводил в столицу (вместе с Кубей-Мурадом, которого через Уфу везли туда же из Тобольска)[275]. Московская приказная бюрократия запечатлела приезд Ишима в своих реестрах, о чем свидетельствует опись архива Посольского приказа 1626 г., в которой значится несохранившийся «столп сибирской 110-го году (1601/02. — В.Т.) о сибирском царевиче Ишиме з братьею и з сестрами»[276]. Детали его пребывания в столице неизвестны.
Вскоре Ишим был отпущен восвояси и воссоединился с братьями, оставшимися в Сибири. Вернувшись, он завязал тесные отношения с новыми соседями сибиряков — калмыками. В 1619/20 г. Ишим женился на одной из шести дочерей предводителя ойратского племени торгутов, тайши Хо-Урлюка[277]. Став «калмыцким зятем», он обрел мощную поддержку со стороны новой родни. Вместе с тем и для его тестя это был выгодный брак. Как верно заметил М. Ходарковский, позиции влиятельного Хо-Урлюка после выдачи дочери за Ишима еще более укрепились[278]. Ведь предводители торгутов, к которым принадлежал этот тайша, считались не самыми высокородными среди ойратской знати. Только князья хошутов возводили себя к «золотому роду» борджигин, т. е. сородичам Чингис-хана, а именно к потомкам его младшего брата Хасара[279]. Породнение с чингисидскими династами повышало знатность и аристократический статус торгутского лидера[280].
Активная деятельность Али пришлась на Смутное время в России. Смута некоторым образом отразилась и на тогдашних крайних восточных пределах Московского царства. Опыт собственной государственности позволял татарам и уграм Западной Сибири критически оценивать свой новый статус подданных «белого царя». Зачисление многочисленных представителей этих народов в сословие служилых еще более политизировало их сознание.
Судя по отрывочным сведениям, у них складывалось довольно неоднозначное представление о своем положении в составе России. С одной стороны, они уже идентифицировали себя как россиян, обязанных подчиняться царю. В 1600 г. в ответ на обвинения в разграблении башкирских селений тюменские служилые татары отвечали так, как и надлежало, чтобы отмести подозрения: «А нам… как сделать, что башкирцов воевать: все… мы люди государевы»[281]. С другой стороны, в этих местах пристально следили за политическим состоянием державы и оценивали свои перспективы в соответствии с изменениями в этом состоянии. Мятежные антироссийские настроения проявились в Зауралье во время Смуты начала XVII в. И именно здесь, на территории бывшего Сибирского юрта, на протяжении десятилетий тлела идея альтернативного подданства Кучумовичам, возрождения самостоятельного государства, «как было при царе Кучуме, пока в России нет царя»[282]. Однако я не располагаю сведениями, чтобы утверждать, подобно А. Каппелеру, будто «татары бывшего Сибирского ханства в период "Смутного времени" в начале XVII в. подняли ряд крупных восстаний сепаратистского характера, в которых участвовали также ханты и другие этносы Западной Сибири»[283]. Как раз в начале XVII в. массовых движений в тех краях не было.
В некоторых текстах XVII в. Али титулуется ханом-царем. Это звание уверенно приписывается ему в татарской исторической традиции. В анонимной хронике «Дафтар-и Чингиз-наме» (конец XVII в.) перечисляются «Кючюм Хан, его сын Али Хан, его сын Арслан Хан (это уже касимовский царь. — В.Т.)…»[284] Шихабуддин Марджани об этом касимовце Арслане писал: «Его отец Али, его предки Кучум, Муртазаали, Абак, Махмуд, Хаджимухаммед были сибирскими ханами»[285]. При этом другие Кучумовы потомки в данной традиции не фигурируют, т. е. не считаются постелями ханского титула.
Русские источники не столь единодушны в обозначении ранга старшего Кучумовича. В грамотах сибирских воевод 1603–1607 гг. он обозначается как царевич[286]. Но это могло быть следствием щепетильности адресантов, которые в своих донесениях на государево имя не осмеливались называть царем нищего, бесприютного «казака». (Через полтора столетия этот высокомерно-имперский подход откровенно сформулировал Г.Ф. Миллер: «Было слишком большой честью для татарских народов называть их ханов царями, а их сыновей царевичами; однако же это было в обычае»[287].) В то же время русские тюменцы-участники сражений с Али в своих челобитных на высочайшее имя уверенно пишут о походах «на Алея царя», происходивших после разгрома Кучума на Оби[288]. Да и в цитированной выше описи архива Посольского приказа упоминается «челобитная с пометою сибирсково царя Алея Кучюмова внука Занейбека царевича», т. е. Джанибека, внука Али, без указания года[289]. Впрочем, это могло быть простым повторением текста обращения Джанибека-Занейбека, а не действительным показателем обладания Али «царским» званием.
О признании его «кучумлянами» своим ханом прямо говорится в грамоте уфимского воеводы М.А. Нагого тюменскому воеводе Л.А. Щербатову, написанной не рапсе 9 марта 1601 г. и передающей вести из степи: «А брат де их большой Алей царевич, Кучумов сын, а они де называют его царем»[290]. Очевидно, это была первая информация о новом статусе Али. Г.Ф. Миллер связывал эту перемену в его положении с кончиной отца[291]. Представляется, что это наиболее вероятная датировка «воцарения» Али (хотя в литературе встречаются и другие мнения[292]).
Неясность положения Али усугублялась раздорами между Кучумовичами по вопросу о наследовании трона. Отголоски этих споров донесли документы первых годов XVII в. В 1603 г. тюменский воевода А.Д. Приимков-Ростовский извещал туринского голову о том, что «двор де Алеев, лутчие люди, Алея царем не хотят звать, потому что мати его роду невеликого, а хотят де назвать царем Каная»[293]. Канай б. Кучум действительно был сыном некоей знатной бегим, проживавшей в то время в Сауране[294]. Происхождение же матери Али, «царицы Чепшан», неизвестно. Однако составленная в 1599 г. функционерами Посольского приказа роспись жалованья Кучумовой родне, плененной в битве на Оби, наглядно демонстрирует ее непервостепенный статус. Перечень ханских жен в этой росписи начинается с «большей» хатун Султаным и заканчивается именно Чепшан — восьмой по счету[295]. В.В. Вельяминов-Зернов считал, что в роспись вкралась ошибка: не могла мать старшего ханского сына быть восьмой по рангу[296]. Но если гарем ранжировался по знатности его насельниц, то неродовитая мать Али вполне могла оказаться на последнем месте.
Косвенным указанием на время перехода ханского ранга к преемнику Ку чума могут служить соответствующие изменения в царском титуле московского государя[297]. Как известно, указание на правление сибирскими землями появилось в нем задолго до побед над Кучумом. «Всея Сибирские земли повелитель», «обладатель… великия реки Оби» фигурируют в перечислении подвластных территорий с середины 1550-х годов — очевидно, в результате переговоров с посольством сибирского бека Ядгара о ясачном обложении юрта в пользу Москвы. Эти компоненты присутствуют и в титуле царя Федора Ивановича, при котором Кучуму было нанесено окончательное поражение.
Сменивший Федора на российском престоле Борис Годунов извещал сибирских управленцев о своей коронации в 1598 г. как о принятии власти «на великом государьстве Владимирском и Московском и Наугороцком и на царьстве Казанском и на Астороханском и на всех государьствах Российскаго царьства»[298]. Как видим, Сибирского царства здесь еще нет, хотя оно, возможно, пока «скрыто» в финальной формуле «всех государьствах». Затем статус Сибири стал наглядно меняться: она стала «царством» и переместилась из конца титула в почетную начальную часть. Впервые это отмечено в статейном списке посольства А.И. Власьева 1599–1600 гг. в Священную Римскую империю. Кстати, то же посольство разместило во владениях императора Рудольфа II заказ на новый царский венец — шапку Сибирскую, которая была доставлена в Москву в 1604 г.[299]. Впрочем, титульная новация приживалась постепенно. В марте 1601 г. Годунов писал польскому королю Сигизмунду III с прежней интитуляцией «всее Сибирские земли и Северные страны повелитель»; из царств там поименованы снова только Казанское и Астраханское[300]