[402]. Так что дополнительной причиной угасания мятежа была невозможность для тысячи воинов прокормиться, находясь постоянно в совместном кочевании.
Союз с главой бунтарей-чатов Тарлавом не принес царевичам никаких успехов. В 1630 г. в результате нескольких походов из Томска силы «изменника Тарлавки» были рассеяны, сам он погиб, а Аблай удалился на безопасное расстояние от русских[403]. На этом восстание в целом прекратилось.
В те же годы против русской власти в Сибири активно выступил тесть Тарлава, телеутский князь Абак. Причина антироссийского настроя Абака и других вождей телеутов заключалась в ясачном обложении воеводами шорцев и прочих племен Северного Алтая, которых телеутские предводители считали своими исконными данниками (кыштымами). Телеуты («белые калмыки») получили от Аблая предложение присоединиться к союзу калмыков и татар в июне 1629 г. Это было мощное пополнение — 550 всадников. Правда, жителей алтайских предгорий мало интересовали походы к далеким Таре и Тюмени, главными объектами их нападений суждено было стать Томску и Кузнецку. Кроме того, Абак рассчитывал распространить свое влияние на Барабу. Однако силы Кучумовичей были слишком малы, чтобы помочь ему воплотить в жизнь эти планы, да Аблай и не собирался делиться с телеутами доходами с барабинцев, с которых он собирал ясак в пользу свою и тайшей. Нс желал он и направлять своих подданных против Томска — главного объекта воинственных замыслов Абака.
А.П. Уманский считал последнего «опытным дирижером» всего повстанческого движения на юге Сибири рубежа 1620–1630-х годов. Иной точки зрения придерживался одно время Л.П. Потапов, видя в Кучумовичах «вдохнови гелей и организаторов восстаний»[404]. Но впоследствии подход этого исследователя изменился: сибирские царевичи («разбежавшиеся князья из ханского дома Кучума») являлись, по его мнению, марионетками в руках «некоторых ойратских феодалов», стремившихся захватить пастбища в регионе[405]. Хотя принимать Кучумовичей за абсолютных марионеток при тайшах кажется преувеличением их зависимости, в целом я солидарен с позднейшей интерпретацией Л.П. Потапова. Известные мне источники (как, кстати, и данные, приводимые А.П. Уманским) обнаруживают ничтожность собственных сибирско-татарских сил под началом царевичей. Они были окружены воинами-ойратами и отрядами местных племен с собственными предводителями, каждый из которых был волен привести и увести своих сородичей, участвовать в очередном походе или переждать. В политике постоянного лавирования чатских, барабинских и телеутских лидеров между русскими и ойратами представители «дома Кучума» занимали далеко не первое место.
Вся картина мятежей, пожалуй, не позволяет считать их какой-то цельной кампанией, руководимой из единого центра. Все-таки главной военно-политической силой в регионе являлись в то время ойраты (калмыки и джунгары). Без опоры на них невозможно было рассчитывать на успех в борьбе с русскими гарнизонами новых сибирских крепостей. Абак же, судя по источникам, практически не имел активных контактов со своими ойратскими соседями. А Кучумовичи находились в столь сложных отношениях с ними, что едва ли можно принять эти отношения за антирусскую коалицию. К тому же ойратам в то время было не до татарско-телеутских воинственных планов: чоросы во главе с Хара-Xулой вели тяжелые бои с казахами и монгольским Алтын-ханом, дербеты Далай-Батыра вступили в конфликт с торгутами Хо-Урлюка.
В конце концов царевичи и Абак разочаровались друг в друге, и весной 1631 г. их союз распался[406].
По некоторым сведениям, позднее Девлет-Гирей б. Чувак тоже поддерживал связи с потенциальными мятежниками в Сибири и Поволжье — вогулами, остяками[407], самоедами, башкирами, черемисами. У царевича сохранялись связи (в том числе торговые) с Бухарой, где жила его сестра[408]. Недовольство российским правлением зрело и в других регионах Московского государства, населенных тюрками. О протестных настроениях было известно в Крыму. В 1658 г. крымский хан Мухаммед-Гирей IV предлагал польскому королю Яну Казимиру воевать с Московией, обещая, что в этом его и хана поддержат «Астрахань, Казань, Терек и Тура, и сколько мусульманских областей, и татарский, и ногайский пароды»[409]. Под встречавшейся уже нам Турой здесь вновь подразумевался Сибирский юрт. Следовательно, Гиреи отводили Кучумовичам определенное место в своих геополитических проектах.
Девлет-Гирей часто жил вместе с Аблаем или с кем-нибудь из тайшей в верховьях Ишима или в озерном краю между Тоболом и Миассом. Из высокородных калмыков наиболее близки ему были дербетский тайша Далай-Батыр и его вассалы. Но иногда царевич кочевал и самостоятельно. Порой братья-Кучумовичи из-за ссор разъезжались (но потом мирились и опять воссоединялись). Примером такого разлада служит ситуация лета 1634 г., когда «бранились Аблаз Девлеткиреем — для чево де он, Девлеткирей, без ево, Аблина, ведома посылает на государевы волости людей своих»[410]. Однако тем же летом «Аблины караулы» высмотрели в степи русский отряд, двигавшийся «по сакме вверх по Ишиму», и известили Девлет-Гирея, который, очевидно, находился неподалеку. Тот, «собрався с колмацкими людми и с… Тарскими татары, встретил их (русских. — В.Т.), не допустя Аблины улусы», и принял бой[411]. Так что при возникновении опасности братья забывали о раздорах.
Так же, как некогда у Ишима б. Кучума, состав «подданных» обоих царевичей был неоднородным. В их кочевьях обретались представители разных тюркских народов и калмыки: у Девлет-Гирея — «тарские юртовские татарове… да колмацкие люди и трухменцы и Казачьи Орды люди, а всех… их человек с полтораста»; у Аблая видели «колмаков и трухменцов и Казачьи Орды и тем, что имамы в Уфимском и Тюменском уезде (т.с. башкир и татар. — В.Т.), человек с шездесят или с семьдесят»[412] (в другом документе — «человек с пятдесят или с шесдесят»[413]).
Вместе с разноплеменным «казачьим» сообществом соратников они старались держаться подальше от объектов своих регулярных нападений — ясачных волостей Южного Урала и Юго-Западной Сибири. Некоторым заслоном от ответных походов служилых являлись для них калмыцкие кочевья, которые во второй четверти XVII в. все более заполняли стенное пространство бывшего Дешт-и Кипчака. В воеводских отписках отмечается, что, совершив набег «ис колмацких улусов», царевичи спешно удаляются «через Тобол… и через Ишим реки в степь за колмацкие ж улусы»[414]. В ответ на упреки русских в пособничестве тайши оправдывались, что «Кучюмовы внучата… кочюют собою, своим улусом»[415], т. е. якобы независимо от своих калмыцких покровителей и союзников. На самом же деле время от времени, особенно после очередного набега на российские провинции, братья присоединялись к ойратским кочевым общинам, «боясь войны от руских людей»[416] — пытаясь спрятаться за спинами калмыков.
Нападения «внучат» на ясачных плательщиков, угон и сманивание ими жителей пограничных местностей не могли не вызывать напряженность в русско-калмыцких отношениях. Власти понимали реальный расклад сил и старались утихомирить воинственный пыл царевичей, воздействуя на них через тайшей. Калмыцким предводителям в налаживании контактов с пограничными воеводами тоже мешало набеговое буйство Кучумовичей. Неоднократно последним объявлялся строгий запрет на грабительские рейды. Весной 1634 г. Аблай и Девлет-Гирей переманили к себе некоторое число тарских ясачных татар. Тайши Турген и Батур вызвали их на съезд ойратской знати, где царевичам было объявлено, что своими бесчинствами они вносят раскол между московским государем и могущественным Далай-Батыром. Им было приказано вернуть весь полон и распустить по домам «людей четырех городов — тоболских и тюменских и тарских и уфинских», которые обретаются в их кочевьях. В противном случае освобождением пленных и беглых займется сам Далай-Батыр[417]. Впрочем, миролюбие и готовность к переговорам в политике тайшей часто чередовались с их воинственностью и агрессивностью. Те годы отмечены нападениями на пограничные уезды в том числе и калмыков, к которым с готовностью присоединялись Кучумовичи.
Патронат над беспокойными «казаками» приносил тайшам пользу не только в виде военного подкрепления (весьма незначительного) во время конфликтов с казахами и русскими, но и некоторого материального пополнения. Ведь смысл сманивания российских ясачных в степные стойбища состоял в увеличении плательщиков ясака в пользу как царевичей, так и тайшей. Известны случаи доставления ясака Девлет-Гиреем к его калмыцким покровителям[418]. Последние справедливо расценивались им и его родичами как наиболее могущественная сила в Дешт-и Кипчаке. Громя раздробленных и отступающих ногаев, калмыки все более уверенно занимали степи между Иртышом и Волгой, одновременно не оставляя попыток захватить пастбища в Юго-Западной Сибири и на Южном Урале.
Русские власти с переменным успехом старались остановить калмыцкую экспансию в направлении российских владений и защитить государевых подданных-«иноземцев», прежде всего башкир. На степном пограничье увеличивали численность и оснащенность крепостных гарнизонов, на службу туда направляли стрельцов и служилых из западных районов Московского царства. Это было необходимо в условиях, когда тайши претендовали на часть башкирских земель. Их притязания и набеги, равно как и усиление российского военного присутствия в регионе, предотвратили массовый переход башкирских родов на сторону ойратов. Надежный тыл в лице русских войск, гарантия охраны ими драгоценных вотчинных пр