. В актовой документации того периода уточняется, что тот Турашскую и Любарскую волости «отвел» от государя[59], т. е. переподчинил себе. Эти волости перечислены в отписке тарского воеводы от сентября 1598 г.: «…велел… Кучюм царь всем волостным лутчим людем, Курпицким и Турашским и Любарским… и Чойским и Куромским жить на Уби…», а сам он кочует-де на Черных водах[60]. Расположение некоторых из этих волостей не выяснено, но ясно, что все они находились в северной части Барабинской степи. Во всяком случае, это можно утверждать относительно волостей Тураш на реке Таре и Кирпик на реке Оми.
Приблизительно то же направление миграции указано в Ремезовской летописи, где есть упоминание о бегстве «царя» в «Каинскую землю»[61], что на среднем течении Оми.
При этом полагаю, что «Чойская» волость — это описка в источнике или неверное прочтение текста. Очевидно, должно читаться «Чатская». В мае 1597 г. царь Федор извещал тарского воеводу С.В. Кузьмина, что, по поступившим в Москву сведениям, Кучум кочует на верхнем Иртыше «выше Чатской волости и Кирпиков». Ранее Кузьмину было велено разузнать, «Кирпикская и Тонская волость и Чаты крепко ли к Хучюму (так. — В. Т.) царю голду ют… и скол ко в Кирпиках и в Тонской волости и в Чатах и в Колмаках людей»[62]. Чаты — это тюркское кочевое население восточной Барабы, примыкающей к Оби в районе современного Новосибирска. Решив отдалиться от опасных русских соседей, Кучум в то время попытался обосноваться вместе с ближайшими соратниками в том районе — «в Чатах на Оби реке на острову»[63]. Как мы увидим в дальнейшем, именно на барабинских чатов он полагался после фатального сражения на Оби в 1598 г.
В некоторых текстах есть упоминания о еще более далеких маршрутах ханских миграций. Сохранилась память о проживании в башкирских землях. В 1623 г. калмыки прикочевали «по Тоболу по реке меж Тюмени и Уфы за 2 днища от Уфинской волости от Коратабыни, где качовывал наперед сего Кучюм-царь»[64]. В этой воеводской отписке под Коратабынью наверняка имелась в виду будущая Каратабынская волость — одна из самых юго-восточных местностей расселения башкир в верховьях Яика и Миасса: «тое ж Каратабинские волости есашные… башкиры были с Кучумом»[65]. Стрельцы в 1595 г. опасались нападения Кучума но дороге из Тары в Уфу[66]. «Обереганьем Казанского уезда башкирцов» от возможной при кочевки Кучума русское правительство оправдывало перед ногаями основание города Уфы в 1586 г.: «А на Уфе на Белой Воложке государь велел город поставить, что беглый из Сибири Кучум, пришед в государеву отчину Казанский уезд, в башкирцы, учел кочевати и ясак со государевых людей з башкирцов почел бы имати»[67]. Татарская историческая традиция приписывала хану после поражения от Ермака бегство к башкирам и смерть в их владениях[68]. Однако в историографии повсеместно признана недостоверность этой фольклорной версии.
Во время ханствования Кучума его владения в башкирских землях простирались гораздо западнее области расселения табынцев. В 1695/96 г. в Сибирском приказе рассматривался земельный спор, когда более 1300 местных башкир-старожилов Арамильской, Белоярской, Камышловской и других слобод (все они — на территории современных Челябинской и Свердловской областей) утверждали, будто «те земли и угодья были сибирского царя Кучюма улусных людей» — до тех пор, когда «Кучюма царя с улусными людьми Ермак Тимофеев с товарыщи побил и Сибирь взял»[69]. Сомнительно, чтобы пределы Сибирского ханства при Кучуме простирались так далеко на запад, но, впрочем, анализ этого вопроса не входит в нашу задачу.
Есть сведения о передвижениях Кучума примерно в 1596 г. к Пегой Орде на средней Оби (север нынешней Томской области)[70] и к озеру Зайсан (Нор-Зайсан) в верховьях Иртыша[71]. Правда, в последнем случае соседство с тамошними ойратами оказалось беспокойным (тарские разведчики донесли о стычке между ними и сибирцами[72]), и Кучум отошел обратно на север. Последнее зафиксированное его местопребывание накануне разгрома 1598 г. — в четырех «днищах» от озера Ик[73], что находится на западе современной Омской области. Вероятно, эти «днища» следует отсчитывать на восток, так как роковое последнее сражение хана с русскими произошло на Оби.
Данные о численности людей, сопровождавших хана в «казачестве», немногочисленны. По предположению Б.О.Долгих, общее число населения, ушедшего в степь с Кучумом, составляло около одной тысячи человек[74]. Очевидно, существовало какое-то ядро из полусотни его приближенных, которые не расставались со своим сюзереном, и меняющееся число «подданных» — плательщиков ясака и ополченцев. Из царской грамоты 1597 г. известно, что с ним было только 50 человек[75]. Но пленные татары, приведенные в Тару в сентябре 1597 г., сказали на допросе, что «с ним… людей его Кучюмова двора человек с 50»[76], т. е. это была численность только «двора» — ближайшего окружения (которое в тех условиях едва ли можно назвать в полном смысле придворным окружением). Остальных же «кучумлян» было вдесятеро больше. Накануне поражения на Оби в 1598 г. было «в собранье… с Кучюмом его людей пятьсот человек»[77]. Кроме того, в его ставке в разное время находилось какое-то количество ногаев, башкир, калмыков и «бухарцев» (среднеазиатских тюрков-сартов[78] и таджиков).
Более всего хан мог полагаться на своих ближайших родственников. Но им, прежде всего его сыновьям, мы посвятим далее отдельный рассказ.
Самым высокопоставленным лицом в Сибирском юрте после хана и, может быть, наряду с беклербеком Мухаммед-Кулом был анонимный вельможа, обозначаемый в источниках не по имени, а по своей должности — «карача», т. е. карачи-бек. Татарские фольклорные сочинения, опубликованные В.В. Радловым и переведенные на русский язык Н.Ф. Катановым, дают именно этот полный титул, с восточнокипчакской вариацией «княжсского»~бекского звания: карача-бий[79]. В историографии его иногда отождествляют с Кадыр Али-беком — татарским хронистом, который в 1602 г. составил в Касимове «Сборник летописей», в основной своей части кратко пересказывающий одноименный труд великого персидского историка Рашид ад-Дина. По аналогии с другими татарскими юртами можно было бы предположить, что карачи-бек стоял во главе определенного эля (племени) в Сибирском ханстве. Если отождествление с Кадыр Али-беком верно, то таким элем могли быть джалаиры — многолюдное племенное сообщество, кланы которого расселялись по всему Дешт-и Кипчаку[80]. Возвышение джалаиров при Кучуме (и Ахмед-Гирее?) было связано, очевидно, с оттеснением Шибанидами от власти прежней династии правящих беков — буркутов Тайбугидов[81] в 1560-х годах.
В государственной структуре юрта карачи-бек занимал место подле трона. С.Ремезов характеризовал его как «думнаго Кучюмова боярина», Строгановская летопись — как «думчего царева», Н. Витзен — как «любимого советника»; в Сибирском летописном своде он представлен как «думной Карача, иже бысть в дому его (хана. — В.Т.)», в Есиповской летописи (Абрамовский вид) — как «думной его… который у думы ево, Кучюмовы, был»[82]. Исследователи приписывают ему роль ханского визиря[83]. Погодинский летописец связывает с карачи-беком также заботу о воинской амуниции: «делал царю пансыри и колчюги и всякую ратную збрую»[84]. В обязанности этого вельможи, видимо, включался и контроль над налогообложением. Во всяком случае, осадив Искер в 1584 г., он «повеле имать дани великие и оброки» с окрестных татар[85]. Это была попытка сбора именно регулярных податей, так как цитируемая Есиповская летопись теми же терминами характеризует налогообложение в Сибирском юрте периода его могущества: «Царь же Кучюм царст(во)вал в Сибири лета довольна во изобилии, радости и весели, дани и оброки со многих язык имаше…»[86]. Исполнение этого повеления Кучума обеспечивал тогда, очевидно, карачи-бек.
После занятия казаками Искера сибирско-татарская государственность фактически перестала существовать, и этому сановнику пришлось заботиться о собственной судьбе. Он то действовал совместно с Кучумом, то рвал с ним, удаляясь к пелымским вогулам или в прииртышские степи. В течение некоторого времени он пытался организовать сопротивление завоевателям (особенно активно — после пленения ими царевича Мухаммед-Кула), осаждал занятую русскими столицу юрта, заманивал казаков в ловушки… Из своей ставки на Ялынском (по сибирским летописям) или Чулымском (по Ремезову) озере в междуречье Оми и Тары он стремился вести самостоятельную политику. По характеристике, которую дал С. Ремезов на своей карте Сибири, «Карачин улус» был «один из наиболее населенных кишлаков Кучумова царства»