. Замысел состоял в том, чтобы максимально ослабить противника и отогнать от границ сибирских уездов.
Трудно представить, чтобы в далеком и пока малоуправляемом воеводстве — поставщике ценнейшей пушнины Москва реально допустила бы правление «царя»-Чингисида, равного по рангу русскому государю и затаившего обиду и злобу на «неверных», отнявших у него престол.
Посредниками в переговорах между ними пытались в разное время выступать ногайские мирзы (см. ниже) и беглый крымский царевич Мурад-Гирей, который в 1580-х годах обосновался в Московском государстве[150]. Однако все эти дипломатические потуги оказывались безрезультатными. Для царя Федора и его фактического соправителя Бориса Годунова приемлемыми были бы или сдача хана на милость государя, или его полный и окончательный разгром. Оба эти варианта предстояло теперь разрабатывать наместникам новой крепости Тара в южных степях.
После поражения под Искером Кучум лелеял надежду на солидарность окрестных тюркских владетелей в своей борьбе за реванш. Ближайшим и в то время довольно сильным соседом Сибирского юрта была Ногайская Орда. Бегство хана в степь русские порой воспринимали как уход «в поле к Нагайской орде»[151]. На протяжении 1580–1590-х годов то и дело поступали сведения о его намерении отъехать «в Нагаи»[152]. На самом же деле вплоть до последних лег XVI в. хан располагал ресурсами и пока недоступными для русских владениями, достаточными для автономного существования. Контакты с ногайскими правителями выражались главным образом в его посольских миссиях к ним с «великими поминками» и просьбами о военной помощи[153] — всегда безуспешными. Ногайские бии и мирзы не желали ввязываться в военные авантюры сибирцев и портить отношения с могущественной Москвой. Верховный бий Урус, похоже, искренне отрицал свою причастность к Кучумовым набегам[154]. В них могли участвовать разве что мелкие улусные предводители ногаев, позарившиеся на военную добычу.
Тесные связи между двумя юртами были давно налажены. Естественным рубежом, разграничивающим их, служил, очевидно, Иртыш в среднем течении: в документах конца XVI в. упоминается «ногайская сторона» этой реки, т.с. левый, западный берег[155]. В период ханствования Кучума стычки на сибирско-ногайской границе возникали только по недоразумению и быстро гасились. По меньшей мере четверо высокородных ногайских мирз женились на дочерях Кучума, а сам он взял за себя ногайскую «княжну». Некоторые мирзы переселились в Сибирский юрт[156]. В Лихачевской редакции Есиповской летописи говорится, что при подготовке отражения Ермака Кучум приказал собирать ополчения всех племен, «иже все под его властию, быша же у него в то время и нагайцов множество людей много»[157]. Через ногайские степи пролегал безопасный для сибирских паломников путь хаджа в Мекку; в 1581 г., как говорилось выше, туда проследовала мать Кучума. В основе такого тесного сотрудничества лежало не только отсутствие взаимных политических претензий, но и коалиционное партнерство. Кучум, бухарский хан Абдулла II и ногайские бии Дин-Ахмед, затем Урус объединили усилия в борьбе против казахского хана Хакк-Назара. Вплоть до гибели последнего в 1580 г. коалиция была прочной и действенной.
Наиболее близкие отношения у сибирского правителя сложились с мирзой и будущим бием Ногайской Орды Ураз-Мухаммедом б. Дин-Ахмедом, которому он дал в жены свою дочь Карамыш и ссудил пять тысяч алтын[158]. Именно этот мирза в 1587 г. выступил ходатаем за Кучума перед царем Федором Ивановичем — бил челом, чтобы тот «Кочуму царю Сибирь велел назад отдати, а на него что будет ясаку положишь, и он даст». Ногайский вельможа пытался также уговорить царя выдать ему ценного пленника Мухаммед-Кула[159]. Эта инициатива наверняка исходила от Кучума, который со своей стороны тоже безуспешно пытался вытребовать своего племянника из рук врагов.
Еще одна важная посредническая функция Ногайской Орды заключалась в том, что через ее территорию шли на север торговые караваны из узбекских ханств. Правительство и сибирские воеводы настороженно следили за контактами пришлых коммерсантов с сибирцами. Выше упоминалось, что власти опасались шпионажа в пользу Кучума. Всем был памятен трагический конец Ермака, которого заманили в татарскую засаду именно бухарские купцы (или некто сказавшийся посланцем от них), воззвав о помощи против Кучума, который будто бы не пропускает их к Искеру[160]. Кроме того, власти не желали, чтобы Кучум получал товары, продовольствие и лошадей и тем самым имел возможность продлевать свое беспокойное «казачество». В 1597 г. наместнику Тары было приказано запретить бухарцам торговать с изгнанным ханом, а против нарушителей посылать военные отряды[161]. Столь же враждебно русская администрация относилась и к сибирско-ногайским торговым связям. Ограничения в товарообмене делали непростую жизнь скитальцев-«кучумлян» еще более тяжелой. В 1597 г. (?) некий сибирский Байссит-мирза прислал в Москву грамоту, умоляя царя разрешить бухарским и ногайским купцам свободно торговать в Сибири, поскольку без них «мы все скудны»[162]. Впоследствии торговые караваны уже могли беспрепятственно перемещаться по сибирским уездам.
При давних, тесных и многообразных связях Ногайской Орды с Сибирским ханством было бы логичным ожидать участие некоторых мангытских аристократов в партизанской эпопее Кучума. Особенно это стало заметным в 1590-х годах, когда во главе Орды встал давний партнер Кучума Ураз-Мухаммед[163]. «Вокняжение» зятя давало хану призрачную надежду на военный союз против России. «А с нагаи есмя в соединенье, — писал он воеводам в 1597 г. (?), — и толко с обеих сторон станем, и княжая (воеводская. — В.Т.) казна шатнетца»[164], т. е. угрожал набегами и грабежами. Примерно с 1593 г. в воеводских отписках и царских наказах начинает фигурировать ногайский мирза с «нагайскими людьми», которые живут где-то «вверх по Иртышу» и представляют угрозу из-за возможности соединения с Кучумом. Причем упоминаются волости, которыми владеют Кучум и этот мирза[165] — неясно, совместно или порознь.
Постепенно в документах проясняется имя ногая — Али («Алей»). Его иногда путают с тезкой — сыном Кучума. На самом деле это был сын бия Ураз-Мухаммеда, в недалеком прошлом первым занимавшего новую должность ногайского тайбуги — удельного правителя над переселенцами из Сибири. В юго-западных районах бывшего Сибирского юрта и северо-восточных районах Ногайской Орды имелось некоторое пустынное пространство, которое Али смог занять вместе со своими улусниками, очевидно пользуясь расположением и разрешением «казачествующего» монарха. В 1598/99 г. верхотурским воеводам было велено выяснить, «где ныне Алей мурза с нагаи кочуют на котором месте, и сколко с мим наганских людей, и что его умышленье, и нет ли у него з бухарским ссылки, и не чаят ли от нево к сибирским х которым городом и на волости приходу… (т. е. набега. — В.Т.)»[166]. Возможно, в призрачном «послеермаковском» ханстве Кучума этот мирза занимал высшую аристократическую и военную должность беклербека.
В 1593/94 г. в его пользу поступал ясак с некоторых татарских волостей и селений, которые формально должны были относиться к новообразованному Тарскому уезду: Мерзлый городок, Кирпики, Тураш, Мал огородцы[167]. Через год владения Али в Юго-Западной Сибири расширились. В царском наказе тарскому воеводе Ф.Б. Елецкому цитируется отписка его предшественника на воеводстве, А.В. Елецкого, о том, что из Тары был послан отряд «воевати волостей: волость Чангулу, волость Лугуи, волость Любу, волость Келему, волость Тураш, волость Барабу, волость Кирпики. А те волости нам не служат и ясаку не давали… а были волости за Алеем мурзою нагайским»[168]. Все это — местности южнее Тары, по правому берегу Иртыша и далее на восток, в Обско-Иртышском междуречье. Охват «юрисдикции» Али таков, что создается впечатление, будто он контролировал большую часть Кучумова «казачьего ханства».
В сибирских кочевьях обретался и другой высокородный мангыт — внук бия Юсуфа Чин. Находясь в жесткой оппозиции к бию Исмаилу — убийце Юсуфа, потомки последнего стремились обрести приют в соседних государствах. Отец и дядя Чина, Эль и Ибрагим, с 1564 г. жили в Московском государстве[169]. Чин же очутился в Сибири. Очевидно, какое-то время он находился «в соединенье» с Кучумом. Вышеупомянутый крымский царевич Мурад-Гирей в качестве одного из возможных доказательств стремления Кучума к примирению с русскими называл выдачу последним в заложники Чина, который живет у него[170]. Очевидно, убедившись в безнадежности борьбы за восстановление Сибирского ханства, мирза решил присоединиться к отцу, Элю. Решающим фактором здесь мог быть успешный поход тарских ратников в степные волости и их объясачивание в марте 1595 г. Летом 1595 г. Чин со своими стадами и улусными людьми (и в сопровождении, кстати, матери царевича Мухаммед-Кула) подошел к Таре. Тамошний воевода переправил прибывших ногаев и татар в Тобольск. В Москву была направлена челобитная Чина с просьбой разрешить ему поселиться в поволжском городке Романове — традиционном пункте размещения выходцев из Ногайской Орды. Царь повелел препроводить Чина в Романов к его отцу Элю, а скот его продать и вырученные деньги прислать в Посольский приказ