Сибирское бремя: Просчеты советского планирования и будущее России — страница 36 из 81

62. В Соединенных Штатах города типа Сан-Франциско всегда имеют конкурентные преимущества над городами, подобными Детройту (не говоря уже о Фарго). Так же и в России Москва всегда имеет конкурентные преимущества над Новосибирском и фактически над большинством городов России.

Неизменная важность физических контактов укрепляет Москву как город-центр Российской Федерации. В Москве работает то, чего не хватает остальной России, — коммуникаций, связей, услуг, роста новых технологий и новых отраслей промышленности, нового жилищного фонда и так далее. В соответствии со старой поговоркой «Все пути ведут в Рим», большинство дорог и других средств коммуникации в России ведут в Москву, «третий Рим», или проходят через нее. Подчеркнем еще раз, привлекательность и рост Москвы вовсе не означают, что Россия изменилась. Москва всегда была городом с самыми обширными связями на всей территории, занимаемой Советским Союзом. Она, по словам российского географа Владимира Каганского, и в самом деле является «государством в государстве», «столицей вне страны»63. Каганский отмечает: «Граница между РФ и Москвой сильнее и заметнее, нежели большая часть государственной границы РФ»64.

1990-е годы — десять лет медленных перемен

В заключение отметим, что 1990-е годы ознаменованы некоторыми позитивными изменениями в унаследованной Россией экономической географии. Был задействован ряд программ, включая и программу, поддержанную Всемирным банком, цель которых — помочь людям уехать из холодных отдаленных регионов. К концу десятилетия, в 2000–2002 годах, ответственные члены российской правительственной экономической группы — премьер-министр Михаил Касьянов и глава МЭРТ Герман Греф — тоже стали выражать озабоченность бременем, которое накладывает содержание Сибири на российскую экономику. Им либо очень не хотелось поддерживать статус-кво, либо они были откровенно против того, чтобы продолжать закачивать ресурсы федерального правительства в регион, предпочитая предоставить ему возможность или пойти ко дну, или выплыть за счет своих собственных ресурсов65. Однако четкой политики продолжает недоставать. Даже если политика будет выработана, она может дать сомнительные результаты — подобно программам переселения «Крайний Север», направленным на перемещение людей в крупные города восточнее Урала, а не в теплые, потенциально более благоприятные регионы на западе. Тем временем региональные сибирские лидеры противятся, что и не удивительно, усилиям федерального правительства, направленным на снижение потока субсидий или перекрытие крана этому потоку (см. главу 8), реанимируя мысль, что «если здорова Сибирь, здорова и Россия»66.

Повсеместно скорость изменений в России была слишком малой для того, чтобы повернуть вспять процесс переселения людей и промышленности, который «морозил» и разобщал людей на протяжении всего XX столетия. Россияне продолжают желать мобильности, и миграция людей из регионов восточнее Урала как раз подтверждает предположение, что их там изначально не должно было быть. Как отмечала Энн Эплбаум в своей статье «Великая ошибка», люди были согнаны со своих насиженных мест, чтобы работать «на заводах и в мастерских, созданных для поддержки цивилизации, которую никогда не следовало бы насаждать в этом непригодном для жилья месте»67.

Ошибка российского правительства, осложняющая теперешнюю ситуацию, заключается в том, что оно хочет оставить большую часть этих «пересаженных» людей на прежних местах или переселить их туда, куда пожелает государство. Видимо, оно не желает свободного передвижения людей в Москву или куда-нибудь еще в России. Отношение российской политической элиты и населения к Сибири как к главному фактору эволюции российского государства представляется не меньшей помехой продвижению вперед, чем объективные проблемы, связанные с исправлением последствий советского неэффективного размещения ресурсов в прошлом. Такое отношение очень сложно, но все же можно и необходимо изменить.

Глава 8Можно ли «сжаться», сохранив территорию?

Если уж Россия стремится стать управляемой и экономически жизнеспособной, ей надо «сжать» себя в ранее предложенном нами смысле — не путем отказа от земель, а путем пространственной реорганизации своей экономики. Задача заключается в том, чтобы сократить расстояния и создать новые связи. Людям желательно мигрировать на запад, тем самым уменьшая крупные города в самых холодных и удаленных регионах. Однако преграды на пути самокоррекции все еще велики. До сих пор мобильность и миграция в европейскую часть России сдерживается следующими факторами: ограничениями по поселению в Москве; отсутствием заметного экономического роста, новых рабочих мест и жилья в других административных центрах и городах; неадекватной системой социальной защиты; нерешительностью самих людей или неосуществимостью переезда для них; преимуществами за счет субсидирования в специфических регионах. Кроме того, история еще не знала столь масштабного уменьшения городов, в каком нуждается Россия. Изменение российской экономической географии будет дорогостоящим и болезненным процессом, хотя он в конце концов и выведет Россию на правильный путь развития.

Программы перераспределения и переселения, подобные программе Всемирного банка по реструктуризации Севера, вряд ли смогут оказать существенную помощь людям по выезду из самых суровых и в высшей степени непривлекательных регионов России, если у мигрантов не будет реальных альтернатив в тех местах, куда они смогут переехать. На деле «расселение Севера» может обернуться тем, что у мигрантов как регионального, так и федерального уровня возникнут серьезные затруднения и на новом месте. Хотя многие ограничения советской эпохи по миграции были устранены и правительство заявляет, что мобильность населения возрастает, перемещение в Российской Федерации все еще не такое уж простое дело. Одной из самых больших российских проблем по-прежнему остается то, что пожелания людей отодвигаются на второй план ради интересов государства.

Наследие российской и советской истории — это необходимость ограничения свободного перемещения людей и направления их в города и территории, обозначенные государством. Парадокс российской физической географии заключается в том, что ее гигантское территориальное пространство располагает к мобильности населения, в то время как российское правительство никак не желает его мобильности или желает, чтобы эта мобильность имела своей целью какой-то конкретный участок территории. Поэтому правительству приходится ограничивать мобильность. Контроль над стихийной мобильностью и ее ограничение являются отличительной чертой России — из-за ее уникального размера и, следовательно, из-за того, что у людей есть возможность скрыться и избежать обнаружения1.

Препятствия для мобильности и миграции

И по сей день люди все еще по-настоящему не свободны в передвижении по России (хотя они, по всей видимости, это делают), и не ясно, осознает ли российское правительство когда-нибудь важность оказания людям активной поддержки при миграции. Российский демографический кризис обостряет страхи по поводу уменьшения численности населения в таких стратегических регионах, как Дальний Восток и Сибирь, которые граничат с Китаем (этот вопрос анализируется в следующей главе). Одновременно существует опасение по поводу сосредоточения слишком большого количества людей в Москве, усугубляющего феномен превращения столичного города в «государство в государстве». Кроме того, многие люди остаются на Урале и в Сибири и не хотят оттуда уезжать, несмотря на все неудобства тамошней жизни. Но одним из главных препятствий для полной мобильности и миграции являются сохраняющиеся ограничения советских времен на проживание в Москве и других городах, привлекательных для мигрантов. Несмотря на формальную отмену советской системы прописки, города продолжают попытки препятствовать миграции, опасаясь перегрузки муниципальных и социальных служб.

Система прописки

Государственные меры по контролю над потоками населения в России уходят своими корнями в прошлое лет этак на 150. В конце XIX столетия царский режим ввел внутренние паспорта с целью регулировать процессы урбанизации и миграции. Хотя большевики и отменили эту систему в 1917 году, когда пришли к власти, внутренние паспорта были вновь введены в 1932 году вместе с обязательной пропиской, или разрешением на проживание. Советские граждане были обязаны зарегистрировать свое место проживания в местной милиции, чтобы получить прописку. Проживание по любому другому адресу считалось уголовным преступлением и каралось штрафом или даже тюремным заключением. Представление прописки было непременным условием принятия на работу, оформления брака, поступления в школу или получения социального обслуживания.

Хотя эта практика первоначально и была представлена как средство защиты советских людей и залог обеспечения требуемого распределения рабочей силы и ресурсов в рамках плановой экономики, прописку явно использовали и для решения политических задач. Например, некоторым социальным группам постоянно отказывали в прописке: бывшим заключенным, диссидентам и определенным этническим группам, например, цыганам2. Стремясь ужесточить контроль над миграцией, некоторые города в Советском Союзе объявили «закрытыми». Эти города были либо полностью закрыты для поселения, либо в них находились предприятия, из-за которых им в административном порядке не разрешалось расширяться. В обоих случаях прописка или, скорее, отказ в оформлении прописки на проживание в этих городах — была механизмом осуществления политики «закрытых городов»3. К «закрытым» относили города со значительной концентрацией секретных оборонных предприятий или исследовательских учреждений, — такие как Горький (Нижний Новгород) и ядерные города Сибири, которые зачастую да-были нанесены на карту