Эх, думал Маркел уже совсем запыхавшись, вот она, смертушка родимая, никто и не узнает никогда, как он ходил за саблей, как добыл её…
Маркел резко свернул и побежал к дороге. Татары кинулись за ним. Эх, думал Маркел, не добежать. Саблю в воду бросить, что ли, чтобы она им не досталась? Маркел на бегу повернулся к реке…
И снова не поверил собственным глазам! По реке плыли струги, наши, как их не узнать, и их было с десяток, не меньше! И это только здесь, а сколько их ещё за поворотом! Но Маркелу было не до этого, он как бежал по дороге, так и свернул к реке, забежал в воду, побежал по мелководью и кричал:
– Братцы! Я свой! Меня Маркелом звать! Я православный!
На стругах вёсла сбились со счёта и стали ляпать вразнобой. Сзади, от татар, летели стрелы. Маркел, пробежав мелководье, упал на брюхо и поплыл, загребал правой рукой, а в левой держал саблю и кричал:
– Я Маркел! Я из Москвы! Я Разбойного приказа стряпчий!
Передний, ертаульный, струг был уже совсем близко. Маркел уже не кричал, а только плевался, воды наглотавшись. Его стали подхватывать, ему совали вёсла. Он ухватился за одно, а во второй руке держал саблю, очень крепко. Когда его втащили в струг и попытались выдрать саблю, он заорал «Не трожь! Это царёва сабля!» – и её отпустили. А он сразу обомлел, то есть потерял сознание.
ГЛАВА 58
Очнулся Маркел оттого, что ему ударило в нос водкой. Он открыл глаза и в полумраке не сразу заметил чью-то руку, держащую чарку. Маркел открыл рот. Ему влили водки. Внутри стало жарко и весело. Маркел широко открыл глаза и уже ясно рассмотрел, что перед ним сидит кто-то, одетый стрельцом.
– Ты кто таков? – спросил Маркел.
– Иван, – ответил стрелец, улыбаясь. Убрал пустую чарку и подал вторую, полную. Маркел выпил и её, ему стало ещё лучше. Теперь он видел и соображал, что он сидит, в одном исподнем, в каком-то шалаше, один стрелец угощает его водкой, то есть тянет ещё одну чарку. Маркел оттолкнул её, сказал:
– Довольно! – и ещё раз осмотрел, и ощупал себя. Он и в самом деле был босой, в одном исподнем, и спросил: – А где моё добро?
– Какое же оно было добро? – насмешливо сказал Иван. – Тряпьё это было татарское, вот что. И сапоги ты утопил. А это тебе взамен.
И стал подавать стрелецкие одежды. Маркел, больше ничего уже не спрашивая, начал одеваться. Потом обулся. Сапоги оказались великоваты, но Маркел не стал об этом говорить. Он только спросил:
– Вы откуда?
– Из Москвы, – сказал Иван. – Откуда же ещё.
– На Кучума, что ли, высланы? – спросил Маркел.
– Нам об этом говорить не велено, – строго сказал Иван. – А ты, если уже очухался, вставай.
Маркел встал. Иван вывёл его из шалаша, и там Маркел увидел, что на том самом месте, где он убегал от татар, теперь разбит табор – наставлено много шалашей, перед ними горят костры, возле костров суетятся стрельцы, вдоль берега стоят струги, а в самой середине табора красуется высокий, просторный, богато тканный шатёр. И вот только увидев позолоту на шатре, Маркел окончательно опомнился, озабоченно похлопал себя по бокам и спросил, где его сабля.
– А она разве твоя?! – насмешливо спросил Иван. Маркел растерялся, промолчал. Иван добавил: – Пойдём, пойдём! Воеводе всё расскажешь!
– А кто у вас воевода?
– Воевода у нас строгий! Прозывается Сукин Василий Борисович, Бориса Ивановича сын. Давай, давай, не задерживай!
И он толкнул Маркела в спину. Маркел пошёл к шатру. Стрельцы, завидев Маркела, сразу бросали все свои дела, вставали с мест и смотрели на него. А кто и выступал вперёд и невольно мешал проходить. Иван на таких очень злился и покрикивал, а то и замахивался бердышом. А Маркелу было не до них. Сукин, пытался вспомнить он, Василий, приказный дьяк, так, что ли? Или воевода в Ладоге? Или то его отец? Маркела подвели к шатру, откинули полог, он вошёл…
И увидел воеводу Сукина, который лежал на куче парчовых подушек и что-то медленно пожёвывал. Воевода был ещё довольно молод, но уже заметно растолстевший. Одет он был просто – в широкий татарский халат, и без шапки. Также и на вид он был весьма негрозный.
– А! – сказал он при виде Маркела. – Говоришь, ты князя Семёна человек? А чем докажешь?
– Винюсь, государь-боярин, доказывать нечем, – ответил Маркел, кланяясь. – Обобрали меня агаряне как липку! И овчинку, и подорожную, и нож, и кистень, узел с вещичками, и даже целовальный крест забрали. Вчистую.
– Ладно, – сказал Сукин. – Тогда так. У князя твоего, у боярина Семёна, по двору собачка бегает, одно ухо чёрное, второе белое. Как её дразнят?
– Чумичка.
– А самого тебя как звать? И зачем сюда послали?
Маркел назвался. И прибавил:
– Нашли недостачу в государевой казне, и меня послали эту недостачу выискать.
– Что за недостача? – спросил Сукин. – Эта?
И достал из-за подушек саблю. Маркел вздохнул и начал говорить:
– Эта сабля не простая, а государева. К нам Черемисинов в Приказ пришёл, государеву казённую книгу принёс, а там записано, что сабля в нетях. И там же её приметы сказаны. Они такие: сабля турская булатная, по обе стороны от черена до елмана золотом наведена…
Ну и так далее, Маркел читал по памяти, а Сукин вертел саблю так и сяк, сличал, и всё сходилось. Когда Маркел замолчал, Сукин спросил:
– Ну и что дальше?
– А дальше, – нехотя сказал Маркел, – меня в Сибирь послали. И я ходил, искал, искал, и, наконец, нашёл. И теперь несу обратно. Вот и всё.
– Э, нет! – сказал Сукин. – Так не годится! Ты мне подробно всё давай! – продолжил он, огляделся и позвал: – Данила!
В шатёр вошёл этот Данила. Он был в больших годах, сухой, улыбчивый. Ох, такому палец в рот не клади, подумал Маркел, кланяясь. А Данила смотрел на Маркела и ждал. Сукин сказал, обращаясь к Даниле:
– Это Семёна Лобанова сыщик. Говорит, что это сабля будто царская, и вдруг пропала, а он её нашёл и нёс обратно в Москву. Так, нет?
Маркел кивнул, что так. Сукин положил царёву саблю себе на колени, полюбовался ею, провёл по ней рукой, спросил:
– А как она сюда, в Сибирь, попала? Кто украл?
– Да никто её не крал, – сказал Маркел. – Её от царя Ермаку пожаловали, за верную службу. А после татары Ермака убили, и его саблю унесли в одно укромное местечко, и там спрятали. А я нашёл и обратно несу.
– Что за местечко? – спросил Сукин, продолжая любоваться саблей.
– Местечко, я сказал, укромное, – уклончиво ответил Маркел. – И у нас в Приказе так заведено, что покуда дело не закрыто, ничего о нём не говорить.
Сукин задумался. А после поднял саблю над собой, стал любоваться ею, глядя снизу вверх, и при этом ещё и спросил:
– Так, говоришь, сабля царёва? И поднесли Ермаку? А за что?
– За Сибирское царство, – ответил Маркел.
– Во-о-о-т! – нарастяжку сказал Сукин. – За Сибирское, говоришь, царство. – А я куда еду? Брать это царство. И, значит, теперь она моя! Запомнил?
Маркел не ответил.
– О, правильно, – сердито сказал Сукин. – Кто ты такой, чтоб с воеводой спорить?! – И, повернувшись к Даниле, спросил: – Так я говорю или нет?
– Так-то оно так, – сказал Данила. – Но, может, у него есть ещё что сказать, а он молчит. – И, повернувшись, спросил у Маркела: – Есть у тебя ещё про что-нибудь сказать, или ты только про эту саблю знаешь?
– Только про саблю, – ответил Маркел, решив про пансырь помолчать.
– Вот, – вкрадчиво продолжил Данила. – Славную ты добыл саблю. Да только берёт меня сомнение, что ты один с этим справился.
– Ну, не совсем один, – сказал Маркел, – но об этом тоже говорить ещё не срок, дело закончится, тогда и скажем. Если князь Семён позволит. Да и свезло мне несказанно! Обложили нас со всех сторон, уже и кидаться было некуда… но тут им стало не до нас, у них началось смятение, и мы ушли.
– Что за смятение? – спросил Данила.
– Хана Кучума хотят сбросить. Или, может, уже сбросили.
– Кто сбросил?! – разом спросили Сукин и Данила.
– Хан Сейдяк-хан из роду Тайбугинова, – сказал Маркел. – Сибирь – это исконно его вотчина, но Кучум его было прогнал. Ну а теперь Сейдяк, в силу войдя, пришёл из Мугольской земли и привёл с собой несчётно войска, десять тысяч. И у Кучума почти столько же. И как они между собой схлестнулись, как стали биться – всё сгорело, весь Кашлык! На прошлой неделе. А про остальное мне рассказывать пока не можно.
Сукин помолчал, подумал, а потом спросил:
– Так что, татары сейчас в Кашлыке? И их десять тысяч?
– Люди, говорят, что десять, – ответил Маркел. – А, может, и меньше. Но вот что Кашлык сожгли, так это чистая правда, потому что я сам это видел.
Сукин глянул на Данилу. Данила сказал:
– Тут нужно с оглядкой. Но, с другой стороны, а что такое десять тысяч? Против Ермака не меньше было, а одолел он их!
– Одолел, – с усмешкой сказал Сукин. – А где он сам сейчас? Одна сабля от него осталась! И то добрый человек принёс, а так бы и этого не было!
И он опять задумался. Потом, повернувшись к Маркелу, сказал:
– Вот такие у нас тут дела, братец. Послали нас Кучума замирять, а он уже как бы замирён, наше дело как бы сделано.
– Э! – встрял было Данила.
– Знаю, знаю! – перебил его, отмахиваясь, Сукин. – Государю крест поцеловали, это теперь как же?! Это голову сложи, а сделай! – А потом, обращаясь к Маркелу, продолжил: – Мы тут, как ты уже, я думаю, понял, идём на Кучума. Государь нас отрядил. Болховской Сибири не взял, а мы возьмём! А ты иди пока что и сиди там, где тебя посадили. И молчи как пень! Когда будешь нужен, тебе скажут. Иди.
Маркел поклонился, развернулся, надел шапку и вышел, думая: эх, сабля, эх, беда какая!
ГЛАВА 59
Возле шатра Маркела ждал Иван. Он и повёл его обратно. И опять стрельцы полезли на него глазеть, но тут уже не только Иван, но и стрелецкие десятники стали на зевак покрикивать, чтобы не лезли.
И обошлось. А как только пришли в шалаш, Маркел сразу сказал, что он сильно голоден. Иван на это ответил, что за обедом уже посланы и скоро его принесут, а сам, как бы между прочим, и как ему казалось, издалека, стал говорить, что у них в войске много всякого болтают о Маркеле, и, честно сказать, ему, Ивану, тоже очень интересно было бы узнать, кто такой Маркел на самом деле и что он здесь, в Сибири, делал.