– А сегодня у тебя останусь.
И осталась. И зажили они по-прежнему. А после, как Маркелу выдали прогонные, они пошли на Красную площадь, в ряды, накупили Параске и Нюське обновок…
Ну и других было, конечно, много разных новостей. Так, вскоре в Москву прибыл гонец от Сукина с известием, что тот заново завоевал Сибирь. Правда, как гонец прибавил, не сам Сукин лично её завоёвывал, а его письменный голова, Данила Чулков. То есть это было так: Сукин опять сидел в Чинги-Туре, а Данила с войском, по его приказу, прошёл вниз по Тоболу и там, где Тобол в Иртыш вливается, поставил град Тобольск. А когда татары пришли на него, он их побил, взял в плен и, уже с пленных, взял восемь шертных грамот о покорности. Иначе говоря, дела сибирские решились по добру, и можно было Маркела выпускать. Маркела выпустили, но на всякий случай, пока сабля не вернётся, его если и посылали по службе, то только здесь же, по Москве, не дальше. Параска была очень рада.
А потом, уже только на третий год, наконец вернулся из Сибири Сукин, привёз пленного царевича Маметкула и двадцать его самых верных батыров, и, что особенно важно, привёз царёвы саблю с пансырем. Сукин очень радовался, ждал, когда его начнут одаривать. Но у него вдруг спросили: а где второй пансырь? Сукин удивился: как второй? А вот так, сказали, по бумагам уточнили, Черемисинов нашёл, что было послано два пансыря! Вместо шубы – второй пансырь. И Сукин сразу впал в немилость и уехал дослуживать в Кемь. А Чулкова утвердили в основанном им Тобольске воеводой, ибо он за тот прошедший год не только три церкви в Тобольске поставил, но и ещё тридцать татарских пять мурз пленил! И вот тогда, после таких известий, когда уже стало всем понятно, что Сибирь взята навечно, с Маркела сняли подозрения и, на Параскину беду, опять стали посылать его куда попало, по всему царству. Маркел был доволен. А сабля и пансырь остались в Москве, в Оружейной палате. Они по сей день там висят на стене. Царь и великий князь Феодор Иоаннович, когда мимо них проходит, всякий раз довольно улыбается. А что! Сабля на месте – и Сибирь его!