– Витькину хронику смотрел.
Веник даже не стал орать, что Гошку надо было душить в зародыше. Просто рявкнул:
– В мастерскую, быстро.
И сам туда зашагал, ругаясь непонятными словами, поминая каких-то Колмогорова и Пуанкаре. Или Пуаре?.. Сыщик такой был, что ли?..
На пороге мастерской Веник снова рявкнул на весь дом.
– Долорес! Чаю!
А потом дверь захлопнул, на Гошку глянул: мол, рассказывай.
Гошка не знал, с чего начать. Но тут в дверь постучали, типа чайник прибыл. И принесли его Витька и Макс, самые взрослые, высокие и сильные. И можно было ничего не бояться и наконец-то всё рассказать. Потому что он нечаянно. Он же не знал, сколько эта техника стоит. И что там так вспыхнет. Веник заржал и махнул рукой:
– Поджигатель. Пироман.
Теперь Вениамин Аркадьевич не злился, а радовался. Выспрашивал подробности. Говорил, что стало понятно, как эту дурынду починить. Даже про чайник забыл. Сказал, что всё, ему теперь назад надо, заказывать детали и ремонтную бригаду ловить. Про кота больше не вспоминал.
А вот кот Беляк про Вениамина Аркадьевича не забыл.
8
Дольке было очень неловко смотреть, как Вениамин Аркадьевич, поскользнувшись на кошачьей блевотине, влетает в дверцы институтского лифта. Неловко и, если честно, смешно. Потому что он руками размахивал, и чертыхался, и вообще был каким-то ужасно жалким. Долька метнулась в кухню, прижала к губам ладонь, чтобы не расхохотаться. И поняла, что больше не чувствует ни обиды, ни злости, ни страха. Вообще ничего.
Зато у Некрасова эмоции так и лились фонтаном. Гошку будто опять подменили – на настоящего, громкого и звонкого. И подозрительно послушного: сам вызвался за котом убрать, размахивал шваброй, орал на весь коридор стихи про дурдом… Ну, и хорошо. Только теперь надо будет коту корма нормального заказать. А то взяли моду – котов сосисками кормить…
Людочка, конечно, говорила, что она тут ни при чём, что котик сам, потом предложила помочь с картошкой. Долька согласилась на помощь. По-хорошему, к картошке надо Макса с Женькой привлекать, сейчас их очередь. Но у них отчёт по вылету, это важнее! А потом ещё на базе тренировка, раз с утра не полетели. Макс ведь Женьку каждый день к морю гоняет, в любую погоду…
– Доль, я всё вымыл. Честно-честно! Чего ещё сделать?
У Гошки трудовой энтузиазм. Страшная вещь. Надо как-то в мирное русло, пока весь дом не разнёс. Картошка! Конечно же!
– Иди Людочке помоги. Люда, куда ты опять кота кормишь, он же лопнет!
Долька прикрыла дверь кухни, вышла наружу, на солнцепёк. Над соснами летели облака – белые, густые, красивые. Почти такие же, как утром. И белки по веткам прыгали. И можно было смотреть на дорожку между сосен и вспоминать, как по ней утром нёсся Витька Беляев.
В распахнутое окно кухни было слышно, как маленькая Люда строит Некрасова:
– Гоша! Это не тот нож! Ты что, вообще никогда раньше картошку не чистил?
Долька задумалась. Голос у Людки был детский, звонкий. А интонации – взрослые, Долькины. А у самой Дольки они от бабы Тани. Как по наследству.
– Гоша! Зачем человеку мозги? Чтобы ими пользоваться.
– Не скрипи, а то зарифмую. Люда-зануда!
Захохотали оба.
– Гоша, отойди, стрелять будет!
– Кто?
– Масло, дурак!
– А я однажды к раскалённой плите палец приложил. Думал что-то, иду на кухню. А там конфорка такая розовая от жара, что прямо бархатная. Погладить захотелось…
– Бедный. А мне мама говорила…
Долька отошла подальше. Сиблинги они. Братья и сёстры. Старшие и младшие. И когда ты почти взрослая, младшие тебе – почти что дети. А старшие – не только братья…
9
Когда Веник свалил в НИИ, все расслабились. Гошка чувствовал себя легко-легко! Потому что врать – тяжело очень. И сейчас эта тяжесть исчезла. И Гошку даже не придушили в зародыше!
Так что он помыл за котом пол (Долька сказала, что «терпимо») и помог Людочке с картошкой. И ни разу не порезался, хотя картофельный нож был какой-то совершенно дурацкий, прямо не нож, а открывалка. Нормальный нож – это у Макса, тот, которым Макс всё время щёлкает! Тот, про который бредил ночью Женька.
Надо выяснить, не Макс ли Женьку запугал до такой степени. И Гошка начал наблюдение и выяснение. А что ещё делать? Не уроки же!
Максим почему-то копался в мусорном ведре.
Вообще их мусор отправляют на лифте обратно в НИИ, чтобы не загрязнять планетку. Долька всё время напоминает, чтобы кидали стекло в этот контейнер, бумагу в тот, огрызки – вон туда. Но они почти никогда так не делают. Не из вредности, а просто некогда. Дольке тоже некогда. Помойка уезжает несортированной.
А Макс, видимо, нашёл время. Он сидел, вынимал из контейнера для объедков жестяные банки от газировки. Выставлял в рядок. Жестянки были похожи на большие мятые гильзы. Гошка подошёл поближе. Хотел переставить банки – в два ряда, чтоб красивее. Макс повернулся от помойного ведра. Рявкнул так, что у Гошки рука дёрнулась. Банки весело раскатились по полу.
– Свалил быстро!
Гошка не свалил.
– А зачем они тебе?
– Чужие уши консервировать. Или пальцы.
Макс покидал банки в чёрный пакет для мусора, подхватил его, ушёл в гараж. Женьку с собой позвал. Гошка потом подумал: Макс был похож на него самого. Гошка так же психовал, когда искал в мастерской плёнку с жизнью Витьки Беляева. Но там – чужая жизнь. А тут – банки из-под газировки. Чего из-за них так переживать?
После обеда стал накрапывать дождь.
Гошка зашёл в комнату над галереей. Названия у неё не было. С остальными всё понятно – кухня, мастерская, спальни. А тут просто комната наверху. С длиннющим диваном вдоль трёх стен и телевизионным экраном размером с матрас. Возле экрана на полу валялась незнакомая коробочка.
– О, фильмец новый. Доль, откуда? Это дедушка Мороз?
– Нет, это дедушка Склероз. Заказала и забыла.
Гошка покрутил пёструю коробку… ДМБ… тьфу, ДВД… На обложке монстры какие-то. Он махнул рукой:
– Опять страшилка… Да ну!..
– Жутики вообще одинаковы. Пришёл, увидел, всех сожрал, – Юрка изобразил руками огромные челюсти.
Все заржали. Долька пожала плечами:
– Ну, сами выбирайте, что смотреть. Из нового только боевик остался.
Сашка и Серый молча отошли к ящику, где валялись диски. Переглянулись, Серый вытащил какой-то, Сашка кивнул. Они всё делали вдвоём, Сашка и Серый. Вылетали тоже вдвоём. Серый – ведущий, Сашка – ведомый. Без вариантов.
– Э-этот…
Юрка глянул обложку:
– Кровь-кишки…
– Доль, а чего нам теперь такую фигню присылают? – полезла кудрявая Ира.
– Не нравится – смотри мульты.
На экране висела синяя пустота. Гошка отвернулся к окну: там всё было серым, туманным, мокрым. Макс ушёл в гараж – значит, собрался летать. В такую погоду? Подозрительно.
Гошка лёг на диван, закинул ноги на спинку, упёрся макушкой в ковёр. Под бок к нему сразу пришёл Беляк, включил мурчальник. На потолке плясали комары. Над Гошкиной головой орали сиблинги.
– Витька, ты смотреть будешь?
– Меня в институте умотали, я спать пойду.
– Нежный какой.
– Ирка, ну тебя.
– Что смотреть будем, Юр?
– Давайте то, что Серый выбрал.
– Да мы это уже смотрели.
– Тоже кровь-кишки?
– Не сильно. Там мужик самолёт захватил. Он на борт взрывчатку принёс в банке из-под газировки, угрожает всех взорвать, если маршрут не поменяют. И тогда второй самолёт поднимается в воздух и спецназовец по канату такой…
– Юр, не порти кайф!
Гошка сообразил! Сошлась информация – как трудная рифма! Он скатился с дивана, почти наступил на кота, потом поскакал вниз по лестнице. Чуть не свалился с последней строчки… Со ступеньки!
«Тебе когда-нибудь приходилось убивать?»
Вот на что, значит, Макс его…
В мусорном ведре было пусто. В гараже, там, где у Макса инструменты, тоже. И в шкафчиках. Значит, Макс с этими банками умотал куда-то. И Женька с ним. Женька – и вдруг террорист? Соучастник?..
– Вить!
– Чего, ужинать уже? Скажи, я не буду!
– Тут фигня какая-то творится. Ты можешь послушать?
Витька кивнул и снова закрыл глаза. Но не спал. Слушал. А потом зевнул до хруста и сдёрнул со спинки кровати комбез.
– Пошли на проходную…
Их никто не заметил, не окликнул. Из комнаты доносились выстрелы, фильм про самолётных террористов…
Витька крутил диск, пальцы соскальзывали. Под потолком мигала красная капля аварийной сигнализации. Прямо на ней сидел очень крупный комар – карамора. Девчонки таких боялись, хотя караморы не кусачие и вообще не совсем комары.
Витька придвинул трубку ближе к лицу.
– Алло! Вениамин Аркадьич! Вы у себя?
Идиотский вопрос – вот же он, Веник Банный. В телефоне.
Веня задавал краткие вопросы. Витька быстро отвечал, иногда уточнял у Гошки подробности, а потом решительно передавал информацию дальше. Гошка стоял рядом, переступал с ноги на ногу, подпрыгивал на месте. Не мог остановиться. Витька положил ладонь ему на плечо, будто кнопку «выкл.» нажал. А другой рукой держал телефонную трубку.
Витька был спокойный. Как раньше, просто взрослый. Этого Витьку Гошка совсем не боялся.
– Вениамин Аркадьич, даже если это паранойя, лучше подстраховаться! Вы же понимаете, дыма без огня… Что? Нет, это Некрасов. Гош, ты говорил ещё кому?.. Нет, Вениамин Аркадьич, только мне. Вы думаете… Ну, хорошо. Ладно. Извините, Вениамин Аркадьич. Передам.
Витька повесил трубку.
– Что передам? – Гошка снова запрыгал. – Что?..
– Что душить тебя надо в зародыше, – честно ответил Витька. – Успокойся, сказал. Проверку сделают. Никому об этом не говори.
10
Витька боялся, что на очередной матчасти будут при всех разбирать его пропажу на хэллоуиновском вылете. Но обошлось. В программе ровно один пункт был – разбор вылета Найдёнова с сопровождающим наблюдателем Никифоровым. Макса, как всегда, хвалили, Женьку – видимо, за компанию – тоже. Сказали, что скоро назначат его вылет. Конечно, пока без подробностей: не положено.