Внизу у стеклянных дверей мощная толпа. Всем нужны свежий воздух, свобода и жизнь.
– Девочка, ты тут? Сумку держишь?
– Держу, держу!
– Вот спасибо. Тебя как зовут?
– Ирина.
– Держи, Ирочка, родная, держи…
Толпа напирает на стеклянные двери. Сашка и Серый недокрутили: вертушку всё-таки заклинило.
Звон стекла почти не слышен в шуме. Но кажется, что воздух вздрогнул. Боковая стеклянная дверь, раздвижная, заевшая на середине, лопается от удара. Кто-то маму потерял, кто-то матерится. Против толпы пробует пробиться пьяный мужчина, кричит монотонно:
– Митька! Мить! Митька!
Над толпой руки – как у утопающих. Но они не тонут. Снимают всё на телефон. А женский голос кричит, тоже в телефон, наверное:
– Вниз! Беги вниз! Всё бросай и беги!
Ире тоже хочется бежать. Но она может только медленно шагать. С рюкзаком за спиной и тележкой под мышкой. Задевая колёсами других людей. Чувствуя, как её тоже задевают, крутят, мнут и держат за рукав.
– Ира? Ты тут?
Старушка, хозяйка тележки, держит Иру за рукав. Она держится, и ей от этого не страшно. И Ире не страшно. Тоже не страшно.
Все до ужаса медленно движутся к выходу. Быстрее не получается: они напирают, на них напирают. Главное – не упасть! А толпа такая, что невозможно сунуть руку в карман, вынуть телефон… Иру просто сплющило, как шпроту в банке. Про еду сейчас даже тошно думать…
– Ирочка! Держись, не бойся! Ир, слышишь? – седая хозяйка сумки дёргает Иру за рукав.
– А вы не боитесь?
– Я войну пережила, чего мне теперь бояться… – говорит вдруг старушка.
Эта старушка пережила войну. И теперь она переживёт это, сегодняшнее… Может быть – и даже наверное – переживёт. Вдруг становится легче. За одну секунду. И время сразу пошло быстрей.
Кто-то заорал:
– А тут выход слева!
Почти сразу перестали давить с боков. Стало можно дышать. Иру всё ещё держали за рукав и за рюкзак. Только уже не так сильно. Раньше тянули, как утопающего тянут из воды. Сейчас просто ведут к выходу.
– Ир, задавили тебя? Тележку-то давай, – говорит старушка, пережившая войну.
И забирает тележку. А вторая старушка зачем-то хватает Иру за молнию на куртке, пробует расстегнуть. Оказывается, они на улицу вышли, под козырёк торгового центра.
Тут тоже толпа. Но не такая плотная. У многих звенят мобильники, сбоку полиция приехала, на карусели музыка орёт, до сих пор. Весёленькая, будто в ядовитый розовый цветочек…
Иру тошнит. Не сильно, не до рвоты. Ей просто надо отойти в сторону. От старушек, вообще от людей…
Ира держится за карусельную ограду, дышит медленно, будто воздух по глоточкам пьёт, и вдруг вспоминает, как они тогда вылетали на «экскурсию», на чужой Хэллоуин. Их Веник Банный водил. Они бегали в темноте по чужим улицам и пугали прохожих, а им за это давали конфеты. Там тоже была толпа и играла музыка. Но было весело. Страх – как карнавальный костюм. Не как сегодня.
Сейчас они встретятся у карусели. И потом – домой, на планетку.
Но хочется ещё побродить по городу. Посмотреть, как люди живут… Ходить по улицам и думать: «Люди, привет! Мы вас спасли. Вы об этом не знаете, но мы вас спасли. Живите вот… Можно не благодарить».
– Да за подкладку он завалился! Ищи!
– А может, девочка стащила… В сумку-то как вцепилась, а?
– Запросто могла! Конечно! А ты с ней: «Ирочка, Ирочка». В толпе всегда обчистить могут…
Старушечьи голоса совсем рядом, по ту сторону стеклянного павильончика, в котором паркуют магазинные тележки. Можно сделать круг, обойти тележки и посмотреть на них… Им в глаза.
Зато больше не тошнит. Польза от злости.
Ира идёт в другую сторону. Держится за телефон. Пальцы скользят по гладкому экрану. Их учили быстро набирать тексты, принимать звонки, нажимать на кнопки. Но когда телефон начинает дрожать в ладони, Ире очень хочется его отбросить, а самой отпрыгнуть.
– Кто там?
– М-мы у к-карусели!
– Уже бегу.
Сейчас откроется любая дверь, и они попадут домой. Можно будет сходить в душ, переодеться в нормальное, Людочке куклу подарить. Или полетать, в темноте, с фонариками… Может, даже смотаться на берег, звёзды посмотреть. У моря всегда хорошо, даже когда тебе плохо.
– Ира! Мы тут! Посмотри налево!
Юра, Сашка и Серый стоят у карусели. Она не вертится, и музыку на ней наконец отключили.
– Ну что, норм?
– Запасный вообще не понадобился, все вниз ломанулись.
– Так дыма ж не было.
– А кто сигнализацию врубил, ты, что ли?
– Мы дверь винтили.
– Я м-ментам п-позвонил, с-сказал, что б-бомба.
– Так они сейчас бомбу ищут? Я коробку в туалете оставила.
– Это вы одновременно, что ли? – спрашивает Юра.
Ира глядит на Серого. Потом на Сашку. Считается, что у реальных сиблингов мозги в одну сторону всегда крутятся… «Бр-братья» смотрят друг на друга, будто один другому мысленно какую-то шутку рассказал, и смеются. Они все смеются. Потому что вокруг – суета, ругань, полиция приехала и всё оцеплено. Но все живы и целы, семьдесят шесть человек. И старушки со своим кошельком… ну их. Ира смотрит на львов, лебедей, микки-маусов.
– Жалко, что она не работает. Я бы покаталась.
– Я бы тоже, – говорит Юра.
– Может, заведём?
Близнецы переглядываются.
…Карусель кружится, музыка играет.
5
Юра злился на Серёгу. На Иру тоже, но в меньшей степени. У Ирки роль сегодня такая, главная… Если бы проводка загорелась не в женском туалете, а в мужском, Ирку бы вообще не взяли. Но были обстоятельства, которые надо менять. Поэтому как в анекдоте: «Мне Ира нужна как женщина. Мой мячик в женский туалет закатился…»
В общем, Ира сделала, что ей велели, даже меньше, потому что ни дыма, ни огня не было.
А Серый, заика-мученик, отличился. Сообразил, что на ложный вызов всё равно приедут. На матчасти запомнил, что в таких ситуациях «заминированные» места эвакуируют… Сделал красиво, без суеты и паники.
Ну, и по итогам: Ира – молодец, Серый – молодец… И Сашка, видимо, тоже молодец, потому что они с братом всё вдвоём делают. Может, в полицию Сашка звонил, с подачи Серого, тот же заикается… В общем, близнецы и девочка справились, а он, Юра, типа стоял в сторонке.
А он реально ведь стоял – у лифтов, готовился разворачивать в другую сторону будущих жертв. Всё как учили. Он сделал своё дело. Просто и скучно, без всяких подвигов…
У сиблингов работа: подай, принеси, отвинти, позвони… Как ассистент на киносъёмках. Ничего интересного. У актёров там перестрелки, погони, эффектные сцены, а что происходит за кадром – никого не волнует. Хотя, впрочем, стреляют и бегают обычно каскадёры, которых потом разве что в титрах перечислят, в самом конце, когда никто и не читает. А вся слава достаётся актёру, который красиво стоял в кадре с мужественным лицом. Тьфу, при чём здесь актёр? У него своя работа, у ассистента своя…
И всё-таки перестать об этом думать Юра не мог. В их деле нужны мозги и умение чётко просчитывать обстоятельства. Вот Серый всё просчитал. Задохлик Серый, который без брата Сашки вообще молчит, если по делу ничего не надо…
Юре подумалось вдруг – злое, страшное. Что будет, если разлучить Сашку и Серого? Страшнее, чем у них в реальности было, или наоборот? Близнецы сейчас такие – сами по себе. Как в полутонах. Может, по отдельности они ярче стали бы? Ну, теоретически.
Юра однажды хотел поговорить про такое. С Витькой Беляевым, когда тот сидел у гаража, рисовал, как народ летает. Снизу летучие велосипедисты выглядят очень красиво. Особенно когда идут клином, набирая высоту. Или носятся в одном эшелоне, разогреваясь. Валяют дурака, мячиком кидаются.
У Юры тогда одна книжка кончилась, а за другой наверх было лень идти. Он подошёл к Беляеву, смотрел. Странно было: какие-то косые чёрточки, карандаш размазанный, штрихи, а всё равно видно, что это Ирка и Некрасов. И Людочка. И Женька, который недавно появился и летает не слишком уверенно. А вот и близнецы…
– Вить, а как ты их отличаешь? Сашку от Серого?
Беляев смотрел на велосипедистов, не оборачивался. Ответил не сразу, медленно, будто с иностранного на русский переводил:
– Да они вообще разные. Совсем.
И снова начал штриховать и стирать. Сам Юра точно так же мог что-то сказать и бухнуться обратно в книжку, толком не понимая, о чём с ним сейчас говорили. И не запоминая. Может, и Беляев ничего не помнит про тот недоразговор. Юра вернётся обратно и попробует ещё раз с Беляевым поговорить: пусть объяснит, в чём именно близнецы разные. Где их слабые места. Особенно у Серого.
А пока Юра злился, они бродили по улицам. Отдыхали.
Были собой.
Пока ты на вылете, пока решаешь задачу, ты себе не принадлежишь. А сейчас можно бежать, не боясь, что упадёшь, подвернёшь ногу и не сможешь выполнить поставленную задачу. Можно орать или творить любую ерунду – тебя в этом мире ничто не держит, любая дверь – твоя. Можно просто смотреть, как люди живут. И ещё обязательно купить что-то для своих.
Зашли в большой супермаркет. Набрали чипсов и шоколадок, нахватали разного, на что деньги остались. Тут продавалась сладкая вата. Но не мотком на палочке, а кирпичиками в пластиковой коробке. Ирка обрадовалась:
– Надо мелким взять.
Близнецы не помнили этой истории. А Юра вспомнил, тоже заулыбался.
– Тебя Некрасов на радостях придушит. И Людочка тоже.
На американском Хэллоуине Гошке Некрасову сделалось плохо, Долька с ним улетела домой. А остальные ещё гуляли. И Людочке перепал букет этой сахарной ваты – не одна палочка, а две или три. Она загорелась оттащить вату Некрасову. Сунула себе под футболку, заранее – чтобы при обратном прыжке вата не улетела. А вата, разумеется, растаяла, превратилась в липкий розовый сироп. Людочка ревела потом. Ну вот, значит, будем исправлять.
Хороший такой финал для вылета. Юра почти перестал злиться. Если бы не Серый…
В вестибюле супермаркета стояли игровые автоматы. Ирка предложила сыграть, Серый сказал: