Но Юра спросил, как о давно решённом:
– Нашу программу свернули, а вас уволили?
– Нет, конечно… – честно ответил Лотман.
Свернёшь госзаказ, как же. Наоборот, их программа сейчас такие обороты набрала, что только держись. История, которую можно поворачивать вспять, по заданному маршруту, и считать потом единственно правильной. Победители историю не пишут, а переписывают. Поэтому на пути у победителей лучше не стоять. Не спорить с ними, а отойти в сторону. А то забрызгает…
Но Юра про новый госзаказ ни черта не знал. Кивнул с таким облегчением, будто его правда на уроке в туалет отпустили. Открыл купленную на вокзале книгу… Привычно пропал в ней, совсем как на планетке или в институте.
С билетами вышло удачно: нашлись места рядом. В одно купе Вениамин Аркадьевич определил себя и мальчишек, в соседнее – повезло, что как раз женское, – Ирину. Про неё не сильно беспокоился, она девушка серьёзная, а вот Дубов и близнецы должны быть под контролем.
При посадке в поезд проблем не возникло, документы чистые: группа школьников, руководитель, вот разрешения (фиктивные) от родителей (фиктивных), вот свидетельства (фиктивные) о рождении (фик… а, ну да), в общем, печати, штампы, на олимпиаду ездили, теперь домой возвращаемся. Дети серьёзные, усталые, не бесятся, один мальчик с книжкой, другие два задачки какие-то решают в телефоне. Проводница проверила билеты, предложила чай и больше не беспокоила.
Они молча дождались отправления. За стенкой, в купе, где ехала Ира, звонко разговаривал ребёнок, а Иру слышно не было.
Вениамин Аркадьевич устроился на нижней полке. Вагон затрясло, почти как институтский лифт при переброске. Ну, он в лифте своё уже отъездил…
Лотман смотрел в окно: промзона кончилась, поезд выбрался на волю, увеличил ход. На белом снегу мелькали чёрные деревья, над ними – бледное, будто пыльное, весеннее небо. Снег, деревья, горизонт. И пока ты едешь, можно ни о чём не думать и ничего не решать. И даже особо не переживать за контингент.
Вон Дубов сразу, как узнал, что проект не свернули, расслабился, решил что-то для себя. Лотман тоже решил – то, о чём сиблингам пока рано знать. Сами скоро догадаются. Скорее всего, как раз Юра, он мальчик начитанный.
Юра почувствовал на себе взгляд Лотмана. Оторвался от книжки:
– А?
Веник неопределённо махнул рукой.
– Можно вопрос? – Дубов как будто ждал повода заговорить. – А кто там на выходе так орёт? Ремонтники? Мы, когда выйти не могли, всё время голос слышали.
Говорить правду было рано. Вениамин Аркадьевич отозвался вроде как сонно:
– Спецэффекты это, Юр. В Москве всё объясню, хорошо?
9
Ира думала, что ей не повезло: все в другом купе, а она отдельно, да ещё соседи дурацкие, женщина с двумя мелкими детьми и мультиками в планшете. В этом месте и времени всё-таки слишком много мультиков.
Одно хорошо – верхняя полка. Это как свой собственный мир, в который не каждый может заглянуть. Полка между небом и землёй, её потряхивает… Ты качаешься и едешь, тебе хорошо, но ты при этом делом занят. Это как на планетке, когда не просто живёшь, а готовишься к вылету, учишься новому, сам создаёшь это новое…
Ира подпрыгивала вместе с полкой. Рядом, на потолке, подпрыгивали блики от чая в стаканах. На нижней полке пищали противными голосами персонажи мультика, дети тоже пищали, подражая им. Ира вспомнила: на крючке висит куртка, там в кармане беруши. Надо достать. Или расстегнуть рубашку, там в спасжилете тоже такие есть… Но силы кончились. Ну, и ладно… Даже хорошо, что внизу едут другие люди, с ними спокойнее. И мультик этот писклявый – тоже хорошо. Какая разница, про что он, на самом деле. Можно его просто слушать, это как сказка перед сном. Бывают люди, которым перед сном рассказывают сказки. Ире никто не рассказывал, так что надо было пользоваться моментом…
Когда Ира проснулась, в купе было темно и тихо. И за стеной тихо. Может, уже наступила ночь. Хотелось пить. И в туалет тоже очень хотелось. Ира спустилась с полки.
Внизу никого не было. Значит, дети эти с мамашей вышли на какой-то остановке. Ещё они переставили её ботинки, наверное, когда собирались. Ира сперва даже испугалась, что ботинки вообще унесли. Но потом нашарила их в темноте. И вдруг дошло: она же тут одна. Можно свет включить. Он никому не помешает.
Ира рассмеялась. Кажется, первый раз после того, как их заблокировало в этом времени.
Она не стала шнуровать ботинки, тут до туалета метров десять. Потом можно будет лечь обратно и доспать, а перед прибытием Веник разбудит, он обещал. Надо копить силы, потому что непонятно, что там завтра будет.
Но всё равно, отодвигая дверцу купе, Ира надеялась: а вдруг сейчас всё сработает, вдруг она попадёт в небытие, а потом обратно, к своим.
Одна, без Юрки и близнецов?
Ну, вообще-то с ними Веник останется.
Но лучше, конечно, чтобы этой проблемы не стояло, чтобы не выбирать что-то неправильное, не поступить нечестно. Иногда нечестное – самое выгодное для тебя, и от него труднее всего отказываться.
В общем, за дверью был вагонный коридор. И хорошо.
В конце коридора над дверью непривычно горели цифры: дата, время, температура воздуха снаружи и внутри. На улице минус десять. Тут – плюс двадцать. Час ночи. Сослагательное будущее.
Открывая дверь, Ира вообще уже просто шла в туалет, ни о чём таком не думала, даже забыла про тот дикий нечеловеческий крик…
Точнее, человеческий.
Даже узнаваемый, кажется.
Не кажется.
Знакомый голос.
10
Трёх часов в линейном отделении – унизительных, бессмысленных и безнадёжных – Юре хватило. Никто ведь не знал, что Веник приедет, они сидели, ждали неизвестности. Им светило распределение в центр временного содержания или как-то так… И не факт, что их вообще тут найдут. Ирка ревела, близнецы были сонные и как будто тупые, а Юрка мысленно звал на помощь Веника, Палыча, народ с планетки, кого угодно. Лишь бы к своим.
Свободы как-то перехотелось. Понятно же, что такой она и будет: свобода и независимость – страх и ненависть вперемежку, от одного полицейского до другого, и непонятно, где ночевать и на что жить. Теперь, когда появился Лотман, неизвестность кончилась.
Ближе к вечеру, когда за окном вместо ёлок и полей поплыла невнятная синева, Веник Банный начал звонить, договариваться про трёхкомнатную квартиру, «можно без мебели, но со стиральной машиной». Сашка с Серым, и без того молчавшие, сейчас вообще замерли, будто влипли в свои полки. У них что, своя квартира будет? Зачем? Или это Веник решает какие-то собственные дела, пока время есть?
Не, они, конечно, спросили. И Веник, конечно, ответил: «В Москве всё объясню, и вам, и Ирине, чтобы два раза не повторять». Они предложили притащить Ирку к ним в купе. Заглянули к ней. Но Ирка спала мёртвым сном, валялась на своей полке, как убитый тюлень, на щекотку и тычки не реагировала. А Иркина соседка, молодая тётка с детьми, собирала сумки, готовилась сходить. Попросила помочь ей с багажом. Они помогли, не вопрос. А когда вернулись к себе в купе, оказалось, что Веник Банный тоже спит. Так ничего у него и не выяснили. Даже про квартиру – для кого она и зачем.
В Москве на вокзале их встретил болтливый парень в яркой куртке – сотрудник фирмы, сдающей квартиры. Вениамин Аркадьевич оглядел сиблингов, мотнул головой: «Не разговаривать и ни о чём не спрашивать». Юре хотелось доехать хоть куда-нибудь, куда угодно, и там наконец спросить: что за фигня происходит?
Квартира была трёхкомнатной, полупустой, неуютной. Не очень похожей на те, в которых приходилось работать на вылетах. А им тут, значит, жить. Непонятно сколько… Веник Банный запустил всех внутрь, попрощался с болтливым парнем, запер входную дверь и скомандовал нервным бодрым тоном:
– Вот, ребят, располагайтесь. Здесь и будем пока жить.
Сиблинги огляделись. Ира шагнула в ближайшую комнату – маленькую, отдельную, с одиноким незастеленным диваном. Швырнула на него рюкзак.
– Девочки налево, мальчики – на юг.
– А я тогда в проходной, – неловко сказал Веник.
Там тоже был диван. Раскладной, с какими-то декоративными подушками. В третьей комнате мебели не было.
– Ничего. Сегодня раскладушки купим, – пообещал Вениамин Аркадьевич.
– Н-нам л-лучше мат-матрасы, – отозвался Серый, переглянувшись с Сашкой.
Юра всё ещё стоял в коридоре, с рюкзаком. Разглядывал ромашки на обоях.
Потом сказал медленно:
– Так, я чего-то не понял… Почему мы будем здесь? Почему назад нельзя?
Веник сразу сорвался:
– Тебя что конкретно не устраивает? В «обезьяннике» лучше было?
– Смотря с чем сравнивать, – не очень громко отозвался Юра.
Так сказал, чтобы его можно было не расслышать. Как на уроке, когда не знаешь, чем обернётся учительский крик – следующим витком спора или обычной истерикой с двойкой?
– Вы бы хоть объяснили, что вообще произошло, – подключилась Ирка, перевела стрелки.
– А что объяснять? Сами не поняли? – Лотман всё ещё стоял возле дивана.
Сел, куртку расстегнул, скомандовал:
– Ребят, вы тоже присядьте. В общем, так… Связь с институтом сейчас нарушена, назад мы пока выбраться не можем.
– Почему?
– Хороший вопрос, Юра. Ну, представь, что ты едешь на поезде, а тоннель вдруг завалило.
– Ясно.
– А в-вы с-сюда как попали?
Юрка поморщился: опять Серый успел со своим вопросом раньше.
– Лифтом. Сейчас связь осуществляется только в одну сторону, оттуда – сюда.
Юрка снова сказал:
– Ясно.
И нахмурился, вспомнил кое-что. Но не успел об этом сказать, Ирка его перебила.
– Ну, и как нам теперь?
– Д-долго ч-чинить будут? М-можно по-по-по-по…
Серый давился последним словом, торопился предложить помощь, прямо сейчас что-то сделать. И смотрел на Лотмана с надеждой и опасением. Обычно они так на Палыча смотрят, когда тот разбирает промахи на вылете.