Дни на станции Басдон текли монотонно, в сравнительном спокойствии. Тренировки проводились редко, в основном мы просто ждали. Солдаты занимались своими делами: чинили одежду, точили ножи, играли в карты, стараясь отвлечься от гнетущей атмосферы подземелья. Но командиры… командиры были постоянно на взводе. Их постоянно вызывали на какие-то совещания, после которых они возвращались ещё более напряжёнными и молчаливыми. К нам никакой информации не поступало, только одно и то же – Ждём команды. Какую команду? Для чего? Было неясно. Туман неопределённости сгущался, усиливая чувство тревоги.
Мой сосед по койке, тот самый, что рассказал о первом вызове, приблизился ко мне однажды ночью. Его лицо было бледным в полумраке.
– Я слышал… – прошептал он, прижимаясь губами к моему уху. – Слышал, как начальство говорило… Наверху… наши… в ближайшие дни… вступят в крупное сражение за Укропский район… Говорят, эта местность… нужна для сельского хозяйства… А мы… мы будем… перекрывать… или эвакуировать… в нужный момент. Его слова прозвучали как приговор. Укропский район… Название ничего мне не говорило, но если честно, я не мог понять. Какое сельское хозяйство? Для кого? Кто и что там будет выращивать, если война не прекращается? Вся эта ситуация казалась мне абсурдной, нелепой. Зачем рисковать жизнями солдат ради каких-то полей, которые могут быть снова превращены в пепел? Эта война, эта бессмысленная бойня… казалось, она пожирала всё на своём пути, не оставляя места ни для жизни, ни для надежды. Логика ускользала от меня, вся картина казалась размытой, невнятной, как туман в заброшенном бункере.
Мы все спали, когда внезапный крик разорвал тишину подземного ангара. – Подъём! Всем в оружие! Тревога! Сбор – пять минут! – заорал командир, его голос, полный паники и отчаяния, эхом разносился по тесным помещениям. Сон мгновенно улетучился. Паника, холодный, цепкий страх охватили меня. Пять минут… Никто не двигался, не говоря ни слова, все были парализованы ужасом внезапности. Каждый пытался как можно быстрее натянуть на себя одежду, схватить оружие. В полумраке слышался лишь скрежет металла, шепот и торопливое дыхание. Наступал хаос, организованный хаос войны.
Мы поднимались наверх по узким, крутым лестницам, спотыкаясь в темноте. В воздухе витала напряженность, сгущалась почти до ощутимости. Никто не разговаривал, лишь глухой топат ботинок и звяканье оружия разбивали тишину. Выбравшись из душного подземелья, мы очутились в холодном ночном воздухе подземного городка. Огромные металлические ворота, увенчанные осветительными приборами, медленно открывались, пропуская нас в тёмный мир войны. Снаружи царила та же паника, но было чуть легче дышать. Нас построили в строй, и командир раздал последние инструкции, его слова тонули в грохоте двигателей военной техники. Мы были готовы. К чему – было неизвестно. Но мы были готовы.
Подъём на поверхность занял гораздо больше времени, чем пять минут, отведённых на сбор. Мы преодолели три контрольно-пропускных пункта, каждый из которых представлял собой серьезное препятствие. Солдаты нервно оставляли документы, проверялось оружие, пересчитывали людей. Атмосфера накалялась с каждой минутой, чувствовалось приближение чего-то ужасного. Каждый проход, каждый взгляд охранников заставлял сердце биться чаще. Ощущение беспомощности, как перед неизбежным, давило.
Наконец, мы выехали на поверхность. Десять минут напряжённой езды в бронетранспортёрах, по разбитым, тряским дорогам, под низким, гнетущим небом. Вдоль дороги мелькали какие-то постройки, развалины, призраки былой жизни. Мы ехали, словно в кошмарном сне, в полной тишине, прерываемой только грохотом колёс и напряжённым молчанием людей. И вот, первые вспышки. Неяркие, далёкие, но это были взрывы. Они были похожи на сигнальные огни, возвещавшие о начале чего-то ужасного, чего-то, чего мы так долго избегали. Вспышки, словно сигналы тревоги, посылали ужас в наши сердца. Мы приближались. Тишина в бронетранспортёре была ещё более пугающей, чем грохот моторов. Мы приближались к бойне, которая перестала быть абстрактным понятием, и превратилась в ужасную, ощутимую, близкую реальность.
Наверху время неумолимо шло к рассвету, но темнота ещё держалась, окутывая всё вокруг густым, тяжёлым покрывалом. Каждая рота получила приказ рассредоточиться на четыре направления, чтобы прикрывать тылы штурмовых групп, продвигающихся вперёд. Мы, как и остальные, заняли свои позиции, в ожидании приказов. Воздух был пропитан напряжением, ощутимым, как физическая боль. Чем ближе мы подъезжали к месту боя, тем чаще и интенсивнее становились вспышки света, разрывающие темноту. Грохот взрывов становился всё громче, превращаясь в непрерывный, оглушающий гул. Бой… шёл ли он сверху вниз, или снизу вверх – было непонятно. Всё смешалось в хаотичном, ужасающем коктейле из огня, дыма и грохота. Мы слышали крики, выстрелы, рёв двигателей… это был настоящий ад, разворачивающийся перед нашими глазами, и мы были лишь маленькими, незначительными частицами в этом ужасающем вихре. Неопределённость, страх и предчувствие чего-то ужасного давили на нас, всё сильнее сжимались тиски.
Чем ближе мы стали приближаться, тем отчетливее становились голоса людей. – Вспышка справа! Ложись! Боевой дрон – огонь! Тащи снаряды! – кричали, перекрикивая друг друга. Воздух вокруг нас наполнился хаосом. Это было не просто сражение, это было месиво из взрывов, криков, отчаянных воплей и рёва двигателей. Оказавшись возле наших, мы бросились на помощь. Оттаскивали раненых, подавали боеприпасы, оказывали первую медицинскую помощь, и стреляли в ответ на вражеский огонь. Взрывы и выстрелы сливались в единый, нескончаемый грохот. Справа, слева, спереди – непрерывный ад. Рядом с нами падали люди, стонали, кричали. Была только кровавая суета, где каждый был брошен в адские круги войны. Наш небольшой отряд, словно песчинка в огромном водовороте, пытался удержаться на плаву, помогая тем, кто нуждался в помощи, и стреляя, когда было нужно. Всё вокруг, словно ужасная ирония судьбы, было залит кровью и отчаянием. Другие роты помогали медицинским работникам, организуя эвакуацию раненых, всё было в огне и дыму, время остановилось.
Враг, словно надвигающаяся туча, нависал над нами. Ежеминутно над нашими головами мелькали дроны, беспилотники, самолёты, или проносились ракеты. Линии фронта не было. Была лишь массированная атака с воздуха, на которую мы могли ответить лишь выстрелами в воздух по их летающим объектам. Стрельба наших орудий напоминала беспорядочный фейерверк, но это был отчаянный крик о помощи, о сопротивлении. Воздух гудел от рёва двигателей и свиста пролетающих мимо ракет. Земля дрожала от взрывов и наших ответных выстрелов. Наш огонь, по сравнению с их мощью, был лишь слабым отголоском, но и он, хоть и безуспешно, но мешал, заставляя врага искать более незащищённые места. Мы чувствовали себя беспомощными, уязвимыми мишенями в безжалостном, невидимом небе. Каждый взрыв, каждый пролетающий мимо самолет, каждое замирание сердца от ожидаемого удара – всё это было частью этого кровавого ада. Каждая секунда была на счету, каждый вздох – тяжёлым, каждый выстрел – последней надеждой в безвоздушном пространстве. Все вокруг было окутано смертельным страхом, и это чувство не покидало нас ни на секунду.
Меня кто-то толкнул в спину, крикнув – Продвигайся дальше! Не стой как камень! Там впереди ещё есть раненые. Надо им помочь! Пошли! Пошли! Толчек был резким, но я не обратил на это внимания, повинуясь импульсу, заложенному в крови. Волна адреналина пронзила меня. Я кинулся вперёд, не раздумывая, не оглядываясь. Перед глазами мелькали лишь ошмётки разрушенного мира, лица людей, искажённые болью и ужасом. Повсюду слышались стоны и крики, переплетавшиеся с грохотом взрывов и свистом пуль. В воздухе висели клубы дыма и запахи крови и горелого металла. Мы двигались вперёд, словно муравьи, зажатые в тисках стихии. Движение было механическим, неконтролируемым, по большей части бессознательным. Но в каждом из нас горела искра человечности, которая подталкивала нас вперёд, к тем, кто нуждался в помощи.
Я услышал крик командира – Держать оборону! Не отступать! Сейчас подтянется наша артиллерия! Как только он это закончил, с тыловой части нашей стороны раздались залпы. В воздух взвились снаряды, разлетевшись в стороны, поражая вражеские воздушные машины. В небе началась какая-то невообразимая буря. Это был не звездопад, а настоящий, беспощадный дождь из вражеских воздушных машин, превративший небо в огненное полотно. Вспышки и клубы дыма заполнили всё пространство. Но нас по-прежнему обстреливали сверху, словно обстреливали стадо. Разрывы бомб и ракет, взрывы самолетов – всё сливалось в одну оглушительную симфонию смерти. Звук рвущейся на части стали и выкрики смертельно раненных заглушал разум и застилал глаза.
Я увидел раненного милитариста, лежащего на земле, и просящего о помощи. Подбежав к нему, я попытался вколоть ему обезболивающее, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. В этот момент командир начал кричать« – Пока наша артиллерия работает, начинаем отходить понемногу назад. Не прекращая вести огонь по врагу! Я не мог бросить раненого. Попытался закинуть его на спину, но он был слишком тяжёлый. Мышцы живота и спины напряглись до предела. Я почувствовал, как он вцепился в мои плечи, его дыхание, прерывистое и хриплое, обдавало моё лицо. Боль в мышцах отдавалась во всё тело. Мышцы сжимались и разжимались в мучительных судорогах. Справившись с этим, я начал медленно, осторожно поднимать его. Мой разум был словно затуманен, в голове был хаос из криков, взрывов и звуков борьбы. Я чувствовал себя бесполезным, с каждым шагом, с каждой секундой, я чувствовал, что моя сила иссякает.
Наши все дальше и дальше отходили назад, в какой-то момент, возле меня, со спины, где висел раненый, раздался взрывной хлопок. Я почувствовал удар, словно меня сбросило с обрыва. Мир вокруг померк, и я потерял сознание.
Где-то в подсознании я слышал голоса – Брось, брось его, ему уже не помочь. Скорей отходим! Потом мой разум померк.