Он видел, как Система отбрасывает неугодных, как она безжалостно эксплуатирует ресурсы, оставляя людей гнить. Он видел, как блеск цивилизации на Нью-Марсе резко контрастирует с нищетой и отчаянием Фобоса – помойки вселенной, куда сбрасываются отходы, как человеческие, так и материальные. Это чувство несправедливости, это осознание того, что Система не заботится о людях, а лишь использует их, накопилось в нём годами, превратившись в глубокую усталость.
Эта усталость не просто желание изменить положение дел, это что-то большее. Это глубокое отторжение, протест против той бесчеловечной системы, которая превратила людей в винтики безликой машины. Помощь Нико и мне – это не просто акт милосердия, это акт бунта, возможность выплеснуть это накопившееся отчаяние, хоть на мгновение почувствовать себя человеком, а не бездушным исполнителем чьих-то чуждых приказов.
Серж, отложив инструменты, медленно повернулся, его лицо было погружено в тень. Тишина в кабинете стала ещё гуще, прерываемая лишь тихим потрескиванием аппаратуры. Он начал рассказывать, голос его был спокойным, но в каждом слове слышалась горечь, скрытая за маской профессионализма.
– Меня сократили с Нью-Марса… сказали, что я неэффективен. Внезапно. После двадцати лет работы. Мои достижения, мои открытия… всё это стало неважным. Меня просто выбросили, как сломанную деталь. Никаких объяснений, никакой компенсации. Просто… увольнение. И направление сюда, на Фобос. Сказали, что здесь найду себя. Найду себя среди горы мусора и отчаяния.
Он помолчал, словно пытаясь подобрать слова, чтобы выразить всю глубину своего разочарования. Его взгляд затуманился.
– Я видел Нью-Марс изнутри, его блеск, его технологическую мощь… и видел, как эта блестящая мощь держится на костях тех, кого Система списала, как ненужных. Фобос – это её помойка, место, куда сбрасывают не только мусор, но и людей. И я… я стал одним из них. Я устал от лицемерия, от бездушного механизма, от постоянного ощущения, что моя жизнь, моя работа – всего лишь шестерёнка в огромной, бесчеловечной машине. Поэтому я помогаю вам.
Затем он перешёл к описанию хирургических трудностей, его голос снова стал профессиональным, лишённым эмоций.
– Удаление чипа – это невероятно опасная процедура. Он глубоко интегрирован в мозг, связан с нервными окончаниями, кровеносными сосудами. Малейшее неверное движение может привести к кровоизлиянию, инсульту, повреждению мозга, смерти. Я видел такие последствия… видел, как люди превращались в овощей после подобных операций. И у меня есть ограниченное оборудование, примитивные инструменты. Это… увеличивает риск многократно.
Серж снова замолчал, смотря на свои руки, словно видя в них не ловкие инструменты хирурга, а инструменты Системы, которые и привели его сюда, на Фобос. Он помогал нам не только из сострадания, но и из-за своего глубокого отвращения к той Системе, которая и создала эту ужасную реальность.
Подготовка к операции проходила в напряжённой тишине. Серж, несмотря на свой опыт, был крайне сосредоточен. Он тщательно обрабатывал инструменты, проверяя их снова и снова. Атмосфера в маленьком кабинете была сгущена ожиданием, страхом и надеждой. Нико молча наблюдал, его лицо было бледным, а я пытался сохранять видимость спокойствия, хотя внутри меня бушевал шторм.
Серж объяснил, что чип – это не просто микросхема. Это сложная электронная система, способная к самоликвидации. При определённых воздействиях – резком изменении температуры, электрическом разряде, или даже при сильном механическом повреждении – чип мог взорваться. Это представляло огромную опасность, так как детонация внутри черепа была несовместима с жизнью.
– Нужно действовать предельно аккуратно, – прошептал Серж, его пальцы уверенно держали скальпель. – Каждый мой шаг должен быть выверен, каждое движение просчитано. Ошибки здесь недопустимы.
На протяжении всей подготовки Серж не терял профессионального спокойствия, но я заметил, как его руки иногда подрагивают. Он чувствовал ответственность не только за удачный исход операции, но и за наши жизни. В его глазах отражался весь ужас Фобоса, вся несправедливость Системы, и вместе с тем – упрямая надежда на победу над этим злом, пусть даже таком маленьком проявлении, как спасение нас двоих.
Если удачно пройдет операцию, и извлеку чипы из ваших голов, дам вам подробный план побега на Землю. Это проще чем достать чип улыбнулся Серж
– Вам нужно добраться до скрытой посадочной площадки за пределами Фобоса, – объяснил он, рисуя схему на клочке бумаги. – Там находится заброшенный корабль, достаточно исправный, чтобы совершить прыжок к Земле. Путь будет долгим, опасным… но это ваш шанс.
Он объяснил нам координаты, указал возможные маршруты, предостерёг от опасностей, которых немало на Фобосе и в космосе. В его словах слышалась усталость, но и некоторая надежда, – надежда на то, что нам удастся сбежать, чтобы попытаться начать новую жизнь.
Я лёг на холодный металл операционного стола, чувствуя под собой прохладную сталь. Серж, склонившись надо мной, произвёл премедикацию. В вену влился холодный, немного сладковатый раствор. Мир начал медленно растворяться, цвета теряли яркость, звуки приглушались, оставляя после себя лишь едва уловимое гудение. Я медленно погружался в сон, в странное, сюрреалистическое путешествие, где реальность и грёзы переплетались в причудливый узор.
Сначала мне снились спокойные, почти идиллические картины. Детство: мама улыбается, её руки гладят мои волосы. Это было так реально, так тепло, что я почти почувствовал её запах.
Но идиллия была недолгой. Картины начали меняться, становясь всё более тревожными. Я блуждал по тёмным, лабиринтным коридорам, преследуемый тенями, которые шептали на непонятном языке. Страх, холодный и липкий, обволакивал меня, не давая сделать и шага. Я чувствовал, как меня кто-то тянет за ноги, затаскивает в бездну.
Затем сон стал ещё более странным. Я увидел себя на поле боя, посреди ядерной зимы. Небо было серым, земля выжженной, а воздух густым, тяжёлым. Вокруг лежали обломки зданий, повсюду горели пожары. Я искал своих родителей, но всё вокруг было разрушено, искажено, и даже память о них становилась всё более призрачной.
Следующий фрагмент сна был на редкость ярким. Я летел на крыльях, паря над бескрайними просторами космоса. Звёзды мерцали вокруг, их свет был настолько ярким, что ослеплял. Я видел прекрасные туманности, яркие галактики, и чувствовал себя свободным, невесомым, словно душа, освобожденная от оков тела.
Потом – опять страх. Я был в клетке, в маленькой, душной комнате, стены которой медленно сжимались, сдавливая меня. Я задыхался, бился о холодные стены, но они оставались неподвижными, безжалостными. Это чувство безнадёжности, это ощущение обречённости было ужасающим.
Мои сны то погружали меня в мир безмятежного счастья, то бросали в пучину ужаса, соединяя самые яркие, радостные воспоминания детства с кошмарами ядерной войны и безысходностью заключения. Эти образы, эти переживания накладывались друг на друга, создавая невероятно насыщенный, странный и пугающий сон, который, казалось, отражал все противоречия моей жизни – от ярких моментов радости до абсолютного отчаяния.
Я открыл глаза с огромным трудом, словно веки были скреплены свинцом. Мир вокруг казался размытым, звуки – приглушенными и искаженными. Затем они усилились, обрушившись на меня лавиной: резкий, пронзительный шум, смешанный с криками, стонами и металлическим скрежетом. Голова раскалывалась от боли, в висках стучало, словно молотком.
Мои глаза постепенно привыкли к полумраку. Картина, что предстала передо мной, была ужасающей. Нико лежал на полу, неподвижно, его голова была… прострелена. Из раны сочилась кровь, растекаясь по серому полу. Серж, весь в крови, с головы до ног, корчился в конвульсиях. Его тело сотрясали судороги, а лицо было искажено гримасой боли и ужаса.
Вокруг стояли люди. Их фигуры были скрыты под чёрной, бронированной амуницией, лица – закрыты балаклавами. Эти безликие, бесшумные тени двигались с устрашающей эффективностью. Один из них, его голос был глухим и бесстрастным, как голос из гроба, прошипел:
– Не вставай.
Я попытался пошевелиться, но резкая, острая боль пронзила мою голову. Я почувствовал, как по моему виску течёт тёплая, липкая жидкость – кровь. Мои пальцы, когда я дотронулся до раны, ощутили что-то липкое и мокрое. Ещё один человек в чёрной форме приблизился, его рука с холодной, металлической бесчувственностью прижала меня к кушетке.
Воздух был наполнен запахом крови, металла и пороха. В моих глазах всё плыло, но я видел: это была засада.
Мои уши, несмотря на шум и боль, уловили отдельные фразы, пробивающиеся сквозь хаос. Три человека в чёрном, вооружённые короткими пистолетами, и два робота с полуавтоматами. Я услышал: «…объект…жив…уничтожить…объект…». И в этот момент, увидев, что Серж ещё жив, хоть и тяжело ранен, а Нико… Нико ушёл навсегда, во мне проснулся бешеный зверь. Один шанс. Только один.
Я не думал, я действовал на инстинктах. Резким движением я сорвал с себя капельницу, бросив её в лицо ближайшего человека в чёрном. Его крик неожиданности стал для меня сигналом к атаке. Я рванулся с кушетки, вцепившись в металлическую подставку для капельницы, как в оружие. Её острые края стали моим единственным спасением.
С дикой силой я обрушился на первого человека, вонзая подставку в его шею. Он рухнул, хватаясь за горло. Второй попытался меня схватить, но я успел ударить его подставкой в лицо. Кровь брызнула фонтаном, застилая ему глаза. Третий, воспользовавшись замешательством, выстрелил, но я увернулся, и пуля просвистела мимо.
Роботы, активировавшись, открыли огонь. Их выстрелы прошили воздух, заставляя меня метаться по комнате, используя всё: обломки оборудования, медицинские инструменты, всё что могло стать оружием. Я двигался как одержимый, зная, что это моя последняя битва.
Один из роботов, оказавшись слишком близко, получил удар подставкой прямо в корпус. Его механизмы заскрипели, и он замер, искрящийся и безжизненный. Второй робот, нацелившись на меня, получил отчаянный удар в оптический датчик. Кулак мой размяк, от удара в его металический корпус. Его движения замедлились, система управления вышла из строя, и он упал, подобно огромному куску железа.