раллового цвета шкатулку, спрятанную под шарфами у дальней стенки нижнего ящика, и что побудило меня открыть ее…
Я сразу увидела простенькие часы и узнала те, которые видела на запястье Элиз, когда мы встретились в первый раз. Сверив время со своими часами, я понаблюдала, как крошечная стрелка отсчитывает секунды.
Часы работали идеально.
Значит, Элиз соврала, когда говорила, что отдала часы в ремонт. Если, конечно, она не забрала их из ремонта вчера.
Я попыталась убедить себя, что такое возможно.
Но тогда как объяснить великолепные серьги с сапфирами и бриллиантами, которые тоже лежали в шкатулке?
– Господи! – выдохнула я, сразу узнав сережки, которые отец подарил маме на тридцатую годовщину свадьбы.
Мама ни за что не рассталась бы с ними.
«Серьги! – услышала я ее отчаянный крик, и слово пугающим эхом разнеслось в голове. – Серьги! Серьги!»
Тогда я предположила, что мать говорит о новых сережках, которые были на мне, но не пыталась ли она сказать мне что-то совсем другое? Неужели мама знала, что Элиз украла ее серьги?
Я села на край кровати. Серьги обжигали ладони, словно тлеющие угольки.
Я услышала шаги, потом – тихий стук в дверь.
– Джоди! – позвала Элиз. – У вас там все в порядке?
Я быстро спрятала серьги в складках своего платья. Нужно было время, чтобы понять смысл моего открытия. Время, чтобы решить, как поступить.
– Все хорошо, – откликнулась я. – Сейчас выйду.
Глава 25
Наверное, мне стоило уволить ее в тот же момент.
Но, как говорится, задним умом мы все крепки, и теперь легко заметить собственные ошибки. Но тогда я слишком разочаровалась и запуталась в собственной жизни и отчаянно хотела найти правдоподобное объяснение присутствию маминых сережек в шкатулке сиделки.
Вместо того чтобы рассказать отцу или прямо спросить у Элиз, я просто спрятала серьги в кошелек, приняв осознанное – и трусливое – решение хранить молчание. Во всяком случае, пока. Пока не появится время все обдумать.
Остаток утра я резвилась с детьми в бассейне. Мы даже остались на обед.
Перед отъездом я поднялась наверх к маме в надежде, что она сможет развеять мои подозрения и дать столь нужные ответы, но она еще спала.
– Она всегда так много спит? – спросила я перед отъездом.
– В последнее время все больше и больше, – призналась Элиз. – Понимаю, вам тяжело. Но постарайтесь увидеть в этом хорошее: так она не страдает от боли.
– Вы даете ей больше снотворного, чем обычно? – спросила я.
– Только то, что прописал врач, – ответил отец.
В его голосе отчетливо слышалось раздражение. Он не любил расспросов.
– А когда доктор в последний раз заходил к маме?
– Мы разговаривали на этой неделе, – произнес отец, уклоняясь от прямого ответа.
– И?
– Джоди! – взорвался папа, и в самом моем имени прозвучал упрек. – Твоя мать неизлечимо больна. В лучшем случае ей осталось еще полгода. Сейчас мы можем только позаботиться о том, чтобы она как можно меньше страдала.
Я кивнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
– Бедняжка… – пробормотала Элиз, обнимая меня и прижимая к себе.
«Проявила бы она такую теплоту, обнаружив, что серьги пропали? – подумала я. – И когда она заметит их исчезновение? Будет ли часами лихорадочно разыскивать серьги или сразу поймет, что я нашла их и забрала?»
Что она будет делать дальше?
– Не плачь, мама, – произнес Сэм, прерывая ход моих мыслей.
– А что значит «неизлечимо»? – спросила Дафни.
– Это значит, что бабушка не поправится, – тихо объяснила я.
Мой сын был не столь деликатен.
– Это значит, что она умрет, – заявил он.
– А ты тоже умрешь, мамочка? – по пути домой спросила Дафни с заднего сиденья.
– Нет, милая, – ответила я. – До этого еще очень далеко.
– Я не хочу, чтобы ты умирала.
– Не умру. Не тревожься.
Хватает и того, что я тревожусь за всех нас.
В тот вечер Харрисон вернулся домой только к полуночи.
Я пыталась его дождаться, но в конце концов около десяти уснула в общей комнате. Услышав, как его машина въезжает в гараж, я проснулась и выключила телевизор.
Спустя несколько секунд дверь открылась, и муж вошел в дом.
– Как все прошло? – спросила я, когда он направился к лестнице.
Харрисон вздрогнул.
– Черт! Ты меня напугала!
– Извини.
– Ты чего это сидишь в темноте?
– Тебя ждала, – стала объяснять я, но он уже начал подниматься по лестнице.
– На дорогах сплошные пробки, – бросил он через плечо, словно рассыпая пригоршню соли. – Всю обратную дорогу еле плелся. – Он вдруг остановился на верхней ступеньке. – И для сведения: я был один. Рен осталась у родителей. Которые, кстати, оказались очень милыми людьми.
– Уверена, так и есть.
– Они устроили потрясающее мероприятие.
– Я рада. Послушай… Прости за недопонимание, – заговорила я, следуя за ним в спальню.
– Недопонимание, – повторил он, словно впервые услышав это слово.
– Я правда не помню, как ты говорил, что подвезешь Рен. Но это важно, – добавила я, пока он не перебил. – Я не пыталась тебя ни в чем обвинять и прошу у тебя прощения.
– И ты прости, – сказал он, хотя по тону было понятно, что мы извиняемся за разные вещи.
Очевидно, муж не считал, что поступил неправильно. Я сожалела о своем поведении, и он тоже сожалел о моем поведении. Поэтому, наверное, мы все же извинялись за одно и то же.
– Так как все прошло? – снова спросила я.
Харрисон начал раздеваться.
– Отлично. Очень удачно все сложилось.
– Неудивительно.
Я отвернулась, вспомнив, как прошлым вечером смотрела на другого раздевающегося мужчину.
И сама ему помогала.
– Много гостей было? – продолжила расспросы я, встряхнув головой, чтобы отогнать нежеланное воспоминание.
– Ну, по-разному, конечно. В зависимости от площадки, – оживился Харрисон, садясь на любимого конька. – В субботу вечером было не меньше двухсот гостей.
– Потрясающе!
– Даже больше – и все купили книги! Я полночи раздавал автографы.
«А другие полночи?» – мелькнуло у меня в голове.
– Как замечательно! – порадовалась я вслух.
Муж скрылся в душе. Я разделась и легла в постель. Часть моей души надеялась, что мы займемся любовью, другая часть молилась, чтобы этого не случилось. Поймет ли Харрисон, что я была с другим?
Будет ли ему до этого дело?
– А ты чем занималась, пока меня не было? – спросил он, вернувшись в комнату, выключив свет и забираясь под одеяло.
Весь вечер я терзалась выбором: смолчать или признаться в измене и просить прощения. За недоверие, за ошибочные выводы, за собственную слабость, за глупость. Да, у моей неверности были причины, но ни одна из них не имела значения.
Значение имели только факты.
А факт заключался в том, что это не мой муж изменил мне. Это я ему изменила.
Я знала, что Харрисону нелегко дается прощение. И знала, что, если расскажу об интрижке, нашему браку конец.
Я не могла так рисковать.
– Да так… – ответила я. – Свозила детей искупаться, посмотрела кино, поужинала пиццей.
Не полная ложь. Но и далеко не вся правда.
– Уверен, тебе понравилось. – Муж чмокнул меня в щеку и улегся рядом.
– Боюсь, Элиз обворовывает маму, – сказала я прямо в его закрытые глаза.
А потом поведала, как обнаружила мамины серьги и блузку в комнате Элиз.
– Ты поделилась подозрениями с отцом? – спросил Харрисон, приоткрыв один глаз.
– Нет.
– А тебе не кажется, что следовало бы?
Я кивнула. Вдруг все прояснилось.
– Спасибо.
– Не за что. А теперь давай спать. – Он перевернулся на другой бок. – Спокойной ночи, милая. Увидимся утром.
– Люблю тебя, – прошептала я, ожидая, что он ответит тем же.
Но уснула, так и не дождавшись.
Глава 26
На следующее утро я первым делом поехала к родителям.
Припарковавшись на дорожке, я посмотрела на часы и вышла из машины. Было всего восемь, но папа всегда вставал рано, и я была уверена, что он уже не спит. Я хотела сказать ему, что нужно обсудить кое-какие конфиденциальные вопросы по работе, прежде чем я поеду в офис, и надеялась, что у нас будет несколько минут наедине, чтобы я могла поделиться своими подозрениями насчет Элиз.
Я позвонила в дверь и стала ждать, разглядывая улицу. Некоторые деревья начали менять цвет. Так рано? Сентябрь приближался, осень была не за горами и напоминала о своем существовании. «Скоро Хеллоуин, потом Рождество», – подумала я, представляя себе улицу в праздничных украшениях и ощущая, как год пролетает, не успев начаться. На следующей неделе Сэм пойдет в третий класс, а Дафни – в детский сад.
А потом они уедут в колледж. Я невольно рассмеялась над тем, как легко мой мозг перескакивает из текущей реальности в царство абсурда. Не поступила ли я так же и с Элиз? Неужели я пришла к поспешным выводам? Не найдется ли всему совершенно логичное объяснение?
– Думаю, скоро я это узнаю, – произнесла я, собираясь позвонить снова, но вспомнила о ключе.
– Ау? – позвала я, входя в прихожую.
Может, отец еще спит?
– Папа, ты здесь? – Я вспомнила, как разозлился отец, когда в прошлый раз я вошла в дом без предупреждения и застала их с Элиз за просмотром фильма, пока мама спала наверху в собственной моче. «В следующий раз сначала звони», – загремело в голове гневное распоряжение отца.
– Надо было позвонить, – сказала я в пустой коридор.
Но, позвонив, я могла случайно выдать свои подозрения, а мне хотелось застать отца врасплох.
– Папа? – снова позвала я. – Элиз?
И тут я услышала его – тихий стон, исходивший, казалось, от самих стен. Звук стелился по полу, скользя по паркету ко мне. Он крутанулся вокруг моих щиколоток, поднялся по бедрам и телу, пока не достиг груди, выдавливая воздух из легких мне в голову.
Взгляд метнулся к лестнице. На полу возле маминой комнаты я разглядела, как мне почудилось, кучку тряпья. Сначала я решила, что это грязное белье, которое оставила там Элиз. Возможно, сиделка с отцом сейчас у мамы – Элиз меняет простыни, а папа кормит маму завтраком.