Дальше праздник больше походил на обязанность, чем на волшебство. Мы послушно вешали носки на каминную полку в гостиной в сочельник, чтобы наутро найти в них остатки конфет и апельсинов из холодильника. Мы притворно удивлялись полученным подаркам. Трейси еще за несколько недель до праздника находила, где они спрятаны, и открывала коробки. Даже ребенком я понимала, что ее подарки намного лучше и уж точно дороже моих. Отец считал игрушки слишком легкомысленными, поэтому их мы получали редко. И среди них никогда не бывало Барби, которую я всегда просила у фальшивого Санты в супермаркете – просто на случай, если он все же не фальшивый.
Став старше, я пыталась компенсировать былые обиды, покупая Трейси и родителям самые хорошие подарки, которые только могла себе позволить. Я и тогда понимала, что подобные попытки добиться их расположения выглядят жалко и абсолютно не работают. Что бы я ни выбирала – а в один особо памятный год это были свитер для Трейси, шелковый шарф для мамы и жилет для отца, – все было не то.
– Не в моем стиле.
– Терпеть не могу такие цвета.
– С каких это пор я стал носить жилеты?
Сценарий более или менее повторялся из года в год.
Радости становилось меньше.
Тревоги становилось больше.
С приближением Рождества я все меньше ощущала радости и все больше – беспокойства. Только после того, как мы с Трейси покинули родительский дом и папа с мамой отказались от утреннего ритуала, я смогла вздохнуть с облегчением. Мы все равно обязаны были присутствовать на рождественском ужине с пересушенной в духовке индейкой со всем причитающимся гарниром, но от нас больше не требовалось привозить подарки, хотя маму всегда немного расстраивало, что она ничего не получает.
Все изменилось, когда у нас с Харрисоном родились свои дети. Рождество наконец-то стало радостным событием, полным подарков и смеха. Изобилие видеоигр под елкой. Десятки супергероев и мягких Супер-Марио, а иногда и Барби.
Поначалу мы еще заставляли себя приезжать к родителям на рождественский ужин, но по мере ухудшения маминого состояния традиция прекратилась. Я пыталась вместо этого приглашать родных к нам, но они всегда отказывались. Трейси могла пообещать отметить праздник с нами и не прийти в последний момент. Это зависело от других приглашений, которые она получала. Меня такое положение устраивало. Трейси и есть Трейси. И что бы она ни думала, я без проблем принимала сестру такой, какой она была. Да, ее самовлюбленность иногда бесила, и да, Трейси могла быть поверхностной и нетактичной, но еще она бывала милой и смешной. И в любом случае всегда беззастенчиво оставалась собой.
И это одна из причин, почему я любила сестру.
И почему скучала по ней, когда мы были не в ладах. А именно так и было в первое Рождество после смерти мамы.
В тот год праздник прошел без лишней торжественности. Я пригласила на ужин папу, но он, как и ожидалось, отказался. Трейси тоже.
– Спасибо, но у меня уже есть планы, – сказала она.
Позднее я узнала, что она ужинала с отцом и Элиз.
Мне было больно, но я не отступила от прежнего решения и не стала обижаться. Я не собиралась позволить Элиз разделить нас с сестрой.
К тому же происходили и другие события.
Харрисон наконец-то закончил роман, над которым работал бо́льшую часть последних пяти лет.
– Готово! – объявил он, спускаясь по лестнице. Его руки прогибались под тяжестью рукописи.
– Замечательно! – воскликнула я. – Поздравляю!
– Кажется, это лучшее, что я написал в жизни.
– Как здорово! Я за тебя очень рада. Дашь почитать?
Он ответил не сразу.
– С одним условием.
– С каким?
– Что ты будешь со мной совершенно честна. Если ты решишь, что роман хорош, так и скажи. Но если сочтешь его отстойным, не надо врать.
– Уверена, мне он понравится.
– Ты должна пообещать, что скажешь правду. А иначе нет смысла читать.
– Хорошо. Обещаю.
Он передал мне все шестьсот страниц только что распечатанной рукописи.
– Еще теплый, – рассмеялась я в возбуждении.
– Только что из принтера, – сказал он. – Сможешь прочитать сегодня?
– Сегодня? Весь роман? Мы же везем детей кататься на санках в Хай-парк…
– Я сам отвезу их в парк, а потом свожу на ужин в «Макдоналдс». А ты читай. Я хочу отправить книгу издателю сразу после праздников. И если у тебя появятся какие-то сомнения или предложения, я успею внести правку.
– Какие предложения могут у меня появиться?
– Ну, надеюсь, что никаких. Но если я вдруг допустил грубые ошибки в правописании или грамматике…
– …Обязательно тебе скажу. – Я поцеловала мужа, едва ли не до слез польщенная доверием. – Но роман мне наверняка понравится.
Я его возненавидела.
Если первая книга Харрисона была короткая, лаконичная и прекрасно написанная, то новый роман отличался длиной, самолюбованием и запутанностью. Он был одновременно раздут и плохо проработан. Харрисон не обходился одним словом там, где мог написать десять. Где-то после трехсот страниц я сдалась и расплакалась.
Что же сказать Харрисону?
Было уже темно, когда он вернулся с детьми домой. Раскрасневшиеся ребятишки были измотаны, и не составило труда убедить их пораньше лечь спать.
– Ну? – спросил Харрисон, когда они уснули. – Много прочитала? Что скажешь?
Заметив, что я задумалась, он сник.
– Наверное, дело во мне, – начала я.
– Ты о чем? – В голосе мужа прорезалась легкая тревога.
– Текст кажется немного затянутым…
– Ты считаешь, что он слишком длинный, – констатировал Харрисон.
– Там много повторов…
– Много повторов, – кивнул он. – Скажи, что именно ты бы выбросила?
– Я не утверждаю…
– Мне нужно знать, о чем именно ты говоришь, – перебил муж.
– Просто роман кажется слегка многословным…
– Многословным, – повторил Харрисон, и в его устах слово прозвучало почти неприлично.
– Послушай, – заторопилась я, – у меня и в мыслях не было тебя ранить. Я расстроена не меньше тебя, поскольку надеялась, что книга мне понравится. Я даже была уверена в этом. Но ты просил меня говорить честно, иначе не будет никакой пользы.
– Потому что я решил, будто ты умеешь читать рукопись.
«Ого», – подумала я, понимая, что попытки донести свою мысль ничем хорошим не кончатся.
– Харрисон, это всего лишь мое мнение. Я могу ошибаться.
– Да неужели? Ты можешь ошибаться?
Я пропустила сарказм мимо ушей. «Где была моя голова? – сокрушалась я. – Мне ли не знать, что писатели вообще и Харрисон в частности славятся обидчивостью. Как бы они ни требовали честно критиковать свою работу, на самом деле они жаждут похвалы. Они лишь хотят, чтобы их любили. Разве не все мы этого хотим?»
– Наверное, тебе стоит попросить прочитать кого-нибудь другого.
– Наверное, я так и сделаю.
Харрисон собрал страницы с дивана в гостиной и поднялся к себе, не сказав больше ни слова.
– Черт! – выругалась я, когда за ним захлопнулась дверь спальни.
Неужели я так ничему и не научусь?
Наступил Новый год, а с ним – очередная порция решений. Снова я поклялась себе проявлять больше понимания и поддержки, быть терпеливой, думать дважды, прежде чем открыть рот, стать лучшей женой, лучшей матерью, лучшей сестрой, лучшей дочерью. Но, в отличие от предыдущих лет, когда я неизменно терпела неудачу, в этом году все будет иначе. В этом году мои усилия должны окупиться. В этом году меня ждет успех.
Слышите? Это смеется Бог.
Глава 35
Тот февраль выдался одним из самых холодных в истории. Что на улице, что в семье. Снега было немного, зато льда – сколько угодно.
Харрисон так и не простил мне нелестный отзыв о романе. Даже после того, как его редактор тоже пожаловалась на затянутость рукописи. Со мной муж этим поделился только после прямого вопроса о мнении редактора.
– Она считает, что роман требует доработки, – неохотно признался он.
– Какой доработки?
Он чуть задумался.
– Ей кажется, что текст длинноват. Предлагает немного сократить.
– О…
– Ну давай, – фыркнул Харрисон, – скажи.
– Что сказать?
– «Я же говорила». Знаю, тебе не терпится.
– Вовсе нет.
Муж пожал плечами – было видно, что он мне не поверил.
– Она сказала, когда они собираются опубликовать книгу?
– Нет. Мол, они подождут, когда на руках будет готовый продукт, а потом примут решение.
Я кивнула, помня о том, что дату публикации уже много раз переносили, поскольку книга не была готова. А еще я знала, что Харрисон не получит следующую часть аванса, пока рукопись не примут. То есть в обозримом будущем доход нашей семьи будет зависеть только от моих заработков. А значит, сейчас не самое подходящее время уменьшать количество встреч с клиентами.
После нескольких месяцев относительного затишья – в декабре и январе продажи домов традиционно шли на спад – рынок начинал разогреваться. Я не могла себе позволить – мы не могли себе позволить – расслабляться.
Харрисону это не понравилось. Впрочем, в последнее время ему не нравилось почти все, особенно если дело касалось меня. Хотя, что интересно, наша сексуальная жизнь была регулярна как никогда. Недостаток нежности муж с лихвой компенсировал частотой.
Пришлось довольствоваться тем, что дают.
Я убеждала себя, что нежность вернется, когда Харрисон наконец закончит свою чертову книгу. Успех и признание, которые принесла первая публикация, хоть и дали поначалу веру в себя и чувство удовлетворения, со временем превратились в камень на шее, который тянул вниз. Если Харрисон сумеет наконец сдать вторую книгу, то наверняка избавится от этого груза. Сможет считать себя настоящим писателем, а не однодневкой, литературным эквивалентом группы одного хита.
Я пыталась представить себе, каково ему сейчас, в какой тревоге и разочаровании мужу приходится жить каждый день. Точно так же я представляла себе, каково это – оказаться на месте моей мамы. Однако различие состояло в том, что Харрисон сам выбрал свой путь, а у мамы выбора не было.