– О боже, – простонала я.
– Знаю, – ухмыльнулся Рожер, – не самый мой удачный ракурс. С другой стороны, ты выглядишь очень довольной. Хороший оргазм творит чудеса с цветом лица, не правда ли?
– Ублюдок!
– Думаю, можно обойтись и без брани. Просто зови меня Эндрю. И не беспокойся: я не намерен никому это показывать, особенно твоему мужу, который, полагаю, будет не в восторге от твоего сияющего лица.
– Значит, это все была подстава? Ты использовал меня…
– Предпочитаю считать, что мы использовали друг друга. Еще вопросы?
– Рекомендации Элиз?..
– В обоих случаях отвечал я. Разные голоса, одноразовые телефоны. Любительщина. Но легко одурачить тех, что хочет быть одураченным.
У меня закружилась голова. Неужели я сама во всем виновата?
– И что будет дальше?
Роджер улыбнулся.
– Теперь мы будем примерными сводными братом и сестрой и вернемся на вечеринку. Что скажешь, сестренка?
– Скажу – иди к черту.
– Только после тебя. – Улыбка тут же исчезла.
«Не беспокойся, я уже там», – подумала я, возвращаясь к остальным.
Глава 52
– Ты не представляешь, что сейчас было, – сказала Трейси, когда мы шли к машинам.
– И что сейчас было? – спросила я, чувствуя, как хлещет по щекам холодный ночной ветер.
– Он сказал, что хотел бы снова увидеться со мной.
– Кто сказал? – спросила я, хотя холодок в душе подсказал ответ.
– Эндрю, конечно, – хихикнула сестра. – Я сразу поняла, что понравилась ему. Это было видно по его взгляду.
– Пожалуйста, скажи, что ты ответила отказом.
– С чего бы?
Я встала как вкопанная.
– Потому что он сын Элиз. Потому что я ему не доверяю.
– Ты и не должна ему доверять, – возразила Трейси. – Он же со мной хочет встретиться, не с тобой.
– Тебе тоже не следует ему доверять.
– Почему это?
– Потому что я считаю его мошенником.
– На каком основании?
– На основании того, что он сын Элиз, – повторила я.
«На основании того, что мужчина, которого ты знаешь как Эндрю, – это тот же мужчина, которого я знала как Роджера, когда спала с ним несколько месяцев назад, и теперь он шантажирует меня, чтобы я не помешала планам его матери, какими бы они ни были».
– Я просто думаю, что тебе следует поберечься, вот и все.
– Поберечься чего?
– Не знаю, – соврала я. – Но не хочу, чтобы ты пострадала.
– С каких пор тебя стала заботить моя личная жизнь?
– Что ты такое говоришь? Я всегда беспокоюсь за тебя.
– Правда? Что-то не помню твоих возражений, когда я встречалась с тем говнюком, Марком Вебстером.
– С кем?
– Что и требовалось доказать! – провозгласила сестра.
– Дамы… – перебил мой муж, топтавшийся рядом. – Уже поздно и холодно, и нас того и гляди собьют, если будем стоять и ругаться посреди дороги. Может, продолжите спорить утром?
– Спор окончен, – заявила Трейси. – Я победила.
Я проглотила злость.
– И когда вы встречаетесь?
– Не скоро. Ему нужно смотаться в Детройт, и он не знает точно, когда вернется.
Я мысленно возблагодарила Бога. Значит, у меня будет время обдумать варианты.
Если, конечно, таковые есть.
Той ночью я не проспала, наверное, и пары часов. В голове крутились события вечеринки с того момента, когда Элиз представила Роджера как своего сына Эндрю, и до того, как он показал мне разоблачительное видео, а Трейси призналась, что он проявил интерес к новой встрече, на которую она собирается согласиться.
Все это перемешивалось с недавними воспоминаниями: мы с Роджером в ресторанах, в разных квартирах, которые я ему показывала, в номере гостиницы «Кинг Эдвард», в той самой постели, где я лежала сейчас рядом со спящим мужем.
Я застонала, переворачиваясь на живот и пытаясь придушить подушкой терзающие меня жуткие видения.
Как я могла быть такой дурой? Поставить под угрозу брак, семью, принципы только потому, что почувствовала себя обделенной вниманием, потому что беспричинно взревновала к женщине вдвое моложе меня, потому что позволила необоснованным подозрениям овладеть мной. Да что со мной случилось?
Когда мне все же удалось уснуть, я погрузилась в мешанину отрывочных кошмаров, ужасающих образом чудовищ, менявших облик и преследовавших меня по темным, обледенелым, продуваемым ветрами улицам, только чтобы рассыпаться на сотни крошечных осколков и снова сменить личину, когда я набиралась смелости воспротивиться им.
«И ты думаешь, я останусь с тобой после того, что ты натворила? – услышала я голос мужа, который ворвался в мои кошмары и заставил проснуться. – Я ухожу и забираю детей. Ты их больше не увидишь».
– Что? – заорала я и села в постели, пытаясь отыскать глаза Харрисона в темноте.
– Все хорошо, – шепнул он, вдруг наклонившись надо мной. – Тебе снился дурной сон. Дыши глубже. Постарайся успокоиться. А то своими криками детей разбудишь.
– Я спала?
– Похоже, кошмар был тот еще.
– Я кричала?
– Скорее, визжала. Кто такой Роджер?
– Что?
– Ты все время кричала: «Берегись Роджера!»
Черт!
– Я не знаю никого по имени Роджер, – ответила я мужу.
Не совсем и соврала. Мужчины, которого я знала как Роджера, не существовало.
– Постарайся уснуть, – попросил Харрисон, укладывая меня обратно.
Я почувствовала, как подушка прогнулась под головой, но поняла, что не усну. Разве можно спать, если подсознание готово предать меня, стоит чуть-чуть утратить бдительность?
И я продолжала лежать в объятиях мужа, которому так глупо изменила, стараясь думать о других вещах: о детях, о работе, о встречах, назначенных на предстоящую неделю.
Но, как я ни старалась, мысли все равно непрестанно возвращались к сегодняшней вечеринке, к заговорщицкой улыбке Элиз, когда она представляла своего сына, к совету ее сына не вмешиваться в планы матери, в чем бы они ни состояли, к неосторожному решению Трейси броситься навстречу беде, снова встретившись с Эндрю.
Я даже не могла рассказать сестре о причинах, по которым так резко выступила против ее свидания с ним. Если она не в силах осознать, что глупо встречаться с сыном явной хищницы, разве можно довериться Трейси, рассказав о своем романе? И дело было не в том, что я не верила в способность Трейси хранить тайну (хотя, по правде говоря, совершенно не верила). И не в том, что сестра по своей воле предаст меня. Скорее, она просто случайно проговорится. Трейси не отличалась осторожностью и осмотрительностью. Она часто сначала говорила, а потом думала, и я не могла рисковать.
Элиз все понимала и использовала это, как всегда, к собственной выгоде. Разделять и властвовать – вот каков был ее изначальный план. Теперь, с помощью сына, она собиралась пойти еще дальше. Угрожая связью с моей сестрой, Роджер, как я по-прежнему мысленно его называла, гарантировал мое молчание, мою уступчивость. Разве можно обсуждать с Трейси хоть что-то, если я не уверена, что она не расскажет об этом Роджеру?
Но, если уж совсем честно, дело было не только в этом. Признаться Трейси в измене означало бы показать, что я могу быть такой же неосторожной, как и она. Более того: моя сестра не состояла ни с кем в отношениях, у нее не было детей, она не считала себя более приземленной, сознательной и ответственной.
Как я стала такой легковерной, доверчивой, порочной?
И кто я такая, чтобы указывать Трейси, что ей делать?
Да, моя жизнь превратилась в бурлящий мутный хаос, но одно теперь было совершенно точно: разгребать его мне предстояло в одиночку.
Глава 53
Знаменитый поэт однажды назвал апрель «самым жестоким месяцем» [1]. Насколько я помню из университетского курса английской литературы, его сочли жестоким, потому что, в отличие от зимы, которая «сохраняет в нас тепло, укрывая снегами забвения», апрельское таяние не только обнажает скрытый под снегом тлен – оно пробуждает надежду на обновление, на изменение, на более светлые дни…
Надежду, которая в конце концов никогда не сбывается.
В моем случае речь шла не столько о несбывшихся надеждах, сколько о невыносимом сожалении о содеянном, постоянном страхе разоблачения моей опрометчивой интрижки и беспросветном ужасе перед тем, что все может пойти еще хуже.
Поэтому, несмотря на тревогу о благополучии отца, я струсила и предпочла затаиться, держать свои мысли и опасения при себе и не раскачивать лодку.
Какая разница, если Элиз нужны только отцовские деньги, если она унаследует все, а нам с Трейси не останется ничего? Это деньги нашего отца, и он имеет право распоряжаться ими по собственному усмотрению. Какое я имею право вмешиваться, если он счастлив?
«Моя мать продолжит приносить счастье твоему отцу до тех пор, пока будет в силах переносить его весьма властный характер», – сказал мой бывший любовник.
«А когда этот “весьма властный характер” станет невыносим, – думала я, подспудно ощущая в этих словах скрытую угрозу, – что тогда?»
Мысли без конца возвращались к предположению, что Элиз могла приложить руку к смерти нашей мамы и что роковое падение с лестницы вовсе не случайно.
Возможно ли такое?
Не грозит ли опасность и нашему отцу?
А если так, могу ли я как-то этому помешать?
Эти вопросы занимали все время, пока я бодрствовала, и не давали уснуть по ночам. Но я все равно продолжала держать тревоги при себе, утешая себя тем, что мой брак вернулся в нормальное русло, отношения с сестрой, хоть и натянутые, по-прежнему стабильны – чему, несомненно, способствовало отсутствие Роджера-Эндрю – и даже общение с отцом, пусть и прохладное, приобрело доброжелательно-официальный характер. Я звонила каждую неделю, и мы понемногу разговаривали. Элиз продолжала терпеть его «весьма властный характер».
«Не лезь в бутылку», – говорила я себе, припоминая молитву Анонимных Алкоголиков: «Господи, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что я в силах изменить, и мудрость отличить одно от другого».