Мне почему-то совсем не к месту представилась их мама образца восемнадцатилетней давности. Беременная и счастливая, она наверняка прослезилась, когда впервые услышала, что малышей будет двое. Сколько раз ее сердце замирало от гордости, когда она наблюдала за похожими на ангелочков белокурыми малышками? Интересно, могла ли она представить, что пройдет время и девчонки найдут своей идентичности такое вот применение?
– А ведь это я навел его на Марину, – нахмурился Дракон.
– Значит, ты его знаешь? Знаешь, где его найти?
– А меня познакомил с ним… Помнишь, о нем Леля рассказывала? Режиссер с садистскими наклонностями.
– Который выбивает зубы своим моделям, а потом оплачивает протезиста? – стараясь не смотреть на ошеломленного Донецкого, подхватила я. – Припоминаю. Так Шиффер – его человек?
– Он так сказал. – Дракон выглядел озадаченным и растерянным. – Спрашивал, нет ли у меня кого на примете. Чтобы спокойная девочка, беспроблемная. Я предложил нескольких, он особенно заинтересовался Мариной. Ну я и подумал, что это ее большой шанс.
– Он интересовался родственниками, пропиской? – нахмурился Данила.
– Кажется, да, – кивнул Дракон. – Оно и понятно, все боятся связываться с девчонками, которые взялись ниоткуда. У меня у самого была история – отснял фотосессию, а потом выяснилось, что модели тринадцать лет. Акселератка, блин! И папа у нее большая шишка. Еле отмазался… А у Маринки репутация.
– Все понятно. Звони!
– Прямо сейчас, что ли? – Дракон нашарил осоловевшим взглядом настенные часы.
– Немедленно! – повысила голос я. – Ты что, не понимаешь, пока мы тут сидим, мою Маринку, возможно, убивают!
Мы примчались в Сыромятнический переулок в половине седьмого утра. Всю дорогу в такси я нервно подпрыгивала, сжимала кулаки так, что ногти больно впивались в ладони, и материлась на светофоры. Больше всего я боялась, что мы приедем – а в квартире уже никого.
Донецкий успокаивающе гладил меня по руке. Ладони его были ледяными – волновался он не меньше моего, хоть виду и не подавал.
Нужная нам квартира оказалась ни много ни мало на седьмом этаже. И я, ненавидящая физические нагрузки любого рода, взлетела по лестнице со скоростью профессионального бегуна-атлета. Я забарабанила в дверь так, словно собиралась расколоть ее на мелкие щепки. Ногами, кулаками, ладонями, наотмашь. Донецкий пытался за плечи оттащить меня от двери, но в сердцах я двинула ему локтем в челюсть, и он понял, что в таком состоянии со мною лучше не связываться.
Наконец дверь распахнулась. Не знаю уж почему – может быть, на тех, кто находился внутри, подействовал мой безумный внешний вид.
На пороге стоял невысокий мужчина, чем-то похожий на Ленкиного Пупсика. Бело-розовый, полноватый, в дешевой футболке с пятнами кетчупа. Его рост едва дотягивал до метра шестидесяти. Не человек, а сказочный гном. Вид у него был невинный до такой степени, что я сразу поняла: это и есть лже-Шиффер.
– Где Марина?! – заорала я. – Где она?
– Вы ошиблись, – на чистом русском языке сказал он, – в этой квартире живу я, никакой Марины…
– Что ты врешь, мерзавец?! Ты знаешь, с кем связался?
Оттолкнув его, я влетела в квартиру, Донецкий следовал за мной.
Да уж, съемочная площадка была так себе. Ну неужели Маринка могла поверить, что высокобюджетный элитарный фильм и правда могут снимать в столь убогих декорациях? Старенькая мебель, выцветший ковер, расшатанный серый паркет, обои в каких-то жирных пятнах… Впрочем, человек, у которого есть мечта, часто забывает об элементарной логике. А несчастной Маринке так хотелось стать звездой, заработать на свою квартиру и вырваться из сомнительного мира порнострастей…
В углу стояла кинокамера. Рядом с нею смущенно переминался с ноги на ногу абсолютно обнаженный мужчина – кривоногий кавказец далеко не первой свежести. Видимо, это был второй актер.
– Где Маринка?! Немедленно отвечайте!
Человечек, похожий на гнома, все равно не смог бы ответить – так сильно я трясла его за плечи. Он возмущенно булькал и силился вырваться.
И вдруг я увидела нечто, заставившее меня подавиться собственным голосом. Мой рот беззвучно распахивался, спина вспотела.
Волосы.
По грязному, рассохшемуся паркету были расбросаны волосы. Знакомые – длинные и темные. Как будто в квартире подрабатывал парикмахер-надомник и какая-то чудачка пришла к нему отстричь свои шелковые косы.
Ахнув, я отпустила «гнома», присела на корточки и двумя пальцами подцепила атласную прядь. Ноздри защекотал полувыветрившийся запах знакомых духов – «Ангел», Маринкины любимые.
Мы опоздали.
И тогда я почувствовала, что больше не могу держать в себе все впечатления, воплощенные кошмары и разочарования, опустившиеся на голову бетонной плитой, – все события минувших часов вдруг восставшим вулканом поднялись из моего нутра и заклокотали в горле. Это было невыносимо. Опрометью я кинулась в туалет, рухнула на колени перед унитазом, слабеющей рукой убрала от лица волосы. Рвало меня долго и жестоко.
Я не сразу заметила, что нахожусь в ванной не одна. Слабый стон, похожий на писк придавленной пружинкой мышеловки крысы, заставил меня обернуться.
Она была там. Сидела на корточках в углу, судорожно прижимая к груди колени. Как будто бы колени были автономным существом, более сильным и развитым, у которого Марина беззвучно просила защиты.
Ее босые ноги были покрыты бурыми потеками. Глаза заплыли от синяков. На грубо остриженную голову была нахлобучена грязная восточная тюбетейка – издевательский штришок безумного стилиста. Одежды на Маринке не было, она куталась в запревшие обрывки мешковины, которые служили хозяевам квартиры половой тряпкой.
Вытерев рот рукавом, я бросилась к ней. Марина испуганно уклонилась от моих порывистых объятий.
– Осторожно, кажется, у меня что-то сломано, – простонала она. – Откуда ты?
– От верблюда. Я думала, тебя убили!
– Но как ты узнала? Я уже и правда попрощалась с жизнью… Мобильный у меня отобрали, между дублями держат здесь. А Шиффер… Он оказался никаким не Шиффером, он по-русски отлично говорит.
– Знаю, все знаю, – отмахнулась я. – Уходим отсюда! Потом все тебе расскажу. Ночка у нас была еще та, искали тебя по всему городу… Ты сама идти можешь?
– Не знаю. – Держась за кафельную стену, Марина осторожно поднялась на ноги.
Я заметила на ее животе продолговатый темнеющий синяк.
– Ногами бил, – лаконично объяснила она, перехватив мой взгляд. – Там, в комнате, моя одежда… А они точно дадут нам уйти?
– Куда они денутся? У Дракона есть все контакты и координаты. Если мы не объявимся в течение получаса, он вызовет милицию.
– У Дракона? – У нее еще были силы удивляться, это внушало оптимизм. – Ты была у него? И он тебя впустил посреди ночи?
– Ну да. Иначе бы мы никогда тебя не нашли.
– Надо же, значит, ты ему понравилась… Ох, как голова раскалывается… Меня били о батарею лбом. Надеюсь, сотрясения нет.
Когда мы вышли из ванной, в комнате не было ни «гнома», ни второго актера. Данила сидел на краешке дивана, прихлебывая из брошенной кем-то бутыли теплую кока-колу. За эту ночь он, казалось, состарился на десять лет. Даже его фирменный загар стал каким-то сероватым. Белки его глаз прорезали меридианы красных капилляров. Уголки губ устало опустились вниз, лицо осунулось.
– А они… ушли, – развел руками он, – я пытался остановить, но… Меня чем-то ударили, назад отбросило на полметра. Пока я поднимался, они сбежали.
– Электрошокер, – подозрительно спокойным голосом объяснила наша несостоявшаяся порнозвезда, – в меня тоже им тыкали. Как ужасно…
– Одевайся! – скомандовала я. – Лучше бы нам побыстрее отсюда убраться. Не думаю, что они вернутся, но… Так, на всякий случай.
В такси Маринка наконец расплакалась. Плакала долго и горько, с хриплыми всхлипами и жалобными подвываниями. Водитель, которому Донецкий заплатил целую тысячу рублей, с любопытством посматривал на нас в зеркальце заднего вида. Я гладила Маринку по тому, что осталось от ее некогда роскошных волос. Я понимала, что потчевать ее утешениями бессмысленно. Стадия слез очень важна для того, чтобы из ее организма выветрились ядовитые пары подступившей к самому сердцу ледяной депрессии.
Потом она заговорила. Перебивать не совсем связный поток речи, равно как и вклиниваться в него с наводящими вопросами, тоже не имело никакого смысла.
– Так хорошо все начиналось, так хорошо. – Марина закрывала опухшее от побоев и слез лицо ладонями. – Я как на праздник к ним шла… И вчера вечером было так весело. Мы заказали суши, смотрели концерт Максима Галкина, классно вечер провели. Шиффер показывал мне свои фотоработы, и это было так впечатляюще… Спать меня отправили в заднюю комнату. Шелковое белье постелили, сволочи. Утром поднялись на рассвете, накормили бутербродами с икрой, дали отличный кофе… А потом началось… По сценарию он должен был меня избить. А я же брала уроки сценического боя. Готовилась как дура! Он как залепит мне кулаком в глаз, у меня аж искры посыпались! Я и в себя прийти не успела, как он меня отметелил, как учебную куклу в секции бокса. Несколько раз ткнул ножом в бедро… Во время перерывов мне разрешали пить обезболивающее. Я плакала, предлагала вернуть деньги, но никто меня даже не слушал… Я все ждала, когда же это кончится. А потом вдруг вспомнила, чем заканчивается фильм! И поняла, что так просто меня не отпустят. Я и в окно пыталась выпрыгнуть, и в подъезд выбежать все – без толку. Мы должны были снимать последний дубль, и тут появляетесь вы…
– Успокойся, все нормально, – бессвязно шептала ей я, – главное, что все хорошо закончилось. Переломов у тебя вроде бы нет, зубы на месте, синяки быстро заживут. Завтра сводим тебя в травмпункт и парикмахерскую. Пройдет несколько месяцев, и ты будешь выглядеть точно так же, как раньше.
– Да… – безо всякого выражения сказала она, – и знаешь что, Глаш?
– Что?
– Я больше никогда не буду сниматься в порнухе. С меня хватит!