р У. Филд-Робинсон, также работавший на разведку Великобритании в парижском отделе СИС. С ним у Рейли завязались самые теплые отношения, сохранившиеся на долгие годы. Лишь Сиднею майор позволял называть себя фамильярно Робби.
Париж подарил Рейли еще одного верного друга, точнее, подругу, певицу Элеонору Той. Выступая практически во всех европейских столицах, она являлась важным звеном в сложной агентурной сети Камминга. Ночами напролет Той и Рейли стояли на балконе номера его парижского отеля, беседуя о жизненных ценностях и философских взглядах на смысл бытия. Той считала, что Рейли совершенно не разбирается в политических тонкостях, но ее привлекала целостность его мировоззрения и редкое великодушие.
По окончании конференции пути друзей разошлись. Хилл снова отправился на юг России для координации Белого движения на Кавказе, а Рейли уехал в Нью-Йорк, чтобы провести несколько недель с любимой Надин. Последний раз они виделись два с половиной года назад. Война изменила не только историю, но и самих людей. Надин тоже изменилась, причем не в лучшую сторону. Былая верность мужу ушла безвозвратно, и их встреча оказалась весьма прохладной.
Пока Рейли находился в Нью-Йорке, в Лондоне неожиданно возникли трудности. Проведя большую часть войны в Брюсселе, Маргарет прибыла в Англию искать примирения с мужем и первым делом отправилась в МИД выяснять, где находится ее любимый супруг. Услышав об этом, Камминг, знавший о личной жизни агента несколько больше, чем остальные, вызвал Хилла, уже «сидевшего на чемоданах», и поручил выяснить, сколько же жен у Рейли на самом деле.
Поиск какой-либо информации на этот счет оказался безуспешным, и Хилл предложил спросить об этом самого Рейли, когда он вернется из Нью-Йорка. Ответ Рейли был краток и категоричен: «У меня нет ни одной жены, следовательно, не о чем и разговаривать». Что происходило после этой фразы дальше за закрытыми дверями кабинета шефа, не знает никто. Известно только, что после той беседы Камминг вызвал Хилла и приказал прекратить расследование. Так же быстро, как и приехала, Маргарет вновь собрала чемоданы и отбыла обратно в Брюссель. Позже она призналась, что Рейли заплатил ей 10 тысяч фунтов, но главная причина столь быстрого отъезда экс-жены заключалась в другом. Он пообещал достать Маргарет хоть из-под земли, если она хоть когда-нибудь заикнется об их браке.
Камминг размышлял, где лучше использовать Рейли. В конце концов он предложил агенту находиться в Лондоне или Париже до тех пор, пока не прояснится ситуация в России и, соответственно, не будет определена государственная политика по этому вопросу. «Шаткая» позиция Уайтхолла по отношению к большевикам во многом объяснялась огромным числом беженцев всех рангов, покинувших Россию. С одной стороны, британское правительство еще лелеяло надежду, что контрреволюционно настроенные организации смогут опрокинуть «красную» власть, с другой – оно прекрасно видело, насколько дезорганизованы русская аристократия, буржуазия и эсеры, какая между ними огромная разница. В конце концов, у них просто не хватало денег на осуществление переворота.
Число беженцев из России продолжало расти. Поскольку Рейли часто общался с русскими эмигрантами в Англии и Франции, его помощь Каммингу в оценке достоверности той или иной информации не имела цены. При любом обсуждении «российского» вопроса Рейли и шеф всегда сидели за столом локоть к локтю. Когда мастер шпионских перевоплощений Пол Дьюкс в 1919 году вернулся из России, Рейли встретил его на платформе вокзала Кинг-Кросс. Где бы затем Пол ни отчитывался о проделанной работе, Каммингу в СИС или в Уайтхолле, Рейли всегда присутствовал на докладах, словно кровожадная пантера, притаившаяся в углу комнаты. В обычном жилом доме, где на трех верхних этажах под видом специального подразделения полиции разместилась секретная служба, Рейли, Дьюкс и Камминг подолгу вели жаркие споры о перспективах революции и контрреволюции в России.
Сняв апартаменты в Олбани, Рейли окружил себя экспонатами любимой «наполеоновской» коллекции и сотнями дорогих фолиантов. Впервые он завел себе личного камердинера по имени Алекс Хамфрейс, который, по мнению окружающих, выглядел так же хищно, как и сам хозяин. Дюжинами он заказывал новые костюмы в элитном ателье «Дж. Дэниэльс и K°», не скупился на шумные вечеринки в компании старых друзей Дьюкса, Локкарта, Хилла, Бойса и Эли. Но вскоре Рейли обрел и новых. К их числу относился сэр Арчибальд Синклер, личный секретарь Черчилля по военным вопросам. Ллойд Джордж усиленно выдвигал Синклера на лидерство в Либеральной партии Великобритании, и такая дружба могла оказаться крайне полезной. Еще одним влиятельным знакомым Рейли оказался сэр Бэзил Томпсон, начальник специальной полиции Лондона, который сам решал, кто из русских беженцев может получить вид на жительство, а кого следует немедленно депортировать, как большевистского агента.
Сидней был и радушным хозяином, и остроумным собеседником. С ним было легко разговаривать не только о России и русских, но и на массу других тем – история, искусство, бизнес, религия. После женитьбы с Надин он отказался от идей буддизма и стал восторженным поклонником греко-православной церкви, однако мог с увлечением рассказывать почти о любой религии мира. И если Иисус Христос был для Рейли величайшим героем на все времена, то Наполеон и Черчилль следовали, отстав всего на полшага. И все-таки главной темой бесед в его доме оставались Россия и ненависть к большевизму.
Кроме вечеринок в Олбани, Рейли получал огромное удовольствие от посещений кафе «Ройял», где майор Эли организовал «обеденный клуб», в который входили исключительно сотрудники СИС и МИ-5. Эти собрания не привлекали к себе внимания посторонних, поскольку члены клуба приходили в кафе пешком, оставляя такси в двух-трех кварталах.
Пока Рейли предавался роскоши в Вест-Энде, некая восемнадцатилетняя студентка из Художественной школы Святого Джонса помогала своей матери организовать бесплатный пансион для бедных. Сосредоточенная на внутреннем мире, она словно ребенок была беспредельно предана католической вере. Она была убеждена, что через крайне повышенное экстрасенсорное восприятие способна к «видениям», и даже предсказала расстрел царской семьи в 1918 году. В ее дневниковой записи значилось следующее: «В тот день я пошла купить картофель. Внезапно меня что-то остановило прямо на дороге, словно волшебный магнит притянул мои ноги к земле. Прямо передо мной открылась не серая улица и небо такого же грязного цвета, а гигантская православная икона, ожившая и заполнявшая собой весь мир. Тогда я была уверена, что передо мной икона Христа Спасителя».
Прошло немного времени, и она узнала из газет о казни Романовых. Увидев фотографию царя, девушка испытала шок, поскольку именно это лицо виделось ей на иконе. Подобные явления у студентки возникали еще не один раз, и она решила писать картины увиденного. Девушку звали Кэрил Хауслендер, и одна из студенток Художественной школы, русская эмигрантка, хорошо знавшая Рейли, поведала ему о неординарных способностях своей подруги, жившей в крайней нищете и преклонявшейся перед Россией. Сердце Рейли прониклось состраданием, и он пожелал познакомиться с работами студентки, однако это оказалось не простым делом – она была весьма скромна. Тем не менее он настойчиво стал добиваться личной встречи с молодой художницей.
Рейли покорил Кэрил с первого взгляда. Через некоторое время он стал для нее, по словам самой девушки, «чуть меньше, чем Господь Бог, спустившийся с небес на землю». Несомненно, Рейли делал для Кэрил неизмеримо больше, чем могла дать ему девушка, но эта любовь была, возможно, самой возвышенной за всю его жизнь. Он впервые общался с женщиной, не вступая с ней в сексуальные отношения. Сидней оказывал ей финансовую помощь, чтобы она могла продолжать учебу. Деньги он давал с согласия матери Кэрил, а самой девушке объяснял, что просто покупает у нее картины для себя. Получая громадное удовольствие от обсуждения различных религиозных идей, Рейли рассказывал ей о главных догматах буддизма, иудаизма и Русской православной церкви, несмотря на то что Кэрил была привержена католическому вероисповеданию.
Так или иначе, но их взаимоотношения не могли оставаться на уровне платонической любви бесконечно. Длинные огненно-рыжие волосы, совсем такие, как у Маргарет, в сочетании с коротко подстриженной челкой придавали Кэрил неуловимое сходство с классическими изображениями средневековых святых. Как позже писала Кэрил, «все мои предрассудки исчезли прочь, словно сухая трава, охваченная пламенем».
Несмотря ни на что, Рейли никогда не брал Кэрил с собой в путешествия; она оставалась лишь прекрасной частичкой его жизни в Лондоне.
Идея возрождения и активизации контрреволюционного движения в России полностью поглотила Рейли. Первая неудача 1918 года ничуть не смутила агента, и он не оставлял надежду на успех при второй попытке, в большой мере полагаясь на Савинкова. Веря в возможность переворота, британское правительство, однако, считало, что советская система террора и деспотии, какую еще не знала история, проявит себя не один раз. В сведениях, которые поступали в МИД, говорилось, что методы чекистов «сравнимы по своей жестокости разве что только с методами французских революционеров и испанских инквизиторов». Прилагаемые фотоматериалы были настолько ужасающими, что ни одна из газет не осмеливалась их публиковать. Сотни и тысячи ни в чем не повинных людей были казнены с невероятной жестокостью. Коммунисты стали первыми, кто придумал связывать свои жертвы их собственной одеждой. Затем несчастным переламывали ноги и руки, выкалывали глаза, отрезали пальцы, наносили штыком удары и лишь только после этого разбивали топором голову. Мужчин перед смертью кастрировали, большинство женщин, а иногда и десятилетних школьниц, подвергали групповому изнасилованию, некоторым отрезали языки. Сообщалось, что несколько сотен бывших белогвардейцев были связаны колючей проволокой и голыми опущены в погреба-ледники. Сколько же было всего сожженных и похороненных заживо, погруженных на баржи и утопленных, сброшенных в шахты, не мог точно сказать никто. Расстрелянные и обезглавленные считались счастливцами. Распиленных на куски скармливали уличным собакам, лежачих больных в госпиталях рубили топорами прямо на койках. Петроградские каналы, заполненные разлагавшимися трупами, лишь подтверждали правдивость сообщений. Только за один месяц население Петрограда уменьшилось на 100 тысяч человек. Немногим лучше оставалась ситуация и по всей стране. Даже крестьяне безжалостно уничтожались, если пытались протестовать против угона скота. Рабочие, недовольные рабскими условиями труда, приравнивались к саботажникам и расстреливались на месте.