1. РОСТА утверждает, что Савинкова судили за закрытыми дверями. Таким образом, мы должны принять, что ни один из антибольшевистски настроенных корреспондентов Европы или Америки не присутствовал на процессе. В противном случае мы непременно прочитали бы о нем подробнейший отчет.
2. Вплоть до 28 августа «Известия», официальный орган советской прессы, ни разу ни словом не обмолвились о «величайшем триумфе» ГПУ – аресте Савинкова. Спрашивается, почему в течение целой недели – а Савинкова арестовали 20 августа – большевики хранили молчание?
3. Что делают все так называемые его искренние последователи и почитатели? Все те старые сладкоголосые политики, бесконечно апеллировавшие и к мнению европейской общественности, и к большевикам, теперь вставшие на путь лжи в узких пропагандистских целях? Нет ни единого факта, который бы указывал на отношения Савинкова с союзниками, по крайней мере за последние два года.
Какие же логические выводы напрашиваются сами собой? Думаю, что Савинков был просто убит еще при переходе границы, а его роль на суде «за закрытыми дверями» сыграл загримированный московский чекист. Если показательные суды над социал-революционерами, Патриархом или киевской профессурой проходили с привлечением общественного внимания, то почему же в этом случае стояла полная тишина? Ведь чем известнее имя поверженного врага, чем известнее его деятельность, тем больший успех могли бы приписать себе большевистские пропагандисты. Но рано или поздно правда все равно вырвется из темноты и засияет над миром. И тогда станет видно людей нашего времени, отдавших себя борьбе против московской тирании.
Сэр! Я обращаюсь к Вам, чей печатный орган всегда был флагманом антибольшевизма и антикоммунизма, с просьбой защитить честь и доброе имя Бориса Савинкова.
С уважением,
Сидней Реши».
Особенно Рейли беспокоила реакция Уинстона Черчилля, всегда превозносившего Савинкова и убеждавшего британское правительство оказывать безоговорочную поддержку контрреволюционного движения. Доводы Черчилля позволяли надеяться на успех, поэтому Рейли написал ему следующее:
«Дорогой мистер Черчилль!
Известие о несчастье, происшедшем с Борисом Савинковым, несомненно доставило Вам немало боли. Ни я, ни мои близкие друзья и коллеги не смогли получить каких-либо достоверных известий о его судьбе. Наше убеждение, что он пал жертвой хитроумной комбинации ЧК, имеет под собой все основания. Некоторые соображения на этот счет я выразил в письме, направленном мной сегодня в «Морнинг пост». Зная Вашу постоянную заинтересованность, беру на себя смелость отправить его копию.
Всегда к Вашим услугам, с искренним уважением,
Сидней Рейли».
Искушенный Черчилль сразу обратил внимание на то, что ни в первом, ни во втором письме Рейли не указывал причин, вынудивших Савинкова вернуться в Россию. Именно поэтому Сидней вскорости получил от Черчилля следующий ответ:
«Дорогой мистер Рейли!
Я был глубоко потрясен, прочитав новости о господине Савинкове. Тем не менее Ваше письмо в «Морнинг пост» содержит больше эмоций, чем фактов. Из него мне так и не удалось узнать, какие, собственно, причины заставили его уехать в Советскую Россию, какие цели он при этом преследовал. Если Савинков действительно прощен большевиками, я был бы этому исключительно рад. Уверен, что влияние Савинкова в среде большевиков никогда не будет служить ухудшению дел. Факт его прощения, если это, конечно, правда, – первое скромное известие, которое достигло моих ушей.
Буду всегда рад узнать все, что Вам удастся разузнать по этому вопросу, поскольку считаю Савинкова великим человеком и великим русским патриотом, хотя и не являюсь сторонником террористических методов, к которым он прибегал в своей борьбе. Судить о политике чужой страны – весьма тяжелое занятие.
С уважением,
Уинстон С. Черчилль».
Появившиеся в «Известиях» несколько позже, уже в сентябре, публикации, казалось, несколько прояснили ситуацию. Газета, в частности, утверждала, что Савинков признал свои ошибки и примкнул к большевикам. Действительно, такое входило в «обманный» план Савинкова, продуманный еще в Париже, однако Рейли беспокоило, не мог ли он в самом деле стать изменником?
Советское правительство «позволило» написать Савинкову письмо и прислало его Рейли:
«Я никогда не боролся за сомнительные интересы Европы. Моей истинной целью была только Россия и русские люди. Как много иллюзий и глупого романтизма были утрачены мной здесь, на Лубянке. В ГПУ я встретил людей, которых знал и которым доверял в юности. Они мне намного ближе, чем говоруны-эсеры. Что здесь подразумевается под тюрьмой? Сейчас здесь люди сидят не дольше трех лет, а потом отпускаются домой. Не могу отвергнуть факта возрождения России».
Рейли глубоко усомнился в подлинности этого письма, поскольку передавалось оно через Иностранный отдел ГПУ.[5] В этом подразделении имелся технический подотдел, известный своим умением подделывать письма и документы. Оставив свою позицию по отношению к Савинкову без изменений и ради сплочения антибольшевистских организаций, Рейли написал новое письмо в газету «Морнинг пост»:
«Сэр!
Беру на себя смелость еще раз испытать Вашу терпимость. В настоящее время я пишу это послание по двум причинам. Прежде всего, чтобы выразить свою глубокую признательность за публикацию моего письма в защиту Бориса Савинкова (см. газету от 8 сентября) в то время, как вся имеющаяся информация говорила о том, что я, скорее всего, ошибаюсь. Во-вторых, чтобы открыто заявить, что некоторая доля сомнений теперь коснулась и меня.
Подробные и много раз проверенные стенографические отчеты, подтвержденные свидетелями, а также надежными и беспристрастными очевидцами, говорят о предательстве Савинкова без всякого сомнения. Он не только предал своих друзей, свою организацию, свое дело, но и повернулся лицом к тем, кого раньше называл врагами. Теперь он потворствует своим пленителям в деле раскола антибольшевистского движения, помогает им осуществить политический триумф как внутри России, так и за ее пределами. Своими действиями он навсегда зачеркнул свое имя на доске почета борцов с коммунизмом.
Его прежние друзья и последователи скорбят об этой потере, но среди них нет никого, кто был бы обескуражен. Духовное самоубийство их лидера только прибавило им сил в политической борьбе.
С уважением,
Сидней Реши».
А вот Черчилль не согласился с мнением Рейли и выразил это в письменной форме:
«15 сентября 1924 г.
Дорогой мистер Рейли!
Очень заинтересовался Вашим письмом. События развернулись именно таким образом, как я и предполагал. Полагаю, Вам не следовало бы судить Савинкова столь жестко, следует учесть, в какое ужасное положение он попал. Осуждать его могут только те, кто прошел через такие же тяжелые испытания, как и сам он. При любых обстоятельствах я буду ожидать конца этой запутанной истории, пока мое личное мнение о Савинкове не изменится.
С глубоким уважением,
У.С. Черчилль».
Но Савинков, без сомнения, перешел на сторону большевиков. Хотя его показания на процессе и не относились к разряду важных, но их было достаточно для того, чтобы убедить ГПУ в своей лояльности. К нему относились гуманно, но не выпускали за пределы «тюрьмы-гостиницы» на Лубянской площади, хотя по большому счету должны были дать полную свободу. Российская пресса вовсю трубила о «признаниях» Савинкова.
В ноябре 1924 года находящийся в Париже Философов, так и не поверивший в возможность предательства со стороны Савинкова, контрабандным путем получил из России несколько писем. Одно из них было написано рукой Савинкова. Вскоре Рейли прочитал следующую записку от Философова:
«Из того, что мне удалось разузнать (и это подтверждается несколькими источниками), Савинков не назвал ни единого имени. В целом я весьма рад, что мое отношение к нему осталось прежним».
Казалось, Философов старался поддержать Рейли в его дальнейшей работе, в частности с американцами. В записке привлекалось внимание к «весьма сильной организации, называвшей себя американским легионом, которая подготавливается к расширенной кампании против большевизма». Философов был уверен, что американцы непременно окажут необходимую помощь в деле свержения московского тоталитаризма.
Савинков выбросился из незарешеченного окна своей камеры в мае 1925 года. Общественное мнение Запада склонялось к мысли, что его самоубийство было лишь хитроумной инсценировкой. С другой стороны, хотя в ГПУ и не мучились угрызениями совести по поводу смерти своих врагов, но оно предпочло бы видеть Савинкова живым. Чекистов вполне устраивало, чтобы Рейли и другие лидеры контрреволюции продолжали верить в силы «Треста», а сам Савинков, главный враг, находился под контролем. Кроме того, он очень хорошо подходил в качестве главной приманки для более «крупной рыбы» – самого Рейли.
По сообщению РОСТА, в последние дни жизни Савинков занимался написанием мемуаров. Как было бы интересно узнать, что там писалось по поводу Рейли!
Глава 10
Это будет мой последний вояж, Как гигантский прыжок в темноту.
Пока в отделе МИ-1С никак не могли разобраться, стоит ли оказывать помощь «Тресту», первое лейбористское правительство, пришедшее к власти, решило ни в коем случае этого не делать. Исключив Савинкова из списка союзников, Рейли снова оставил политическую борьбу. Уже не в первый раз оказавшись в привычной роли одиночки, он был уверен, что сможет иметь дело с советским правительством. Однако без средств и почти в полном одиночестве сделать это было практически невозможно. С того времени, как Савинков своим отъездом в Россию дискредитировал контрреволюционное движение, Рейли еще острее стал нуждаться в деньгах. Теперь они требовались главным образом на аналогичную дискредитацию большевиков и сплочение антикоммунистических рядов.