«Если хотя бы 25 процентов того, что она мне рассказала, основывается на фактах (а не на ошибочных самовыводах), я могу сказать, что, узнав так много нового, мне необходимо самому посетить Россию».
Лидеры «Треста» отказались приезжать в Хельсинки, как ожидалось, но вскоре Бунаков получил известие из России, что Рейли следует выехать в Выборг, расположенный ближе к границе, где его будут ожидать 24 сентября.
Рейли немедленно отправился туда вместе с семьей Шульц и Бунаковым, где был встречен Александром Александровичем Якушевым и еще двумя членами «Треста». Рейли было хорошо известно, что начиная с 1921 года Якушев активно работал на Бойса, подбрасывая ему ценную информацию. Рейли устроил ему настоящий перекрестный допрос, долгий и тщательный. В конце концов он пришел к выводу, что Якушев не провокатор и «Трест» в самом деле представляет собой реальную подпольную силу.[6]
В свою очередь, Якушев настойчиво приглашал Рейли посетить Москву, чтобы в течение двух-трех дней познакомиться с «теневым кабинетом» – будущим правительством России. «Трест» насчитывал так много своих членов по всей стране, включая и военные структуры, что переход границы не представлял никакого риска. С другой стороны, покинуть пределы России для проведения совещания за рубежом «трестовцы» не могли, поскольку большинство из них занимали руководящие должности в советском аппарате, и их отсутствие не могло не остаться незамеченным. Именно по этой причине Якушеву требовалось вернуться в Россию немедленно.
Рейли согласился отправиться вместе с ним по паспорту на имя Николая Николаевича Штейнберга, заранее заготовленному Якушевым. Игра стоила свеч. В качестве сопровождавших его лиц при переходе границы были двое коллег Якушева, который отправился через границу в одиночку.
Неизвестно, верил ли Рейли в то, что риск действительно так мал, как заявлял лидер «Треста». Годом раньше он признался Полу Дьюксу в намерениях вернуться в Россию для продолжения борьбы, но уже перед тем, как покинуть Нью-Йорк на собственные скромные средства, он достаточно прозрачно намекнул Пепите на вероятность гибели, заблаговременно оставив ей завещание. За пару дней до знакомства с Якушевым и, следовательно, еще не зная о предстоящем приглашении в Москву, Рейли написал ей записку:
«Прежде всего ни о чем не беспокойся. Я чувствую себя в полном порядке, и мое сердце переполнено любовью. Ты всегда со мной в моих мыслях.
Мы любим друг друга так сильно, что никогда не сможем охладеть друг к другу. Наша награда на всю жизнь – счастье, как духовное, так и телесное».
Такое мог написать человек, принявший окончательное решение и знающий, что может никогда не вернуться к любимой.
В противовес осознанному риску Рейли выставил только один аргумент – он не мог ошибаться. Если «Трест» в самом деле так силен, как казалось, то этот готовый механизм ждал лишь поддержки из-за границы. Тогда большевистский режим был бы обречен. Лидеры организации смотрели на Рейли как на единственного консультанта, способного взять на себя администрирование целого движения. Обманув их надежды, он обманул бы миллионы россиян, изнывавших под красным террором. И что превыше всего, он смог бы взять реванш за позор 1918 года. Этого шанса он ожидал семь долгих лет. Его личные финансовые дела находились в таком беспорядке, что мысль о возвращении ни с чем наводила ужас, поэтому Рейли не страшился смерти. В любом случае, если удача снова отвернется и его схватят, мощного влияния «Треста» хватит на то, чтобы спасти его от рук палача, как это уже произошло с Савинковым.
Написав прощальное письмо Пепите, Рейли отдал его Бунакову с условием, что тот перешлет его только в том случае, если он не вернется. Повернувшись лицом к неизвестности, 25 сентября Рейли, Григорий Радкевич и двое «трестовцев» нелегально пересекли пограничную линию. Пройдя с ними несколько шагов и убедившись, что переход состоялся, Радкевич ушел на финскую территорию, чтобы сообщить об этом Бунакову.
«Наполеон» двадцатого столетия возвращался из ссылки. Человек, который без единой пули смог вывести из рабочего состояния Генштаб Германии, одно имя которого вызывало бешенство у большевиков, возвращался в Россию, чтобы собрать вокруг себя легионы последователей.
27 сентября Бойс получил открытку от Рейли с московским штемпелем. Из безобидного текста следовало, что с ним все в порядке.
Это была последняя информация, полученная от него Бойсом или кем-либо другим. Казалось, что заметка в «Известиях», вышедшая днями позже, прояснила ситуацию вокруг судьбы агента:
«В ночь с 28-го на 29 сентября четверо контрабандистов пытались перейти границу с Финляндией. Двое были убиты на месте. Один, оказавшийся финским солдатом, взят в плен. Четвертый, смертельно раненный, скончался по дороге в Ленинград».
Именно в ту ночь Рейли должен был возвращаться обратно. Финского солдата, симпатизировавшего белогвардейцам и взявшегося перевести его за кордон, схватили при обратном переходе границы. По развед-каналам просочилась информация, что перетащенные обратно на советскую территорию тела двух убитых принадлежат красноармейцам, работавшим на «Трест». Смертельно раненным человеком, умершим в поезде на Ленинград, как говорили, и был Рейли.
Сердце одинокого храброго воина больше не билось. Драматическая жизнь агента закончилась в драматическом возрасте.
Но только так ли оно все произошло на самом деле?
Глава 11
И от своих избранников Сейчас же отказались.
Прошло несколько месяцев после исчезновения Рейли в России. Ни Бойс, ни его агенты, ни люди генерала Кутепова не могли получить никакого подтверждения о его смерти либо о том, что он жив. Каждая попытка получить правдивую информацию упиралась в каменную стену.
Мария Шульц, обоснованно предполагавшая самое худшее, несколько раз отправлялась в Россию, где требовала от Эдуарда Опперпута, ее основного связника от «Треста», непременно уточнить, что же произошло на самом деле. Но тот не мог или не хотел ничего объяснять.
Другой женщиной, которая больше всех хотела узнать правду, была, конечно, Пепита Рейли-Бобадилья. Ведь если бы русские действительно убили или взяли в плен ее мужа и своего злейшего врага, об этом радостно трубила бы вся большевистская пресса. Напротив, полное молчание давало все основания предполагать, что Рейли жив. Она попыталась дозвониться Бойсу, но его телефон молчал, поскольку в самое критическое время тот отбыл в Лондон, предпочтя удобное «отсутствие» на поле боя. Заместитель Бойса, оставшийся в Ревеле, не мог сказать ничего вразумительного, поскольку сам не знал о подробностях встречи Рейли и Якушева. Теперь Бойс слал утешительные письма Пепите, но среди них не было ни одного, в котором теплилась бы хоть малая капля надежды. Через четыре недели после исчезновения Рейли, когда уже стало совершенно очевидно, что с ним случилось что-то серьезное, британская разведка, почувствовав «жареное» в сложившейся политической ситуации, немедленно заявила о своей непричастности к этому делу. Несмотря на безжалостную эксплуатацию талантов Рейли в прошлом, СИС напрочь отрицала, что между секретной службой и Рейли вообще когда-нибудь существовала какая-либо связь. Следуя инструкциям, полученным свыше, Бойс отказался от встреч с Пепитой в Париже. Вместо этого он написал ей из Лондона:
«К сожалению, у меня нет никаких новостей, поскольку не вижу способов связи ни с одним из моих возможных источников информации. Насколько я знаю, один из них все-таки покинул Хельсинки и находится на пути в Париж, чтобы встретиться с Вами. Думаю, что в любом случае он будет в Париже раньше, чем я. Не могу сказать, узнаю ли я про это дело что-нибудь еще, поскольку сильно занят делами, призывающими меня покинуть Англию и также отправиться в Париж. К сожалению, в течение некоторого времени у меня не будет постоянного адреса, однако, как только определюсь, я готов сообщить его, в том случае, если Вы письменно известите меня о своем точном месте проживания.
О’ревуар, и верьте, что рано или поздно узнаете всю правду!»
Единственным источником, «который все-таки покинул Хельсинки», был Бунаков. Но он не обладал никакими новыми сведениями, а просто привез Лепите прощальное письмо от Рейли.
Тогда Пепита, не дожидаясь приезда Бойса в Париж, сама кинулась в Лондон, где он проживал в отеле «Бернес». От Бойса она услышала только то, что он получил инструкции руководства, в которых говорилось, что сотрудникам СИС опасно появляться в ее компании, а заодно попросил у Пепиты все бумаги Рейли, включая и их личную переписку.
Стивен Эли и Джордж Хилл делали все возможное, чтобы узнать хоть малую толику информации о судьбе Рейли. Хилл даже попросил о встречах сэра Арчибальда Синклера, бывшего секретаря Черчилля, и Дона Грегори, главу британского МИД, надеясь на то, что они не откажут в связи с их старой дружбой с Рейли. Но и те не знали ничего нового. Грегори собирался отойти от государственных дел, а Синклер заявил, что обсуждение подобных тем слишком для него опасно.
СИС в открытую давило на Пепиту, пытаясь заставить ее молчать о возможной гибели Рейли. Но женщина не испугалась, она поместила короткое сообщение в разделе «Некрологи» в лондонской газете «Тайме» от 15 декабря 1925 года, в надежде на то, что это может вызвать интерес у официальных кругов. Вот как оно звучало: «Капитан Сидней Дж. Рейли убит 28 сентября войсками ГПУ у села Аллекюль в России. Любящая жена Пепита К Рейли».
В течение следующих нескольких дней британская пресса посвящала Рейли и его захватывающим подвигам колонку за колонкой, расписывая сказочные истории, доходившие порой до нелепостей. Так, один корреспондент писал, что однажды Рейли замаскировался под Ленина и отправился инспектировать части Красной армии. В подавляющем большинстве все эти рассказы являлись либо фальшью от начала до конца, либо изобиловали массой неточностей. Несмотря на неистовство западной прессы, кремлевское руководство продолжало хранить загадочное гробовое молчание, как, впрочем, и британский МИД, куда палата общин не раз обращалась за разъяснениями. Нет, конечно, чиновники МИД не отрицали, что человек по имени Рейли им известен, однако предположение о его официальных контактах с их почтенным ведомством они с негодованием отвергли.