«Эта контрреволюционная попытка была предпринята с самым циничным игнорированием международного закона и с использованием уголовных методов, нарушающих внутренние суверенитеты. Ответственность за нее лежит в первую очередь на правительствах капиталистических государств в целом, но это нисколько не снимает ответственности и лично с обвиняемых. Революционный трибунал признает Р.Б. Локкарта, Гренара и С.Д. Рейли врагами трудового народа и заочно приговаривает их к расстрелу при первом появлении на российской территории». (Во время заседания трибунала Рейли еще находился в московском подполье, в то время как Локкарт и Гренар уже бежали из России.)
Когда Рейли вернулся в Лондон, казалось, что он лишился благосклонности хозяев. Однако с помощью дружеских отношений с Уинстоном Черчиллем и московским коллегой по конспиративной работе Джорджем Хиллом его пошатнувшееся реноме было восстановлено. Под видом коммерсанта Рейли скоро возвращается к берегам Черного моря, на территорию, занятую частями Белой армии и интервентами.
В 1922 году Рейли и Савинков пытаются организовать убийство наркома Георгия Васильевича Чичерина и членов советской делегации на Генуэзской конференции. Попытка провалилась только потому, что члены советской делегации задержались с прибытием. При следующей встрече в Париже Рейли одобрил решение Савинкова нелегально ехать в Россию. 10 августа 1924 года Савинков отправился в путь через Берлин и Варшаву с финским паспортом в кармане. Рейли снабдил его деньгами.
Уже 29 августа было объявлено об аресте Савинкова на российской территории. Арестованный в Минске, он был отконвоирован в Москву. Говорят, прогуливаясь во дворе тюрьмы, он тихо бросил: «Мудрость и могущество ГПУ делают ему честь».
Савинковские протеже были крайне разочарованы его признаниями в деятельности против советского правительства, Рейли же они просто поразили.
В 1924 году Рейли начал бизнес в США, открыв фирму «Сидней Берне – Индиан Лайнен», и пустился в рискованные коммерческие предприятия. Там он получил от коллег по разведке шифрованное послание, в котором говорилось, что в Париж приехала супружеская чета неких Красноштановых.
«Эта семья, – говорилось в письме, – представляет компанию, которая будет играть исключительно важную роль на европейском и американском рынках. Красноштановы полагают, что их дело даст значительную прибыль уже через два года, а при благоприятных обстоятельствах даже раньше. Их дело огромно и быстро развивается. Будьте благоразумны и воспримите это со всей серьезностью. К сожалению, в настоящее время имен всех заинтересованных лиц назвать невозможно в интересах дела, поэтому предпримите необходимые меры безопасности. Очевидно, что эта семья весьма важные особы… Дело касается интересов Англии и Франции», – добавлял в конце письма его автор.
Под именем Красноштановых подразумевались Мария Владиславовна Захарченко-Шульц и ее муж Григорий Радкевич.
Никто из лидеров эмигрантских организаций не подозревал, что Захарченко и ее муж, сами того не зная, приехали на Запад по заданию ГПУ. Супружеская паpa, да и другие эмиссары подобного рода твердо верили в то, что готовят контрреволюционный заговор. Даже опытнейший Рейли «клюнул» на приманку «Треста».
В январе 1925 года ГПУ дало Якушеву задание рассмотреть возможность заманить Сиднея Рейли в Хельсинки, а оттуда – в Москву. Чуть позже было организовано «окно» через финскую границу в районе Сестрорецка. Роль человека, симпатизировавшего движению «Трест», взял на себя финн Тойво Вяха.
Недолго пробыв в Париже, Захарченко с мужем снова отправились в Ленинград: это давало им возможность часто нелегально посещать Хельсинки, где им всегда оказывался теплый прием. Там же происходили встречи между сотрудниками Генерального штаба Финляндии и Александром Александровичем Якушевым.
Они сидели на эспланаде ресторана в Хельсинки. Через окно был виден памятник поэту Игану Ранбергу, залитый лучами зимнего солнца. Сторонний наблюдатель мог заметить не совсем молодую уже парочку, но, судя по всему, счастливую, неплохо сохранившуюся и, самое главное, влюбленную друг в друга романтической любовью, которая вынашивается долгими годами. Однако если бы кто-нибудь услышал их беседу, то с удивлением обнаружил, что между этими людьми речь идет совсем не о любви.
– Почему же финнам удалось побить своих красных? Как получилось, что здешние магнаты отрубили голову гидре революции, в то время как наши собственные Деникин и Врангель позорно провалились? Что скажете, Александр Александрович?
– А сами вы что думаете?
– Вешать поздно начали, вот что! – ответила женщина.
– Кто же в таком деле знает, когда рано, когда поздно?
– А финны делали это с самого начала! Ладно уж, теперь мы больше не позволим им так поступать… Тем не менее я доверяю Александру Павловичу.
– Да уж, он один за политику «твердой руки». Но, Мария Владимировна, мы же не встретились в Париже с генералом сразу после приезда. Поистине, отсутствие Врангеля вселило безнадежность… Думаю, что именно по этой причине мы так и не пришли к общему согласию.
– Ничего, у Кутепова тоже сил достаточно. В Галлиполи он перевешал всех, кто осмелился забыть свой долг!
– Да, но чем объяснить, что генералу Маннергейму удалось сделать то, что не смог сделать Скропарский? Такой же боевой генерал, между прочим.
– Да потому, что Маннергейм никогда не останавливался на полдороге, пил, да никогда не напивался. Командовал эскадроном – стал командовать страной. И самое главное, не стеснялся расстреливать!
Якушев внезапно рассмеялся:
– Однако вы безжалостны, Мария Владимировна, безжалостны, несмотря на красоту… Смотрю и представляю вас в эдаком пышном бальном платье, а не в таком вот виде. Учительница и вдова офицера? Ба! И столько женского шарма! Волею случая у вас министерская голова на плечах, вот и приходится прислушиваться ко всем вашим жалобам. И еще потому, что вы говорите о будущем империи с таким выражением…
– С каким выражением?
– Ну… Прямо светитесь вся. Как только разговор заходит о будущем России. О России, которую мы потеряли, и о той России, которая, как мы знаем и верим, восстанет из пепла.
– Ценой крови. Большой крови, – ответила Мария. – Кстати, в Петрограде вы встречались с этим Рейли?
– Я лично? Нет. Но знаком со многими английскими офицерами. Напыщенные снобы в вечерних костюмах.
– Говорят, этот совсем другой. И самое главное, невероятно храбр.
Он внезапно схватил ее руку и, опустив глаза, произнес с надрывом:
– Мария, бедная Мария, вы, с вашей красотой дочери Кавказа, даже не представляете, какую змею вскормили на своей груди…
Мария отпрянула от Якушева, однако, проследив его короткий взгляд в сторону, поняла, что он приглашает ее обратить внимание на соседний столик. Там сидел джентльмен с сигарой, явно прислушивавшийся к разговору.
– Не пора ли нам уходить?
– Да, действительно… Пойдемте.
– Как вы думаете, – спросил он, выйдя на улицу, – финны нам доверяют? Ведь они еще не забыли ни генерала Бибикова, ни великого князя Николая Александровича… Где бы мы ни разговаривали по секрету, приходится оглядываться. Да уж, нам нужно учиться, Мария Владимировна.
– Где и чему учиться?
– У Рейли учиться. – Он взглянул на часы. – Пора к Бунакову, он ждет.
Якушев и Шульц пришли к английскому разведчику Бунакову к часу пополудни. Разговор начался издалека, с общих и привычных тем, но Якушеву, как обычно, удалось незаметно направить беседу в нужное русло.
– Итак, вы предлагаете нам войти в контакт с Англией. Хм… И каким же образом мы будем, так сказать, циркулировать туда и обратно?
– Не беспокойтесь, на первую встречу из Англии к вам приедут.
– Не могли бы вы сказать более точно – кто приедет? Наш старый знакомый?
– Он самый. Разочарованы?
– Насколько я знаю, он по уши погряз в коммерции, – непринужденно заметил Якушев. – С чего бы это ему снова браться за старое?
Бунаков лишь пожал плечами:
– Полагаете, этот человек просто так бросит то, чему отдал лучшие годы жизни? Похоже, вы его просто не знаете. Скажу вам со всей ответственностью: у Советской России еще никогда не было столь опасного врага.
– Дай-то Господь, – прошептала Мария Захарченко.
Вскоре Бунаков получил письмо от Рейли: «Красная власть медленно, но неизбежно деградирует. Период ура-героизма, наступивший весной 1921 года после периода консолидации, не дал предполагаемых результатов ввиду всеобщего национального голода и экономической разрухи. Единственной загадкой для меня пока остается Красная армия. Фундаментальный вопрос заключается в следующем: какой из двух процессов идет быстрее – внедрение в армию здравомыслящего крестьянского элемента либо коммунистически настроенных рекрутов? Возможно, что на первом этапе контрреволюции главнейшим делом будет заключение соглашений с некоторыми частями ГПУ. Я уже обладаю непроверенной информацией о таких частях, но ввиду их малочисленности в настоящий момент противопоставление их регулярным частям Красной армии не принесет успеха. Другими словами, все дело за тем, чтобы организовывать массы в нужном направлении…»
Рейли предлагал свою программу пропагандистской и террористической деятельности, но один вопрос оставался без ответа: какую моральную и материальную поддержку следовало ожидать от Европы и Америки?
«Со своей стороны могу сказать только одно: решение этого вопроса – дело всей моей жизни. И в этом направлении я готов сделать все, что только смогу».
Содержание этого письма стало известно ГПУ. Вопрос о крайней необходимости поимки Рейли был решен окончательно.
План Рейли мог быть введен в действие и Бунаковым, но Рейли настоял на личном приезде в Хельсинки для оказания помощи в добыче разведывательной информации.
Так или иначе, но Якушев заслужил доверие Бунакова, и помог ему в этом случай.