Если Николас когда-нибудь превратится в одного из этих наглых, озлобленных зануд, Джеф умрет от стыда. К счастью, такое вряд ли случится.
Поднимаясь в лифте к своему пентхаусу, Джеф с удовольствием почувствовал себя дома. Большая квартира, занимавшая весь этаж, была его радостью и гордостью. Элегантные раздвижные окна, высокие потолки, паркетные полы и впечатляющий вид на реку и противоположный берег – его квартира скорее напоминала музей, чем частную резиденцию. Со временем Джеф заполнил свое жилище бесценным антиквариатом, сокровищами, привезенными из многочисленных путешествий и приобретенными не всегда легально. Чего только не стояло на полках: и древнеегипетские вазы, и ранние издания викторианских романов, и жуткие мумифицированные головы пигмеев, законсервированные в банках. Там были монеты и статуи, окаменелости и одежды из древних захоронений, фрагменты наконечников стрел и целый нордический камень с рунами, водруженный на постамент. Все это было собрано без какой-либо логики, но каждый предмет представлял собой уникальную вещь и имел свою историю. Одна из бывших любовниц предположила, что Джеф окружает себя вещами, дабы компенсировать нехватку человеческой близости. Это замечание почему-то задело его за живое – возможно, так на самом деле и было, по крайней мере, до тех пор, пока он снова не отыскал Трейси и в его жизни не появился Ник.
Джеф прошел на кухню, засыпал кофе в кофемашину и, пока готовился напиток, отправился на террасу подышать воздухом.
После того как Джеф отказался от выпивки, кофе заменял ему виски во время вечернего ритуала и по непонятной причине не мешал заснуть. Джеф по-детски наслаждался полезными свойствами кофемашин нового поколения: сияющим хромом, кнопочками и безупречно взбитым молоком.
До Рождества оставалась неделя, и в Лондоне заметно похолодало, отчего все было покрыто искрящимся серым инеем. Снег еще не выпал, но парк уже напоминал рождественскую викторианскую открытку: неподвластный времени, мирный и прекрасный. Джеф всегда любил Рождество. В это время он снова ощущал себя ребенком, который, прижавшись носом к витрине магазина, мечтает о конфетах и подарках. Опять же, как то и дело говорила ему Трейси, Джеф никогда и не переставал быть ребенком. Единственная разница заключалась в том, что, повзрослев, он уже не глазел через стекло, а предпочитал вламываться внутрь через крышу и брать все, что понравится.
«Ты навсегда внесен в черный список Санты», – не раз пеняла ему Трейси.
Улыбнувшись воспоминанию и все еще думая о Николасе – в Рождество Джеф скучал по нему сильнее, чем в любое другое время, – он взял телефонную трубку и, подчиняясь мгновенной прихоти, набрал номер Трейси. Она не ответила, и пришлось оставить сообщение, чего Джеф терпеть не мог: «Это я. Очень хочу увидеться с Ником. Понимаю, мы тогда решили, что торопиться не следует, но все же хотел бы приехать. Прошло уже много времени, и я… я по нему соскучился. Перезвони мне, ладно?»
Нажав «отбой», злясь на самого себя, он вернулся на кухню за кофе. Нужно дождаться ответа Трейси: всегда лучше поговорить, чем общаться посредством голосовой почты, – и в этот момент зажужжал дверной звонок. Джеф от неожиданности даже подскочил: кого это черт принес в такое время? Желудок от дурных предчувствий ухнул куда-то вниз. Не мог же Дин Клинсманн выследить его так быстро! Или мог? Возможно, кто-нибудь в клубе дал его адрес. Достаточно одного телефонного звонка.
Джеф метнулся в спальню и отпер ящик прикроватного столика, где хранил пистолет. Сняв оружие с предохранителя, прижимаясь спиной к стене, он подкрался к входной двери и нервно посмотрел в глазок.
– Господи Иисусе! Ты меня до смерти напугала, – впуская гостью, выдохнул Джеф.
В дверях стояла Лианна в темно-сером кашемировом пальто и зимних сапогах.
– Я решил, что это твой жених или кто-нибудь из его головорезов явился меня прикончить.
– Нет, – похотливо улыбнулась Лианна, – это всего лишь я.
Она развязала пояс и медленно распахнула пальто, глядя Джефу прямо в глаза. Кроме сапог, на ней больше ничего не было.
– На чем мы остановились? – медленно надвигаясь на Джефа, проговорила Лианна.
На крошечную долю секунды Джеф подумал, что будет весьма необдуманно с его стороны переспать с невестой Дина Клинсманна, затем обеими руками обхватил Лианну за талию и втянул в квартиру.
До тех пор, пока жива Трейси Уитни, сердце Джефа Стивенса будет принадлежать только ей, но ведь есть и другие части тела…
А это уже совсем другое дело.
Глава 8
Трейси окинула взглядом такие знакомые стены кабинета Дэвида Харгривза: рождественские открытки от коллег и благодарных учеников покрывали каждое свободное местечко – и безнадежно подумала: через несколько дней занятия закончатся, и если бы Ник сумел продержаться чуть дольше…
Ей пришлось познакомиться с директором средней школы Ника почти так же близко, как когда-то с директором начальной школы миссис Дженсен. Бедная миссис Дженсен! Удивительно, как она сумела сохранить рассудок после всего, через что ей пришлось пройти с Николасом.
– Дело в том, миссис Шмидт, что это не просто вопрос денег. То, что сделал Николас, – вопиющий акт неуважения.
Трейси серьезно кивнула, стараясь прогнать из головы образ мистера Харгривза, громко пукающего в якобы пустом коридоре.
Ник, сидевший рядом с матерью, принял оскорбленный вид.
– А как же насчет свободы художественного творчества? На прошлой неделе учитель сказал нам, что искусство не знает границ.
– Замолчи! – в унисон воскликнули Трейси и директор.
Решение Ника пробраться в комнату отдыха после уроков и расписать стены карикатурами на некоторых учителей, скорее всего, стало вехой, отметившей конец его учебы в средней школе имени Джона Ди. Вместе с кем-то из друзей он изобразил учителей в различных смешных, как им казалось, позах (к примеру, миссис Финч, противную жирную учительницу математики, Ник нарисовал в виде начинки хот-дога – она лежала в булочке, а тренер футбольной команды выдавливал на нее кетчуп). И, говоря по правде, нарисовано было очень даже неплохо, но, как сказал директор Харгривз, суть не в этом.
– После выходных я намерен выступить на школьном совете, – заключил директор. – Скажу прямо: я сомневаюсь, что у нас остались какие-то аргументы в защиту вашего сына. Николасу множество раз давали шанс.
Директору Харгривзу вовсе не хотелось терять такую родительницу – умницу и красавицу. Может, ее сын и сорвиголова, но сама миссис Шмидт – образец для подражания. А что еще важнее, все эти годы она очень щедро жертвовала школе деньги. Вот и на этот раз Трейси предложила гораздо больше, чем нужно для компенсации ущерба, нанесенного Ником, однако руки у директора были связаны.
– Я понимаю, – медленно проговорила Трейси. – И очень ценю, что вы хотя бы готовы это обсудить. Пожалуйста, сообщите совету, что я всем вам очень благодарна.
После разговора с директором она больше не произнесла ни слова, пока не выехала с территории школы, и только потом яростно обрушилась на сына:
– Как ты не понимаешь! Ты должен ходить в школу, Николас. Это закон. Если тебя выпрут отсюда, учиться все равно придется, просто где-нибудь в другом месте, где могут быть условия строже здешних, а друзей и вовсе нет.
– Ты можешь обучать меня на дому, – простодушно предложил Ник. – Это будет круто.
– О нет! – помотала головой Трейси. – Нет, мистер, на это у тебя ноль шансов. Я лучше глаза себе выколю.
Заниматься с Ником дома – все равно что пытаться обучить дикого шимпанзе хорошим манерам.
– Предлагаю в качестве альтернативы интернат. Как тебе такой вариант?
Ник в ужасе округлил глаза:
– Нет, ты этого не сделаешь!
«Он прав, – подумала Трейси. – Не сделаю, потому что не проживу без него ни дня».
– Запросто.
– Я оттуда сбегу. И вообще зачем мне все это? Дядя Джеф бросил школу в двенадцать лет, а все, что ему требовалось, он выучил в ярмарочном заведении своего дяди Вилли.
– Дядя Джеф не лучшая ролевая модель.
– Почему? Он богат, удачлив, у него отличный бизнес, который дает возможность путешествовать по всему миру.
– Это… не в этом суть! – Трейси чувствовала, как в ней поднимается отчаяние: о Джефе и его «отличном бизнесе» говорить не хотелось.
– Ну хорошо, а Блейк? – стоял на своем Ник. – Он-то ведь хорошая ролевая модель, верно?
– Конечно.
– Он начал работать на ранчо своего отца в моем возрасте, причем на полную ставку.
Они уже доехали до дома. Было еще только время ленча, и Трейси подумывала отправить Ника в его комнату – минус компьютер, телефон и прочие информационные средства. Но даже сама мысль, что ему придется сидеть взаперти целый день и погрузиться в мрачные раздумья, приводила ее в ужас. В результате она отправила сына с двумя работниками расчищать сугробы на верхних пастбищах.
– Хочешь работать на ранчо на полную ставку? – сказала она потрясенному Нику, заталкивая его на заднее сиденье грузовика. – Можешь начать прямо сейчас.
Если повезет, несколько дней боли в спине и обмороженные пальцы излечат его от этой романтической идеи. Кроме того, ей еще придется объяснять последнюю выходку Николаса Блейку Картеру. Трейси буквально слышала слова старого ковбоя: «А я тебя предупреждал!»
– А я тебя предупреждал, – сказал Блейк. – Мне жаль, Трейси, но это правда.
– Не похоже, что тебе жаль, – недовольно отозвалась Трейси, подавая ему тарелку горячего супа-пюре с говядиной и овощами: в дни стресса она любила все измельчать. – Я, знаешь ли, не посылала его туда рисовать. Он не игрушка, которой я могу управлять.
– Согласен. Только на мальчика ты оказываешь огромное влияние, особенно тем, что продолжаешь поощрять подобные поступки.
– Неправда! – воскликнула Трейси. – Как, интересно, я его поощряла?
– Сказала, что рисунки получились хорошие.
– Они и правда очень хорошие.
– Трейси, – нахмурился Блейк, – когда директор Харгривз показал тебе карикатуру с учительницей математики в булочке, ты засмеялась! Прямо при Нике! Ты сама мне об этом сказала.