ртера, потому что знал: этот человек куда лучше его, он любит Ника, а Ник любит Блейка.
«Это было правильное решение, – убеждал себя Джеф, не в силах сдержать слез. – Ник был счастлив. Был!»
Джеф говорил себе, что у него еще будет время наверстать упущенное, когда сын станет старше. Вот вырастет Ник, и тогда Джеф и Трейси, выбрав подходящий момент, расскажут ему всю правду. Став взрослым, Ник сам сделает выбор. Неизвестно почему, но Джеф все время был уверен, что сын его поймет и простит, между ними завяжутся теплые, крепкие отношения, что они наверстают упущенное.
А теперь и Блейк, и Ник мертвы.
Времени больше нет.
Все потеряно.
Боль была невыносимой, и весь полет Джеф проплакал. Сидевшие рядом пассажиры, не выдержав, просили пересадить их куда-нибудь. Раскаяние, осознание случившегося казалось глыбой, лежащей на груди, оно ломало одно ребро за другим и совсем раздавило сердце.
«Почему я допустил это? Почему оставил его? Какую страшную ошибку я совершил! И никогда ничего уже не смогу исправить. Слишком поздно…»
Когда самолет приземлился в Денвере, слез у Джефа не осталось, он чувствовал себя эмоционально и физически опустошенным. Всю долгую дорогу в горы он думал о Трейси. Если ему так больно, что же должна испытывать она? Если Джеф утратил лишь надежду на отношения с сыном, то Трейси утратила реальность. Ник был ребенком, о котором она мечтала всю жизнь и которого, как она думала, у нее уже никогда не будет. Она выносила его, родила, а потом каждый день своей жизни оберегала со свирепостью львицы. Ее тело ни на мгновение не позволяло ей забыть о сыне, так что возможности сбежать от своего горя у Трейси нет, как нет и конца ее слезам.
«Под тяжестью утраты, – думал Джеф, – самоубийство может показаться ей самым разумным выходом, возможно, единственным разумным…»
Он вспомнил странный, пустой голос Трейси в телефонной трубке, и его охватила паника.
«…несчастный случай. Блейк погиб на месте. Ник умер на следующее утро в больнице. Мне жаль».
Она говорила так, будто все уже решила, будто попрощалась с этим миром.
Джеф прибавил скорость. Вот наконец-то и ранчо. С огромным облегчением он увидел свет в окнах, две припаркованные возле дома машины, мелькавшие внутри силуэты. «Слава богу, у Трейси есть друзья, которые понимают, что ей нельзя оставаться одной».
Джеф на мгновение задумался, как ему представиться, но тут же отмахнулся от этой мысли: сейчас это не имеет значения. Главное – Трейси: увидеть ее, обнять, вместе поплакать. А потом…
Он не стал думать про «потом».
Джеф взбежал по ступенькам парадного крыльца и хотел было постучаться, но сообразил, что дверь открыта.
– Можно?
Он шагнул внутрь. В холле стояли наполовину упакованные ящики. Стол, за которым Джеф с Ником играли в карты, был перевернут, а ножки замотаны пузырчатой упаковочной пленкой. Какая-то дама в деловом костюме с айпадом на шее, снимала со стен картины.
– Что происходит? – требовательно спросил Джеф. – Кто вы такая?
– Карен Коди. Агентство недвижимости, – официальным тоном ответила женщина, но тут заметила, как привлекателен стоящий перед ней темноволосый мужчина.
Пусть глаза его выглядели потухшими, а волосы на висках поседели, но твердый подбородок, чувственный рот и атлетическое сложение компенсировали эти недостатки.
– Могу я чем-то помочь? – поинтересовалась Карен, похлопав накладными ресницами.
– Где Трейси?
– Миссис Шмидт на Восточном побережье. – Риелтор предпочла не замечать грубого тона.
– Где?
– Насколько я поняла, у каких-то родственников.
«Но у Трейси нет никаких родственников, – подумал Джеф. – Во всяком случае, живых».
– Такая трагедия. – Карен печально покачала головой. – А вы… ее близкий друг?
Вместо ответа Джеф взбежал вверх по лестнице и принялся в отчаянии распахивать двери, как будто Трейси могла внезапно материализоваться. Наконец он подавленно вернулся туда, где все еще стояла риелтор.
– Она сказала, когда вернется? – совершенно подавленный, спросил он у дамы.
Карен Коди удивленно посмотрела на привлекательного мужчину:
– Боюсь, никогда. Она выставила дом на продажу, поэтому мы здесь. – И Карен Коди показала на ящики.
– Но… к… как же похороны? – выдавил, запинаясь, Джеф.
– В среду будет заупокойная служба по мистеру Картеру, а останки Николаса уже кремированы.
– Уже? – Джеф выглядел потрясенным.
– Миссис Шмидт не пожелала с этим тянуть. Она лично и в одиночестве развеяла прах. Если вы хотите выразить соболезнования, в средней школе проходит поминовение…
– Трейси оставила адрес? – перебил ее Джеф: его не интересовали ни поминовения, ни панихиды. Он не желал выражать соболезнования. Ему требовались ответы. Как умер Ник? Трейси сказала – несчастный случай, но какой именно? Что, черт побери, произошло?
– Контактный телефон? Хоть что-нибудь?
– Нет. Если честно, бедняжке, видимо, просто необходимо было поскорее уехать. Продажу ранчо ведут доверенные лица миссис Шмидт. Может, вы поговорите с ними?
Сердце Джефа упало: «Трейси знала, что я приеду. Знала, что не смогу оставаться в стороне… знала и сбежала. Не хотела видеть…»
– Я могу дать вам телефон для связи с офисом доверенных лиц, если хотите, мистер… как, вы сказали, ваше имя? – спросила риелтор.
– Я не говорил, – ответил Джеф. – Где комната Ника?
Карен Коди наконец сдалась: каким бы привлекательным ни был этот мужчина, его холодность и грубость начали раздражать.
– Наверху, первая справа. Но вы не можете просто…
Джеф уже поднимался наверх.
– Мы упаковываем вещи! – крикнула ему вслед Карен. – Право же, сейчас не самое удачное время.
Джеф крикнул через плечо:
– Не трогайте его вещи!
– Я получила инструкции от миссис Шмидт! – не осталась в долгу Карен. – Она четко дала понять, что…
– Я сказал: не смейте трогать его вещи! – взревел Джеф.
Дама в испуге вытаращила глаза: да кто он такой?
Поднявшись наверх, Джеф сел на кровать Ника, но был слишком измучен, чтобы плакать. «Почему Трейси сбежала? Почему не хочет меня видеть?»
Он так толком и не понял, что произошло. Автомобильная авария. Травма головы. Крохотные фрагменты фактов, но без всякой связи между собой, без предыстории, без объяснений. Пустая комната и шкаф, полный одежды.
Это все, что Трейси ему оставила.
Джеф разозлился.
Грязная скомканная футболка валялась на полу. Должно быть, Ник бросил ее туда еще до аварии.
«Два дня назад… Всего два дня назад он был жив. Как такое возможно?»
Джеф поднял футболку, прижал к лицу и закрыл глаза, вдыхая запах сына. Через день-два запах ослабнет, через неделю выветрится полностью… и не останется ничего.
Сжимая футболку, Джеф сбежал вниз по лестнице, промчался мимо риелтора и выскочил за дверь, не останавливаясь, пока не добежал до арендованной машины.
Раз Трейси исчезла, значит, не хотела, чтобы ее нашли.
Джеф Стивенс и так провел половину своей взрослой жизни в поисках Трейси Уитни, поэтому у него не было сил снова пройти через эту боль. Но он выяснит правду, всю правду ради сына.
И тогда душа Ника обретет покой.
Повернув ключ зажигания, Джеф поехал обратно в аэропорт и успел на первый рейс до Лондона.
Уже в небе над Атлантикой, прижимая футболку Ника к груди, он уснул.
В другом самолете сидела Трейси, застывшая как изваяние. Сна у нее не было ни в одном глазу, и она в сотый раз перечитывала сообщение на телефоне: «Возможно, обладаю информацией касательно вашего сына. Пожалуйста, свяжитесь с нами. Г. В.»
Грег Валтон указал номер телефона с защищенным доступом в Лэнгли, чтобы Трейси смогла позвонить, но она не стала: что нового цэрэушник мог ей сообщить?
Как он вообще смеет дергать ее в такое время? Использовать ее горе ради своих циничных целей?
«Бум-м!» Самолет влетел в зону турбулентности так внезапно, словно они ударились о стену. Телефон вылетел из рук Трейси. Вокруг расплескались напитки, сумки падали с багажных полок. Несколько человек пронзительно закричали, потому что лайнер резко рухнул вниз, потеряв высоту за считаные секунды.
– Пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни, – послышался взволнованный голос командира. – Членов экипажа немедленно прошу занять свои места.
Трейси успела заметить, как бортпроводники обменялись испуганными взглядами. Женщина рядом с ней сидела с закрытыми глазами, сжав кулаки, и что-то очень быстро бормотала.
«Молится, – с жалостью подумала Трейси. – Только Бога-то не существует. Там никого нет».
Ей вдруг стало так легко, так спокойно от ощущения опасности, в то время как самолет, содрогаясь, летел сквозь грозу.
Теперь это не имело значения.
Рождественским утром Грег Валтон проснулся поздно.
Его партнер Дэниел в этом году уехал на все праздники – повез престарелую матушку в круиз по Карибам, хотя, будучи евреем, Рождество не праздновал. Грег считал себя пресвитерианцем и все предыдущие годы украшал елку, посещал рождественское богослужение с пением гимнов в Западной пресвитерианской церкви на Вирджиния-авеню, недалеко от Белого дома, и готовил для них обоих индейку. Но, по правде говоря, делал все это как дань традиции. Рождество – праздник для детей. Было что-то странное, неуместное и даже вульгарное в том, что два неверующих гея взрывают хлопушки, поедают дорогой пирог с орехами пекан и распевают гимн «Вести ангельской внемли» только потому, что так делают другие.
В этом году их великолепный старинный особняк в Джорджтауне оказался в полном распоряжении Грега. Он собирался, устроившись на диване, весь день смотреть всякую чушь по телевизору, лакомиться шоколадом и выкинуть из головы «Группу-99», Братиславу и Хантера Дрекселя.
Грег не питал иллюзий. Президент Хейверс пошел на огромный риск, приказав устроить рейд в Словакию. Если они в ближайшее время не найдут Дрекселя, Алтею или мясника Алексиса Аргироса, Хейверсу конец. А если Хейверсу конец, он потащит за собой и Грега Валтона. Никто не сочувствует ЦРУ, когда оно пропускает удар. «Мы те самые мальчики для битья», – с горечью подумал Грег. С другой стороны, он знал, во что ввязывается. Грег Валтон всю свою сознательную жизнь был шпионом, а служба в разведке не предполагает благодарности и славы. Его коллеги головой отвечают за политиков и дипломатов, даже за таких тупых, жаждущих славы журналистов, как Хантер Дрексель. Что до британцев, так называемых верных союзников, Грег Валтон знал, что они исчезнут без следа, если Хейверс не сумеет выкрутиться и хоть как-то не исправит ситуацию.