Она услышала маленькую голубую машинку раньше, чем увидела. Та взбиралась на холм, как мул-астматик, двигатель под дождем сипел и плевался. Салли стояла снаружи у стены замка, в нескольких метрах от пустой парковки, на которой одиноко мок арендованный ею автомобиль. Парковка располагалась в самом конце длинной извилистой подъездной дорожки, и, чтобы не продолжать мучительный подъем, голубая машинка остановилась на полпути наверх. Салли увидела, как тощая блондинка в джинсах и мягкой фетровой шляпе спрыгнула с водительского сиденья, вытащила из багажника небольшую спортивную сумку и бесцеремонно швырнула на ее обочину. Каждое ее движение, каждый жест были дергаными, лихорадочными.
Должно быть, это и есть Элен.
Девушка рывком распахнула пассажирскую дверцу, и Салли увидела, как медленно и осторожно наружу выбрался мужчина. Подождав, когда он отойдет подальше от машины, девица быстро захлопнула дверцу, опять нырнула на водительское место, развернулась и стремительно помчалась прочь в густых клубах выхлопного газа, стремясь скорее вернуться во Францию.
Худой и немощный, одетый в какие-то лохмотья, белобрысый, несчастный и брошенный, пассажир выглядел совершенно растерянным и опустошенным, стоя под проливным дождем рядом со своей сумкой.
Первой мыслью Салли было: это не он, это какая-то ошибка. Мужчина совершенно не походил на Хантера.
Но прежде чем пришла вторая мысль, она с ужасом увидела, как он опустился на колени, а потом и вовсе рухнул на землю лицом вниз, не проявляя никаких признаков жизни.
Черт! Салли огляделась. Вокруг никого не было, только они двое.
Черт, черт, черт!
Закрыв зонтик, она побежала.
Люкс Трейси в парижском отеле «Георг V» казался иллюстрацией к сказке. Он больше напоминал апартаменты в дорогом районе Маре, чем гостиничный номер. Здесь была роскошная кровать кинг-сайз, заправленная тончайшими шелковыми и льняными простынями, глубокая мраморная ванна, антикварный ореховый письменный стол, изысканные картины в салоне и живописный вид на город. Возмутительно дорогой номер, почти шесть тысяч евро за ночь, но, похоже, Трейси больше не на что тратить деньги. Кроме того, после такого тяжелого дня, как сегодняшний, она заслужила немного роскоши. Ей пришлось не только пройти через ужасы Нейе, но и столкнуться с двумя самыми неприятными людьми, Милтоном Баком и Фрэнком Дорриеном. Спать в кровати таких размеров – все равно что утопать в облаках. В кои-то веки Трейси не терпелось поскорее уснуть.
Швырнув на кровать сумочку от Диора, телефон и ноутбук, она зажгла ароматическую свечу (комната наполнилась ароматом цветов смоковницы) и улыбнулась Николасу на фотографии, стоявшей на прикроватной тумбочке. Здесь ему девять лет, снят с Блейком Картером на рыбалке в Колорадо, держит в руках громадного лосося и улыбается от уха до уха. Трейси обожала этот снимок – на нем сын такой живой, такой озорной, даже немного нахальный. А еще, когда Ник улыбался, то был копией Джефа, того Джефа, которого Трейси хотела помнить, Джефа, которого так страстно любила, прежде чем жизнь развела их в разные стороны течением, слишком сильным, чтобы ему сопротивляться.
Но нельзя зацикливаться на прошлом. В этом ей помог Камерон Крю.
«Если отгораживаться от прошлого, ты дашь ему больше власти над собой, но и не позволяй ему поглотить себя». Это мантра Камерона. Так он выжил после смерти своего сына. Трейси это тоже помогает.
Именно Камерон посоветовал ей путешествовать, взяв с собой фотографию Ника.
«Его образ всегда в твоих мыслях, так почему бы не иметь его перед глазами в рамке? Так он постоянно будет с тобой, Трейси».
«Благодарение Богу за Камерона, – в который уже раз подумала Трейси, вставая под душ. – Без него я бы давно превратилась в настоящую калеку».
Вспомнив подлые намеки Фрэнка Дорриена сегодня за ленчем, она снова ощутила, как в ней поднимается гнев. Кроме того, ее взбесило, что Фрэнк дважды назвал Камерона бойфрендом: во-первых, она представления не имела, каким образом генералу стали известны подробности ее личной жизни, а во-вторых, происходящее между ней и Крю она не считала отношениями. Кем бы Камерон ни был для нее: другом, любовником, психотерапевтом, – это все временно. Когда все закончится, когда Трейси найдет Алтею и узнает правду о смерти Ника, их пути разойдутся. Ни один из них не говорил об этом вслух, но слова были не нужны. Трейси считала, что и так все понятно, но Фрэнк Дорриен, будь он проклят, посеял в ней сомнения. Неужели Камерон считает себя ее бойфрендом? Неужели думает, что у них есть совместное будущее?
Наслаждаясь упругими горячими струями и ароматом лаванды, Трейси пыталась привести в порядок свои чувства.
Мысли о Камероне Крю радовали ее, но в то же время вызывали грусть. Радовали, потому что ему удалось вернуть ее к жизни. Он такой привлекательный, забавный и страстный, так приятно находиться в его обществе.
А грустила Трейси оттого, что знала: на любовь, которая сделает его счастливым, она больше не способна. Камерон не только показал ей, что и после смерти Ника жизнь продолжается, но и подтвердил то, что Трейси знала и так: часть ее умерла вместе с сыном. Да, она все еще может испытывать наслаждение, получать удовольствие от еды, от музыки, способна на привязанность, возможно, даже на более глубокие чувства, но любовь… Трейси могла ощущать все это кожей, но не душой, потому что душа ее похоронена в земле Колорадо рядом с Ником.
До встречи с Камероном Крю это не имело для нее никакого значения, а теперь имеет, пусть только ради его блага.
Трейси вытерлась, надела халат и соорудила на голове тюрбан из мягчайшего гостиничного полотенца. Из окна ванной комнаты Париж был как на ладони. Городские крыши казались отдельным миром, калейдоскопом черепицы, камня и металла, пронизывющих небеса шпилей и царственно изогнутых куполов. Вдалеке над всем этим буйством цвета и форм вздымалась знаменитая Эйфелева башня, будто наблюдающая за всем вокруг, как железное божество, обозревающее свое царство.
Трейси любила Париж. Франция была страной счастливых воспоминаний: замок Матиньи на мысе Антиб, где они с Джефом украли драгоценностей на два миллиона долларов и картину Леонардо; Биарриц, где она перехитрила отвратительного Арманда Грангье. Но Париж всегда занимал в сердце Трейси особое место, отчасти потому, что она никогда в этом городе не работала. Для нее и Джефа Париж означал удовольствие, отдых от стресса и адреналина, неизбежных в жизни мошенников. Париж – это вкусная еда, искусство и любовь, Париж – это красота.
Трейси всегда хотела привезти сюда Николаса, когда тот станет постарше.
Увы, Николас уже никогда не станет старше…
Она все еще любовалась городом, когда услышала мягкий щелчок, очень тихий, почти неслышный, но натренированное ухо безошибочно определило, что кто-то открыл дверь.
Трейси застыла. Дверь в люкс была заперта, в номер она ничего не заказывала, и горничные никогда не убираются в это время. Кроме того, во время уборки они производят куда больше шума. А значит, кто-то вошел к ней в номер.
Дверь в ванную была чуть приоткрыта, и в зеркале на стене Трейси уловила движение, тень мужчины, пересекавшего комнату.
В голове лихорадочно пронеслось: в любую секунду он может войти в ванную и напасть на нее. Люкс расположен на восьмом этаже, так что можно просто вытолкнуть ее из окна ванной. Тут нет никаких карнизов и пожарных лестниц. Конечно, можно попробовать запереться, но скорее всего он ее опередит, а если нет, то у него наверняка есть пистолет, и отстрелить задвижку – минутное дело.
Решив, что нападение, может, не лучший способ защиты, но в ее случае единственный, Трейси взяла тяжелую мраморную мыльницу, подняла над головой и с воплем ринулась в спальню. Мужчина стоял возле кровати спиной к ней, подняв к свету и восхищенно рассматривая одно из ее платьев, которое вытащил из гардероба. Он не успел развернуться, как Трейси прыгнула на него и с силой опустила правую руку с мыльницей, метя в голову, но его реакция оказалась куда быстрее.
В адреналиновом тумане Трейси ощутила, как пальцы тисками сжали ее запястье, с силой отвели руку назад, так что она взвыла от боли, и затрясли, как терьер крысу. Мыльница вывалилась из руки и с грохотом покатилась по полу.
– Трейси!
Она сопротивлялась с такой силой, что не услышала, как ее окликнули.
– Трейси, ради бога, успокойся! Это я.
Она узнала этот голос…
Осознав, что ее больше не удерживают, Трейси плюхнулась на кровать, и какое-то время потрясенно смотрела на Джефа Стивенса.
– Надень его, – широко улыбнувшись, протянул он платье, которое держал в руках: красное шелковое платье-рубашку от Шанель. – Я приглашаю тебя на обед.
Глава 21
– Славно, не правда ли, милая? Прямо как в старые добрые времена.
Трейси и Джеф сидели за угловым столиком в глубине зала неприметного бистро недалеко от отеля. Джеф, как всегда, смотрелся щеголем в безупречно сшитом темном костюме. Трейси наотрез отказалась надеть красное платье, которое Джеф для нее выбрал, и была в легком черном свитере и юбке до колен, без драгоценностей и с минимальным макияжем. Она поступила так, во-первых, потому, что терпеть не могла, когда кто-то принимет за нее решения, а во-вторых, это платье показалось ей чересчур сексуальным. Чем бы сегодняшний обед ни обернулся, но уж точно не свиданием.
– Что ты здесь, интересно, делаешь? – Вопрос прозвучал обвинением.
– Обедаю с потрясающей женщиной, – с улыбкой ответил Джеф, сделав глоток вина.
– Я имею в виду, каким ветром тебя занесло в Париж, – проигнорировав его шутливый тон, произнесла Трейси.
– Париж прекрасен! – театрально воскликнул Джеф, разломив сухарик. – А кроме того, я слышал, здесь любят покер и умеют играть.
– Понятия не имею, о чем ты, – отрезала Трейси.
– Конечно, милая, откуда бы? – хмыкнул Джеф.
Они с Трейси всегда любили подобные перепалки: оба знали, что были той ночью на Монмартре, но ни он, ни она не собирались в этом признаваться.