там я хотела работать! А меня сунули в тупиковый отдел недвижимости!
– Послушай, дорогая…
– Нет, па. Это ты послушай. Только потому, что ты не хочешь видеть меня председателем, воображаешь, будто вместе с Максом сумеешь меня обойти. Черт с тобой и с вашей мужской компанией! И все потому, что я женщина, верно? – окончательно взбесилась Лекси. – Какой бред! Кейт Блэкуэлл была женщиной и лучшим председателем, которого когда-либо имела компания.
– Так и было, – пробормотал Питер. – Она все видела на два шага вперед… На сто шагов! Играла, как настоящий гроссмейстер!
– Гроссмейстерша! – парировала Лекси. – Хозяйка положения! Именно таковой я собираюсь стать, что бы там ни думали ты, или Макс, или остальные свиньи-женофобы!
Питер беспомощно наблюдал, как дочь, преисполненная праведного негодования, вихрем выносится из его офиса. С грохотом захлопнулась дверь. Как же она похожа на Кейт!
Сердце отца сжималось дурным предчувствием.
Оказавшись в коридоре, Лекси остановилась и сделала несколько глубоких, успокаивающих вздохов.
Недвижимость? Почему не бухгалтерия? Не отдел корреспонденции?
Отдел недвижимости был хорошо известен как один из самых малодоходных филиалов «Крюгер-Брент». Нечто вроде сонных задворок.
Макс считает, что может заживо похоронить ее там вместе с Огастом.
С глаз долой – из сердца вон.
Ничего. Посмотрим!
Лежавший в кармане мобильник завибрировал. Новое сообщение. Отправитель неизвестен.
На экране высветилось два слова.
И неожиданно все остальное потеряло всякое значение. Макс. «Крюгер-Брент». Ее честолюбивые амбиции.
Она бросилась в туалет, закрылась в кабинке и только тогда позволила себе перечитать текст, смакуя каждое слово самого прекрасного на свете известия: «Свинья мертв».
Колени у Лекси подогнулись. Она почти рухнула на унитаз. По лицу струились слезы. Много лет она позволяла себе верить, что навсегда прогнала призраков своего детства и все те ужасы, которые с ней произошли. Теперь же поняла, что обманывала себя. Боль всегда будет с ней. Всегда.
И облегчение не наступит. Не в этой жизни.
Ее удел – горечь и месть.
Еще несколько секунд Лекси наслаждалась сладостью свершившейся мести. Потом вытерла слезы, стерла сообщение и вернулась к себе в офис, словно ничего не случилось.
Глава 19
Южная Африка. Пятью годами раньше, 2000 г.
Кейптаун не был похож ни на один город, увиденный прежде Гейбом.
После двенадцатичасового полета в экономклассе на борту лайнера SAA[27], превратившегося в нечто вроде циркового представления (представьте только: семья из одиннадцати человек пытается пронести на борт клетку с живыми курами в качестве ручной клади, а несколько взрослых спят прямо в проходах), Гейб с покрасневшими от усталости глазами оказался в зале для прилетевших пассажиров, чтобы начать новое тысячелетие не просто на новом континенте, но и в новом мире. Аэропорт, подобно муравейнику, буквально кишел людьми всех рас и национальностей. Мужчины в традиционных африканских одеяниях, женщины, несущие на головах стопки разноцветных одеял или кувшины, азиатские бизнесмены в деловых костюмах, полуголые ребятишки, бегающие вокруг багажного конвейера наперегонки с американскими детьми в одежде от Ральфа Лорена, приехавшими вместе с родителями весело отпраздновать миллениум.
Неприятная, кислая вонь немытых потных тел перебивалась сладким запахом кокосового масла, дорогого парфюма и восхитительным ароматом жареных бурворс – традиционных кейптаунских колбасок с прилавков уличных торговцев. Все чувства Гейба подвергались одновременной и жестокой атаке.
Интересно, испытывал ли то же самое Джейми Макгрегор много лет назад, когда сошел с корабля «Уолмер Касл» и попал в царство незнакомых звуков, запахов и пейзажей?
Подобно Джейми, Гейб ни разу не уезжал так далеко от дома, если не считать выходных, проведенных на острове Малл, когда ему было восемь, и поездки в Лондон. Но и он, как Джейми, приехал в Южную Африку, чтобы разбогатеть. Оба были полны решимости полюбить эту страну. Сделать ее своим домом.
Скоро звуки, запахи и зрелища станут для него родными. Ведь Африка у него в крови!
– Ненавижу гребаную Африку! Хочу домой!
Гейб тупо смотрел в пустоту, скорчившись на высоком стуле у стойки ирландского бара в Кэмпс-Бэй. Похоже, теперь ирландские бары можно найти даже на луне!
Он пробыл в Кейптауне неделю и за это время успел многое пережить: его ограбили, под дулом пистолета отобрав бумажник и паспорт, он подхватил таинственную желудочную инфекцию, каждую ночь бросавшую его на колени перед унитазом, а все попытки снять жилье закончились неудачей. К тому же каждый дюйм его белой шотландской кожи был покрыт волдырями от укусов комаров величиной с небольшую летучую мышь.
– Почему же не уедешь?
Гейб поднял глаза. Девушка была американкой. Брюнеткой с веселыми зелеными глазами и роскошным женственным телом, от которого Гейб не мог отвести глаз. После восьмилетнего заключения он еще больше стал ценить женские формы, а фигуру этой девушки можно было смело назвать исключительной.
Она называла себя Руби.
– Почему же ты не уедешь? – повторила она.
– Не могу.
Гейб надеялся, что не слишком явно покраснел. Иисусе, она великолепна!
– Я только что прилетел. И не могу вернуться, пока не разбогатею настолько, что смогу раздать долги.
– Значит, ты не богат?
– Пока нет.
– Почему же ненавидишь Африку?
– Сколько вы здесь пробыли? – Гейб взглянул в глаза Руби и решил, что ненавидит Африку куда меньше, чем две минуты назад. – Позвольте купить вам выпивку, и я все расскажу.
Они проболтали больше часа. Руби была из Висконсина и приехала в Кейптаун десять лет назад, подписав контракт с модельным агентством.
– Десять лет назад? Сколько же вам было тогда? Шесть?
Руби улыбнулась:
– Мне было тринадцать. Но я оставила этот бизнес в семнадцать.
– Почему?
– Слишком стара.
Гейб разразился смехом.
– И слишком мала ростом. В семнадцать перестаешь расти.
Гейб посмотрел на ее необыкновенно длинные ноги.
– Знаете, я видел профессионалов Национальной баскетбольной лиги, которые были куда ниже вас. Черт, да здесь некоторые многоквартирные дома вам по пояс!
Руби усмехнулась, и этот низкий, гортанный смешок так подействовал на Гейба, что ему захотелось сорвать с нее одежду и повалить на пол. Он рассказал ей свою историю, опустив ту часть пребывания в Лондоне, когда он жил за счет стареющих женщин. Нет необходимости окончательно себя разоблачать.
Но все остальное было правдой: пристрастие к наркотикам, тюрьма, Маршалл Грешем, его семья, связь с Южной Африкой.
– Вы родственник того самого Джейми Макгрегора? «Крюгер-Брент»? Вы меня не дурачите?
– Клянусь жизнью собственной матери! Но не обольщайтесь, я не из Блэкуэллов. Моя семья – нищие. Поэтому я приехал сюда, чтобы попытаться сколотить состояние.
Гейб пояснил, что решил добиться успеха в торговле недвижимостью.
– Знаете, наверное, я смогу вам помочь. Мой друг Листер – строитель во Франшеке. Правда, еще не развернулся, но я знаю, что он ищет партнера.
Глаза Гейба возбужденно горели.
Наконец-то!
Первый контакт!
Начало!
Рука Руби легла на его ногу. Взгляд не отрывался от бугра в его брюках.
Щеки Гейба вспыхнули.
– Извините. Столько времени прошло…
Руби широко улыбнулась. Он еще красивее, когда волнуется!
– Совершенно ни к чему извиняться, – отмахнулась она, допивая пиво. – Давай пойдем в постель.
Гейб жил с Руби полгода, самые счастливые полгода в его жизни. Руби познакомила его со своим другом, Дамианом Листером, местным архитектором, переквалифицировавшимся в застройщика, и мужчины мгновенно поладили. Дамиан, тощий парень с большим носом и кадыком, напоминал Гейбу оживший рисунок доктора Сьюза[28].
К счастью для Гейба, Дамиан оказался поклонником американского футбола, что помогло сломать первый лед знакомства. Они долго толковали о том, как плохо играла команда «Селтик» в этом сезоне и заслуживает ли Эшли Коул места в «Арсенале», и сами не заметили, как подружились.
Оказалось, что Пол, брат Дамиана отсидел пять лет за растрату, поэтому тот вполне спокойно воспринял известие о тюремном прошлом Гейба.
– Все мы делаем ошибки. Главное – на них учиться. Ты, похоже, так и поступил.
Дамиан Листер строил новый жилой район во Франшеке, городе, входившем в популярный «винный» туристический маршрут и находившемся в часе езды от Кейптауна. Он уже заработал неплохие деньги на подобных инвестициях в Стелленбоше и Белвилле, небольших городках неподалеку от Кейптауна.
– Моя проблема – чертовы банки, понимаешь? Курс ранда растет, но они по-прежнему очень неохотно дают кредиты, даже людям с такой репутацией, как у меня.
– Почему бы не обратиться в зарубежные банки? – спросил Гейб. – Уверен, что американцы согласятся тебя финансировать.
– Возможно, ты прав, – согласился Дамиан. – Но я предпочитаю иметь партнера. Такого, кому можно доверять. Такого, кто не подставит подножку, как только черные снова станут выпендриваться, в очередной раз подрывая экономику.
Единственным недостатком Дамиана были его расистские убеждения. Гейб относил их за счет недостатка культуры и воспитания. Невозможно разом стереть вековые предрассудки.
Кроме того, Гейбу очень повезло, что Дамиану понадобился партнер. При его знании местных обычаев и связях Гейбу удастся вернуть деньги Маршаллу скорее, чем он ожидал.
Гейб все дни проводил во Франшеке, на строительстве, пока Дамиан, сидя в кейптаунском офисе, занимался финансами. Гейбу нравилось видеть, как продвигаются дела. Он ласково гладил кирпичи и мешки с цементом, которые должны принести ему состояние. Маршалл многому успел его научить, но это были книжные знания. А тут реальное дело. И сознание этого наполняло Гейба восторгом почти таким же сильным, как героиновый кайф.