Ботанический сад Хантингтона в пригороде Пасадены выглядел прекрасно, но в нем было одуряюще жарко. Всего двадцать минут от Беверли-Хиллз, а столбик термометра поднялся почти на семь градусов, достигнув, должно быть, тридцати пяти. Никки, Гретхен и мальчики бродили по розарию и среди песчаных кактусов, по восточному садику с небольшими запрудами, полными золотых карпов, и по мостикам и овражкам, разглядывая миниатюрные замки, вокруг которых летали бабочки.
Никки, которая все еще ходила с костылем, с трудом поспевала за подругой и ее отпрысками. Пот градом струился по лицу и спине, доставляя неприятные ощущения. Но самым ужасным было то, что ее узнавали: пялились без зазрения совести и тыкали пальцами.
«В Нью-Йорке я снова стану никому не известной женщиной-врачом, – старалась она думать в приятном ключе. – И там будет прохладно. Там будет даже зима».
Она скучала по зиме.
Заметив каменную скамейку по сенью зеленой оливы, Никки присела перевести дух и попить воды. Телефон в кармане коротко завибрировал.
«Кто бы это мог быть?»
Теперь ей никто не звонил и не писал за исключением Гретхен. Но сейчас подруга была рядом. Полиция, взяв показания, перестала дергать. Пациентов у нее больше не было. Телефон давно превратился в обычную камеру, забитую снимками детишек Адлеров.
Никки взглянула на экран, и желудок неприязненно сжался. Она удалила номер детектив Джонсона, но по какой-то странной причине запомнила наизусть.
Сообщение было коротким и, как всегда, без намека на вежливость.
«Увидимся завтра на Денни Пико, 34».
Как можно так пренебрегать правилами общения? Ни тебе «пожалуйста», ни «добрый день». Даже подписи не было. Джонсон не удосуживался спросить, удобно ли для нее время и место, его не интересовало, хочет ли она вообще с ним общаться.
Никки напечатала такое же короткое сообщение: «Ни в коем случае», – а затем стерла. Отсутствие ответа тоже ответ.
– Все в порядке? – спросила Гретхен, с подозрением глядя на телефон в ее руке. – Ты же не читаешь новости по суду над Хеддоном?
– Нет, – ответила Никки. – Даю слово скаута!
Она представила, как Мик Джонсон сидит в баре «У Денни» (а это был тот самый адрес) и ждет ее. Она не придет. Ни завтра, ни в какой-либо другой день.
Никки ненавидела детектива все сильнее с каждым днем.
Ненавидела за то, что он спас ей жизнь.
Джерри Ковак почесал красную шею. В комнате для посещений колонии Чоучилла было не меньше тридцати градусов. Ни кондиционеров, ни вентиляторов.
– Она ответила?
Мик смотрел в экран телефона.
– Пока нет.
– Думаешь, она вообще придет и будет с тобой разговаривать?
Мику было невыносимо видеть, как переживает его бывший напарник.
– Она точно будет, можешь мне поверить, – сказал он. – Я еще не закончил с доктором Робертс.
– Кажись, он в бешенстве, – прошептала официантка бармену, наполняя кофейник.
– Я заметил. Как думаешь, долго он еще будет сидеть?
Они хорошо знали детектива Мика Джонсона. Он ходил в их бар годами. Обычно Мик оставлял щедрые чаевые, и за это персонал не обращал внимания на его не слишком вежливое к ним отношение.
Порой Джонсон заходил с коллегами, но чаще обедал один. Он всегда брал гору блинов и жареный бекон и выпивал несколько кружек кофе.
Очевидно, детектив ждал женщину, поскольку торопливо поднимал голову всякий раз, когда у входа появлялась женская фигура. Официантка была готова принести ему третью кружку кофе, когда в бар вошла изящная шатенка и направилась прямо к столику детектива.
– Ого! – сказал бармен. – Такая хорошенькая. Это же не свидание?
Официантка пожала плечами.
– Кто знает. У некоторых весьма странные вкусы. Или он богатый наследник.
Они тихо захихикали.
– Тогда он просадит все состояние на блинчики и бекон, – добавил бармен.
– Ладно, пойду приму заказ.
Схватив два меню, официантка заторопилась к столику.
– Добро пожаловать! – сказала она шатенке, пытаясь понять, где могла ее видеть. – Что вам принести?
– Так, – насупился Джонсон, – нам нужно поговорить, иди отсюда.
«Как всегда, душка», – подумала официантка и ретировалась.
Джонсон смотрел на Никки, прищурившись. Выражение его лица не обещало ничего хорошего.
– Вы опоздали.
– Вам повезло, что я вообще пришла, – холодно ответила Никки. – Я не собиралась.
Джонсон побагровел, словно его окунули в кипяток.
– А вы та еще заноза, доктор Робертс!
– Я заноза?
– Черт, да я же спас вам жизнь! – повысил голос Джонсон.
– Я об этом не просила. Не надо было меня спасать.
– Неужто? То есть вы планировали сдохнуть на том складе, да? Хотели, чтобы ваш милый любовничек Гудман всадил в вас пулю, так? Уж простите, что нарушил ваши планы. Потому что выглядело все так, будто вы очень, очень хотите спастись!
– Да не был он моим любовником, – возмутилась Никки. – И да, я хотела жить. А кто не хочет в таких обстоятельствах? Но меня бесит одна мысль, что именно вы спасли мне жизнь! Я ненавижу вас! – выпалила она. – Вы старательно превращали мою жизнь в ад в течение долгого времени!
– Я? – опешил Джонсон. – С чего вы это взяли?
– Издеваетесь? – воскликнула Никки в недоумении. – Вы пытались повесить на меня убийства Трея и Лизы! Вы обвинили меня в смерти моего мужа!
– И что с того? Детектив должен быть подозрительным, и я вас подозревал! – фыркнул Джонсон. – Если несколько неприятных слов для вас означает «превратить жизнь в ад», то у вас явно слишком комфортная жизнь!
– У вас не было никаких оснований меня подозревать. – Никки развела руками. – Хваленый инстинкт ищейки, только и всего? Так вот, он вас здорово подвел, детектив!
– Допустим. Но теперь вы хорошо знаете, как ведут себя виновные люди, не так ли, доктор Робертс? Они бывают очень выдержанными и приятными. Они умеют втереться в доверие. Они кажутся невинными овечками. По-моему, вы, хваленый психотерапевт, плохо разбираетесь в людях, но себя за слепоту не вините, зато с удовольствием обвиняете меня.
Джонсон попал в цель, хотя Никки и не желала этого показать. На самом деле она ничуть не жалела, что все-таки пришла на встречу. Горечь, обида, злость, которые она испытывала к этому человеку, наконец имели возможность выхода. У нее была прекрасная возможность высказать обвинения детективу прямо в его толстое неприятное лицо.
– Да, я ошибалась, – с горечью сказала Никки. – И признаю свои ошибки. Но я сполна заплатила за свою наивность, детектив. Однако это не дает право вашему первобытному, расистскому, сексистскому и гомофобному миру осуждать мой мир. Вы несправедливо обвинили меня в убийствах людей, которые были мне дороги, лишь на основании того, что я вам чем-то не нравлюсь. И по-вашему, это нормально?
Кровь бросилась Джонсону в лицо. Он открыл было рот, собираясь заорать на нее – всякий раз эта женщина доводила его до белого каления, – но почему-то передумал. Да, доктор Робертс бесила его сверх меры, но ему отчаянно требовалась ее помощь и понимание. Хотя бы один из них должен был перекинуть мостик на другой край пропасти.
Мик поднял руки и ненадолго закрыл глаза, стараясь успокоиться.
– Ладно, слушайте. Я действительно с самого начала считал вас причастной. И да, я ошибся. Но у меня были основания помимо личной неприязни. Вы бы почитали свои записи о пациентах. Да судя по ним, вам самой пора к мозгоправу. К тому же вы лгали нам там, где это было очевидно. Поэтому я и думал, что эти убийства организовали вы.
– На основании моих записей и нежелания делиться информацией? – спросила Никки также более спокойным тоном. – Немного притянуто за уши, не так ли?
– Не только. У вас был мотив.
Никки удивилась.
– Какой же это?
– Муж вам изменял. К тому же после его смерти вы получали много денег в единоличное пользование. Лиза Флэннаган была бессовестной шлюшкой, и, судя по вашим записям, вы ее терпеть не могли, хотя и тщательно это скрывали. Отличный мотив для убийства.
– А Трейвон?
– Насчет его не знаю. Он мог что-то знать о вас или о вашем муже. Или же он знал об изменах вашего мужа, но покрывал его за вашей спиной. И ведь, заметьте, все трое погибших между собой были никак не связаны, зато имели связь с вами. У вас была возможность, был мотив плюс достаточно средств для воплощения планов.
– А еще у меня была ваша личная неприязнь, не так ли, детектив? – горько спросила Никки. – Воспитанная, успешная, образованная женщина, которую вам не удалось запугать?
– Успешная лгунья, – бросил Джонсон, не давая себе кипятиться. – Вы соврали нам насчет Гролша, сказали, что никогда о нем не слышали.
Никки внезапно смутилась.
– Я скрыла правду, потому что не доверяла вам.
– Неужто? А может, вы скрыли факты от следствия на основании личной неприязни? Знаменитый инстинкт психотерапевта, а?
«Туше», – подумала Никки.
– Ладно, я была не права, но я не знала, кому верить. И это не повод нападать на меня по любому поводу.
– Я пытался докопаться до истины. Подвергать все сомнению и совать везде нос – моя работа, док. Я начал искать информацию, которая могла бы подтвердить мои подозрения, но тут вылезли совсем другие данные. Началась эта свистопляска с Родригесом, и я понял, что данное расследование странным образом возвращает меня к прежней работе в отделе по борьбе с наркотиками. И все было бы неплохо, да тут вы решили нанять этого Уильямса, который спутал все карты. Я бы сказал, что о нем думаю, ну да о покойниках дурно не говорят.
Оба помолчали.
– Как вы поняли, что я на складе? – спросила Никки.
– Да просто повезло. Гудман слишком торопился. Некоторые письма он удалил, но не успел очистить корзину. Я натурально взломал его переписку. Когда я опрашивал нариков неподалеку от дома Трея, у меня сложилось четкое ощущение, что идет передел рынка влияния. «Крокодил» захватил город, но у него мог быть только один хозяин. Мексиканцы теснили русских. Я знал, что кое-кто у нас в департаменте крышует Родригеса, и подозревал Гудмана, но не был уверен до тех пор, пока он не начал копать под меня. Оснований для этого не было, и я решил следить за ним получше. – Джонсон откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Я установил «жучок» на его тачку.