– Мы слишком близко от берега. Нас принесло назад. Ты хочешь остаться в океане?
– М-м-м… Да! Я хочу покататься на больших волнах.
– Тогда уходим дальше.
Тело всё ещё безвольно отдавалось усталости, и Таюли вновь улеглась ему на спину.
– Тебе не надоело таскать меня, как мешок с мукой? – прошептала она в ухо Раана, зная, что он услышит её в любом грохоте.
– Мне нравится тебя таскать, как мешок с мукой, – невозмутимо ответил Дэгран и ушёл на глубину.
Его длинные волосы, извиваясь, ласкали ей лицо и шею еле ощутимыми прикосновениями. Его тело под ней мягко перегоняло с мест на место мышцы, лаская её грудь. Таюли прижималась щекой к жёсткому плечу и ни за что не хотела вылезать на берег. Вообще никогда.
– Ты хочешь уплыть со мной в Лонтферд? – по-своему понял её пылкие мысли Дэгран, но уточнил, едва поднявшись на поверхность.
– Нет. С чего ты взял?
Он не ответил и опять ушёл на глубину. Её предназначение было бесстрастно и терпеливо, как лёд, наползающий на трепещущую перед ним живую воду. Оно было могучей силой, способной победить самый остервенелый шторм, и отдающейся во власть девчонки, не умеющей признавать действительность. Демон мог скрутить её в бараний рог мановением руки, и не смел тронуть Трёхликую даже пальцем без её на то воли. А Дэгран? Сам Дэгран, что живёт в этой оболочке – что она значит для него?
– Ты то, что я не рассчитывал даже встретить. А пройти ритуал с Двуликой, ещё меньше, – спокойно объяснил он, поднимаясь на вершину постепенно крепнущей волны. – Но, это случилось. Случилось со мной. И это самое важное в моей жизни. Любовь, о которой ты размышляешь, не имеет к этому отношения. Это человеческое чувство. В этом есть выбор. А у меня нет выбора. Потому, что кроме тебя никого не может быть. И пока ты жива, я не могу от тебя отказаться. Потому, что это невозможно.
Вот и получите – иронизировала по поводу своих невольных ожиданий Таюли, погружаясь в воду. Самое дурацкое признание, что только можно себе вообразить. Вставь его в поэму о любви, и её никто не станет читать. А она слушает и действительно понимает Дэграна, хотя подоплека его признания раздражает донельзя.
Да, любовь – это выбор. И за неё приходится бороться. В этой борьбе ты становишься лучше или хуже. Ты испытываешь себя и других, иной раз открывая себе себя или другому его новые стороны. У любви множество граней, отражающих множество чувств, желаний, порывов и отречений – она сверкает в лучах твоего солнца.
А когда она пряма, как стрела, и бьёт в единственно предназначенную для неё цель? Всё предопределено, и ты остаёшься такой, как есть, на том месте, с которого уже никогда не сойти. Мраморная статуя, обречённая на единственный жест, навязанный создателем. Жизнь, замершая в одной точке. Выживет ли в ней живой человек?
– Вокруг множество людей, – напомнил Дэгран, уходя от слишком настырной волны. – В них полно чувств, желаний, порывов и отречений. Это влияет на твои чувства. Значит, ты никогда не сможешь замереть в одной точке. Ты свободна. Просто я всегда буду рядом с тобой. Даже если буду далеко от тебя. И ты всегда будешь возвращаться ко мне, когда будешь уходить.
– Ты жутко нудный, – вздохнула Таюли, целуя его каменный затылок.
– Хочешь, чтобы я научился смеяться, как твоя Лиатаяна? Или, может, ругаться?
Она хохотала, как сумасшедшая! А ветер подхватывал её смех, чтобы растерзать его в клочья и рассыпать над разгорающейся бурей.
– Давай покатаемся на волнах, – капризно потребовала Таюли и крепче вцепилась в его шею.
Она уже начинала привыкать к тому, что её желания не обсуждались, а просто исполнялись Рааном с непринужденной свободой, как если бы он сам желал того же. А может, и желал, но именно Дэгран, а не демон – хотя тот не лишён любопытства, пока набито брюхо и ничто не угрожает жизни. Такое впечатление, будто демонические стремления добраться до чувств людей касаются только человеческой половины Рааньяров. Да и Лиатаян. Кто знает, а вдруг они тоскуют по себе родившимся, но так и не выросшим по-настоящему?
В этот раз Дэгран не ответил – под её заумствования он принимал подлинный облик. И проделывал обычное для него, в сущности, обращение с особой осторожностью. На его спине торчала Трёхликая – догадалась Таюли – и ей ничто не должно повредить даже в мелочах. Ей и не вредило: островок незыблемой надёжности под ней стремительно разрастался, но ледяные иглы как-то обошли тот его клочок, где угнездилась её голая попа, и раскинулись ноги.
Из плеч Дэграна в сторону наездницы внезапно вытянулись две изогнутые иглы, явно предлагая себя в качестве цепкой опоры, за которые она тотчас и ухватилась. Наконец, грива чудовища, выплескиваясь наружу густыми живыми прядями, оплела её тело: то ли для надежности, то ли, пытаясь согреть её нечувствительное к холоду тело.
А меж тем, океан приветствовал их рукоплесканием громадных вальяжных валов. Или пытался их схлопнуть ладонями, как муху, что самоуверенно лезет тебе в лицо, искренно полагая, что её ждали. Рааньяр с пренебрежением нахального дитя – бесконечно уверенного в своей безнаказанности любимчика – взбирался на закорки волн. И ухал оттуда вниз, в разверстую пропасть под восторженно трусливый визг Трёхликой.
Рааньяр взлетал на гребень самых высоких валов и летел, подброшенный ими, над остальными волнами, крутясь юлой и изрыгая гулкий рёв. Таюли вопила в азарте всякую чепуховину. Раскидывала руки, мня себя птицей, но торчала на теле оборотня, как приклеенная. Океан осанисто ворочался, степенно громоздя вал за валом. А Рааньяр катался меж ними крохотной непотопляемой жемчужиной в трепещущих складках развевающегося на ветру плаща.
– Ты не устала? – Дэгран с трудом провернул в звериной пасти язык, обернувшись к своей драгоценной неизбежности.
– Чуть-чуть, – не стала скрывать она то, что он и так ощутил, но из уважения к человеческим привычкам озвучил вслух.
Прямо с гребня волны оборотень юркнул к её подножью и ушёл под воду, где хрупкий человечек мог немножко отдохнуть. И даже неплохо для немножко: после ритуала способность не дышать под водой выросла раз в пять. А рядом с Рааном, словно бы, ещё удесятерялась.
Таюли опустила тело на его спину и… чуть, было, не задремала. Громадная лапища, неестественно изогнувшись, нависла над ней. И потюкала в затылок ледяным когтем, дескать, не вздумай – захлебнёшься, если я нырну! Верный своему стремлению следовать её желаниям Дэгран остался на поверхности. И заскользил не поперёк, а вдоль гребней, мягко перемахивая с одного на другой. Вот она и заснула на свидании, как последняя простушка.
Спала, видать, долго: и солнце уже встало, и океан начал уставать. Раан по-прежнему неутомимо скользил по волнам, но будто в полудрёме. Таюли потянулась, сладостно зевнула и оповестила:
– Я выспалась!
– Ты хорошо спала, – с чуть заметным одобрением откликнулся заботливый оборотень и спросил: – Ты голодна?
– Не знаю, – принялась исследовать себя Таюли. – Вроде, не чувствую. Значит, точно не голодна, а то бы уже скулила и просилась домой.
– Домой? – тут же поймал её за язык Дэгран.
– На остров, – почти ласково уточнила она, расплываясь в глупой неудержимой улыбке.
Тут же смутилась, мысленно обругала себя тряпкой и с самым независимым видом соскользнула с его спины бороться с океаном в одиночку. Дэгран не возражал, бдительно следя за обеими: за Трёхликой и за её человеческой дурью.
Те, понятно, быстренько выдохлись и запросили пощады. Залезли на спину терпеливого спасителя и принялись, как бы невзначай, тереться их общей щекой о немыслимо жёсткое плечо оборотня. Им ещё повезло, что он предусмотрительно втянул свои кинжальные иглы. Вот так тихо-спокойно на спине оборотня Трёхликая и доехала до берега, выгрузившись на него жутко уставшей и страшно довольной.
Таюли добралась до подножия холма, откуда уже виднелась пристань, и тут в её полусонные раздумья вонзилось далёкое бряцание гонга. Тот нисколько не настораживал, но отчего-то ноги ускорились сами собой. И Таюли доверилась их недобрым ожиданиям. Тем более что вскоре в просветах меж домами она заметила бегущих вверх по улицам людей.
Небольшое святилище стояло там, на самой верхушке холма, значит, шум поднял священник, которого она, кстати, ещё ни разу не видела. Улица, что вела наверх, была пустынной – не у кого спросить о происходящем – и Таюли безо всякой опаски добралась до небольшой площади перед святилищем. Народу было: не протолкнуться. Но она скинула куртку и начала просачиваться меж людьми, ведомая всё крепчающим дурным предчувствием.
Почти сразу её заметили, и стали поспешно расступаться, шипя вслед: кто довольно спокойно и с любопытством, кто растеряно, а кто и с непонятной настораживающей злобой. К святилищу она прошла уже в довольно прилично расчистившемся коридоре и тут застыла, не веря своим глазам. Почти у самых распахнутых дверей торчала чёрно-белая упитанная фигура священника. В двух шагах от него стояли пятеро встревожившихся появлением чужачки мужчин. А в ногах у них валялось связанное по рукам и ногам тело…
– Лис! – непривычно визгливо вырвалось у Таюли.
И она бросилась к другу, ощущая внутри какой-то обвал, назревание какой-то пустоты, быстро заполняющейся гневом.
– Ведьма! – заорал кто-то, и…
Тупой, не слишком-то и сильный удар в бок она бы проигнорировала, рухнув на коленки рядом с Лисом. Но, в этот момент просыпающийся в ней после долгого купания ЗУ вымахнул наружу взбешённым удавом. И вот уже где-то слева, в рассыпающейся толпе кто-то взмывает над землёй, задушенный огненными кольцами.
Таюли растерянно оттопырила левый локоть. Изогнула шею и увидала в собственном боку грубую грязную рукоять ножа.
– Таюли! – отчаянно прохрипел пытающийся приподняться Лис.
Его лицо было неузнаваемо под сплошными наплывами кровоподтёков. А глаза чуть не лопались, вылезая из орбит от страха за неё.
– Я сейчас, – не понять, зачем брякнула она.
И вытянула нож, мгновенно выгваздав белую рубаху хлынувшей кровью. А ЗУ уже доедал священника под удаляющийся и рассыпающийся многоголосый вой толпы. Лишь та пятёрка – то ли судей, то ли палачей – оставалась на месте, словно её заморозили до нужного времени.