– Хорошо, – тем временем, закончила размышлять и Гулда. – Я даю тебе твёрдое нерушимое слово сохранить твои намерения в тайне. В тайне ото всех живущих. Клянусь в том жизнью своих дочерей.
– Смело, – оценила Ринда отчаянный жест матери. – Что ж, тогда спешу тебя обрадовать: я никогда не стану женой Кеннера сына князя Кендульфа из Кенна-Дикого леса.
– Вот как? – иронично скривила губы княгиня. – И это твоя хвалённая тайна? Не смеши меня. Без него тебе не видать княжьего венца. Ты, конечно, достаточно дерзкая, чтобы потребовать самостоятельного княжения. Я не сомневалась, что ты осмелишься на столь нелепый шаг. Однако…
– Никто мне этого не позволит, – целиком и полностью согласилась Ринда. – Ты меня неправильно поняла Гулда дочь князя Гуфрена Лукавого из Гуннона-Южный берег. Я не стану его женой любой ценой.
От вовсе уж оглушительного признания мачеху развернуло к ней всем телом. Она впилась глазами в невозмутимый лик падчерицы и неверяще пробормотала:
– Этого не может быть. Ты никогда не откажешься от…
– Откажусь, – расплылась в улыбке Ринда, кивая поместнику, который покончил с очередной здравицей. – Возьми кубок, княгиня. И сядь прямо, как подобает столь высокородной женщине.
Та схватила кубок, будто не пила несколько дней, и выхлебала чуть ли не всё вино без остатка. Горницу сотряс довольный рёв множества лужёных богатырских глоток. Ещё бы: очередная здравица сподвигла княгинюшку выпить до дна. И не будь славящий её поместник совсем уж древним старцем, Гулду могли заподозрить в нежных чувствах к нему – мысленно рассмеялась Ринда.
Она тоже выпила остатки вина и нарочито перевернула кубок, дескать, любуйтесь, как я уважаю говорившего. Старик-поместник прослезился. Выполз из-за стола и поклонился ей в пояс, рискуя свалится на подгибающихся ногах. Пара его внуков уже стояли рядом, кланяясь и следя, чтобы дедуля не навернулся принародно – бесчестье страшное. Ринда, не чинясь, поднялась и склонилась перед старым человеком, едва не тюкнув лбом стол.
Само собой, мужики снова разразились приветственными криками одобрения. И дружно полезли из-за стола: кланяться княжне-наследнице, что – вполне может быть – не такая уж стерва, какой они её помнят. А вдруг время да скит змеищу пообтесали? На Торсела да: кинулась ровно бешеная волчица. Ну, так на него любому в радость кинуться, если оно не во вред делу.
– Так что, Гулда, тебе придётся остаться в Ринноне, – как ни в чём не бывало, продолжила непростой разговор Ринда, едва откланялась последнему соискателю её внимания и плюхнулась обратно в кресло.
За это время мачеха пришла в себя и многое обдумала – надеялась она, что с этой стороны хлопот не будет.
– Что-то мне плохо верится, что ты действительно откажешься стать княгиней, – не разочаровав её, холодно заметила Гулда.
– Почему? – сотворила удивлённый вид Ринда. – Думаешь, меня так уж прельщает доля вроде твоей? Нет, быть княгиней хотелось бы. Однако самовластной. И уж никак не женой этого дуболома Кеннера. Ты сама признала: это невозможно. Я тоже не верю в благоприятный для меня исход. Но попробую непременно. Я об этом несколько лет мечтала. А когда получу отлуп, Састи станет наследницей Риннона.
– Не обязательно, – закусив нижнюю губу, промычала Гулда. – Они могут тебя заставить…
– Станет, – холодно припечатала её сомнения Ринда. – Потому что я сюда никогда не вернусь. И ты дала слово, что об этом никто не узнает. Впрочем, тебе невыгодно болтать. Потому что до совершенных лет Састи именно тебе управлять княжеством. Кстати, у тебя это неплохо выходит.
Гулда ещё помолчала, то улыбаясь поместникам, то кивая. Потом медленно повернула к падчерице голову и заметила:
– Побег княжны дело непростое. Тебе понадобятся верные люди.
– Вот уж это не твоя забота, – усмехнулась Ринда.
– Побег княжны дело непростое, – напористо повторила Гулда. – Тебе понадобится немало золота.
– А ты дашь? – искренно удивилась Ринда.
– Столько, сколько тебе понадобится, – отвернувшись, преспокойно заявила княгиня. – И прямо сейчас, и укажу людей, у которых ты сможешь получить ещё. Клянусь жизнью дочерей.
Сидя по левую руку от княгини, Виргид то и дело пытался прислушаться, о чём шушукаются неугомонные бабы. Бедолага – от души посочувствовала воеводе Ринда. Он всем своим многолетним служением Риннону-Синие горы натаскан на единую задачу: хранить княжество. Ну, и, понятно, всякие традиции. А она для него что булдыган, брошенный в воду: вон какие круги разбегаются. Даже не камень – хмыкнула она – а целый мешок навоза, от которого не только круги, но и вонища во все стороны.
Ничего, воевода, и это пройдёт – мысленно пообещала Ринда. Как пройду и я – мимо вас.
Пир ожидаемо затянулся дотемна. Воинам, что биться насмерть, что вусмерть пить – всё не привыкать. Рожечники, песельники, фигляры и распутные девки помогали своим господам, не щадя живота
И как только глотки не надорвут так орать – морщилась Ринда от несносного гудения в башке. Будто туда забралась разухабистая шайка рожечников и со всей мочи дула в рожки – ещё и притопывала. Причём, гудело не от вина, которое она так и цедила в час по капле, а от шума. И всего того громогласного выспреннего бреда, что утопил её с головой. Вроде и княжну чествуют, а задуматься, так друг перед дружкой выхваляются. А до блудной наследницы им дела ровно столько же, как морской рыбе до лошадиной кормушки.
Когда в окна заглянули сумерки, Ринда объявила себя совершенно разбитой, что для смиренной послушницы скита не диво. Такая на дружеской попойке лишь помеха: не пьёт, ничего весёлого не поведает. И рожа кислая, будто в придорожном кабаке со всяким отрепьем застряла. Так она, как порядочная благовоспитанная княжна, подарила поместникам повод изгнать себя на боковую.
Что ни говори, детская злость Ринды против мачехи была пуста и смешна. Гулда, вступив с ней в заговор, на первых же шагах показала себя верным союзником. И честно предупредила, что Виргид ни на волос не поверил, будто наследница и впрямь вернулась из скита благонравной да готовой услужить княжеству. То ли воевода не мог забыть злобную брыкучую соплячку, какой Ринда покинула родной дом. То ли взаправду считал всех баб подлой породой, о чём не раз сокрушался. Как бы там ни было, старый пёс велел не спускать с неё глаз.
Так что княжна под присмотром аж трёх сторожей проследовала в свою светёлку под самой крышей терема. И села в компании Дарны под замок – сторожа остались торчать под дверью. И не просто какая-то занюханная продажная челядь, а воины, что подтверждало: воевода шутить не намерен. Наплёл Ринде, дескать, остерегается, что её похитят неудачливые соискатели руки. А в глазах неприкрыто читалось, что и от самой невесты он добра не ждёт.
– А ты чего хотела? – резонно заметила Дарна, помогая подруге избавляться от тяжёлого княжеского платья с широченной юбкой и прочими неподъёмными причиндалами её высокого положения. – Виргид кто угодно, только не дурак. А ты, уж прости, совершенно не умеешь притворяться.
– Будто бы? – не поверила Ринда, с облегчением переступая через груды осевшей на пол безбрежной юбки.
– Нет, улыбаешься ты исправно, – хмыкнула Дарна, отпихивая расшитую серебром красотищу ногой. – Прямо-таки истекаешь сладким мёдом. Жаль, что при этом не видишь собственных глаз. Там в одном змеища шипит, а в другом белена колосится. Ты, поди, и не знаешь, что тебя иначе, как змеищей, за глаза не кличут.
– Из-за старых делишек? – рассеянно усмехнулась Ринда, плюхнувшись в кресло и взявшись стягивать чулки. – Ну, это же смешно. Десять лет прошло.
– Ага, – иронично выгнула брови Дарна, копошась в сундуке с барахлом подруги. – А всем помнится, будто ты чудила буквально вчера.
– Перегибаешь.
– Да, это уж как водится! Тебя заставь признать себя виноватой – пупок надорвёшь. Это ж для сопли девяти годочков самое обычное дело: отравить мачеху. Твоё счастье, что обошлось. Если бы дочь Гуфрена Лукавого у нас тут померла, кровавая месть и по сей день бы тянулась.
Ринда открыла, было, рот и тотчас захлопнула: возражать не тянуло. Как и продолжать надоевшую беседу. А то она сама не знает, что её злобная выходка могла погубить кучу невинного народа. Не ведает, что война не разбирает, кого сожрать, а кого выплюнуть. Интересно, с какой целью ей решили напомнить о грехах прошлого? Бесцельно о таком стараются не поминать.
– А болотная гадюка, которую ты ей в постель подсунула? – напомнила Дарна, выудив из сундука простенькое домашнее платье, больше похожее на рясу послушницы скита. – А горсть репьёв под седлом? Гулда чуть шею не свернула, когда бедная скотина её сбросила. Она ж даже ноги в стремена сунуть не успела. Не будь рядом твоего… Не будь рядом князя, точно бы убилась. Или конь бы затоптал: тоже пострадал бедолага невинным.
– Тебе доставляет удовольствие вгонять меня в стыд? – скинув рубашку, Ринда поёжилась от холода.
Обнажённое тело махом обметало мурашками.
– А он у тебя что, прорезался? – сунув ей платье-рясу, проворчала Дарна.
И направилась к открытой печи: затопить, дабы изнеженная в скиту княжна не мёрзла. Хотя лето уже началось, ночи всё ещё стылые.
– Не перегибай, – поморщилась Ринда, нырнув в холодное платье. – И не путай детские обиды с бесстыдством взрослого. Можешь не верить, но мне так-таки стыдно за те выходки.
– Верю, – возясь с аккуратно сложенными у печи дровами, вздохнула Дарна. – Только, смею тебе заметить, то были не выходки. То было самое натуральное злодейство. И вовсе не детское. До такого далеко не каждый ребёнок додумается. Да и не каждый взрослый.
– Хочешь сказать, что я жестока? – весьма заинтересованно уточнила Ринда, кутаясь в старый меховой плащ.
– А ты как думаешь? – зачиркала кресалом подруга.
– Думаю, что я не столь жестока, сколько не умею себе отказывать. Настоятельница каждый день твердила, что мне с моим упрямым себялюбием нужно бороться, как с врагом. Все десять лет вдалбливала, – задумчиво поделилась Ринда.