— Раз, — сказал он, глядя на миловидное, но искаженное гримасой ужаса бледное лицо. — Два. Три…
На счет «шесть» часы в руке у девушки пронзительно запищали. Тимофей подождал еще пять секунд, потом набрал номер.
— Здесь мертвая девушка! — закричал в трубку срывающимся дрожащим голосом. — Что? Я говорю. Тимофей… Тут… Боже, столько крови… Это Реадовский парк, я случайно бежал мимо, и… Господи, да приезжайте уже!
Потом, сбросив вызов, задумчиво спросил:
— Кажется, так правильно?.. Прошу прощения, но это все, что я могу для вас сделать. Я догадался только час назад.
Мертвая девушка ничего не сказала. Она еще меньше Тимофея знала о том, как полагается среднестатистическим людям сообщать о найденных жертвах убийства.
Пальцы впились в древесную кору.
Кто этот парень?..
Чувство, которое, как он думал, ему давно недоступно, нахлынуло и затопило разум. Это был страх. Леденящий, потусторонний страх.
Парень пришел сюда целенаправленно, зная, куда. Зная, что ́увидит. Был готов. Взял перчатки. И вызвал полицию лишь тогда, когда закончил вынюхивать.
Такого не могло быть просто потому, что такого не могло быть никогда. Это он, он был проводником иррационального в мир! Он наводил страх на город! Он убивал! А этот парень просто пришел и осмотрел труп. С таким же выражением лица, с каким бродил в тот день по парку.
«Я на крючке…»
И это чувство было реальным — как будто огромный крюк вонзается под ребра, тянет вверх, заставляя беззвучно разевать рот, хватать воздух…
Вчера те две девицы, сегодня — этот парень. Вокруг него затягиваются невидимые узлы. И рука сама тянется за пазуху, к ножу…
Надо решить эту проблему. Прямо сейчас, раз и навсегда. Пусть это будет отклонение от плана. Он ничем не рискует. Менты приедут не раньше, чем минут через десять…
Повторно сработал будильник. Он вздрогнул от неожиданности. А парень как будто резанул взглядом по деревьям, заставив его замереть, затаить дыхание.
Нет… Даже если подойти, изображая такого же раннего пешехода, этот парень не подпустит его близко. А в забеге наперегонки наверняка опередит.
Пальцы поглаживали рукоять ножа.
«Я взял с собой нож. Зачем?!»
Что хуже всего — он не помнил, как его взял. Сделал это машинально. Видимо, предчувствуя угрозу после вчерашнего.
Все разладилось. Все выходит из-под контроля. И вместо того, чтобы насладиться чужим страхом, он пропитался собственным.
Шаг назад, еще один. Беззвучно, тихо. Пока еще это место признаёт его и хранит. Пока еще…
«Успею ли я закончить?..»
Вопрос повис без ответа. Он стиснул зубы и, отдалившись на безопасное расстояние, повернулся. Зашагал быстрее, оставляя позади то, чего боялся и не понимал.
Времени осталось слишком мало. Нужно приготовить все для заключительного этапа. Возможно, остальные придется пропустить. Если этот парень или его девица еще хотя бы раз мелькнут на горизонте, больше цифр в конвертах не будет.
Только последний удар, красивый и неожиданный.
Денис очнулся от тревожного забытья, которое не мог назвать сном при всем желании. До самого утра то ворочался с открытыми глазами, то как будто отключался, и тогда ему казалось, что вновь стоит над прикованным наручниками к батарее следователем. Стоит и бормочет все те же слова. Обвиняя, упрашивая признаться.
«Скажи, что это ты — убийца. Сними с меня это бремя, позволь мне перешагнуть через тебя и жить дальше, умоляю!»
Разумеется, Денис говорил не так, но смысл… Наверное, даже Фомин понимал, что смысл — именно такой. Денис явился ему в блеске силы и величия, но скрыть роковую брешь в своей безупречной защите не смог. И теперь казалось, что это не он держит Фомина в плену, в заброшенном цеху за городом. Нет, это Фомин оттуда крепко схватил Дениса за горло и душит, душит, как душил все эти годы, только теперь давит сильнее. Знает, что финал близок, чует кровь. Больной сукин сын…
В очередном видении, что пришло уже под утро, Фомин освободился от наручников. Встал, выпрямился во весь рост и с насмешкой уставился на Дениса.
«Думал, что стал взрослым, да? Стал хозяином жизни? Не-ет, мальчик. Ты — сопляк. Это мы были взрослыми, последними из взрослых людей. А после нас землю наследуют перепуганные детишки, притворяющиеся, будто что-то понимают. Но тебе повезло. Я еще жив и успею выпороть тебя, как полагается. Сделаю то, чего твой папа не успел».
Под хриплый смех Фомина Денис проснулся.
Он сидел в постели и тяжело дышал. Тело было липким от пота, голова — чугунной, как с похмелья. А еще — это давно забытое ощущение, как будто во рту кошки нассали. Утренний привет от вчерашнего курева.
Лена спала рядом, она даже не шелохнулась. Лежала на животе, повернув голову к стенке. Как мертвая…
Денис в тревоге наклонился к ней и долго прислушивался, пока не различил легкое дыхание. Все нормально… Будить супругу он не решился. Хватило и ночного разговора.
Денису и раньше случалось приходить поздно — в последние годы, правда, все реже. Но он всегда старался предупреждать жену о том, что задерживается. Свою семью любил, их покой оберегал. А вчера было не до предупреждений. О том, что не позвонил домой, Денис вспомнил только у подъезда — когда проверил телефон и увидел четыре пропущенных вызова и десяток встревоженных сообщений.
Как люди, никогда не бравшие потребительских кредитов, не могут понять, почему им отказывают в ипотеке, так и Денис недоумевал, почему этого позднего возвращения ему не могут просто извинить. Почему Лена не желает удовлетвориться вскользь брошенной фразой: «Дела, работа…» Почему разговор шепотом в кухне, чтобы не разбудить дочь, которой утром в школу, превратился в скандал на повышенных тонах?
Кредит доверия — это как мышца, которую нужно тренировать. А ты встал с дивана и пытаешься поднять стокилограммовую штангу…
Денис вышел из спальни, беззвучно прикрыв за собой дверь. Душ он всегда принимал с вечера, однако после той лихорадки, в которой метался всю ночь, постоять под струями воды было просто необходимо.
Дверь в ванную оказалась запертой, изнутри доносился шум воды. Настя.
Денис сходил в туалет, потом пошел в кухню и включил чайник. Бросил взгляд на часы. Половина восьмого. Нужно ехать в офис и работать как обычно, не привлекая внимания и не вызывая подозрений. Он всегда приезжал на место без двадцати девять. Редко — раньше, и почти никогда — позже. Так должно быть и сегодня.
А ночью — снова «загородная прогулка». После того, что пришлось вынести…
Проклятый Фомин! Даже сидя на привязи, как собака, он умудряется уничтожать мою жизнь!
Денис глухо зарычал сквозь стиснутые зубы.
Щелчок закипевшего чайника и щелчок замка двери ванной комнаты раздались одновременно. Черт… Пойти в душ — вода остынет. Выпить кофе, а потом в душ… А время?
Время сжалось, исказилось, перекрутилось. Все стало иным, неправильным. Денис стоял посреди хаоса, в который обратилась его жизнь, и не знал, что делать дальше.
Выйдя в коридор, едва не столкнулся с Настей, которая напоминала белое облако в пушистом халате и с полотенцем на голове.
— Доброе утро.
Дочь на него даже не взглянула, с отсутствующим выражением лица прошагала мимо.
Ах, да. До сих пор не может забыть, как он тогда влетел в ее комнату, как схватил эти дурацкие часы и поднял такой крик, будто Настя стащила у него ампулу с морфином, не меньше.
И — никаких объяснений. Он просто не смог дать ей никаких объяснений, хотя и пытался извиниться. Наверняка Настя слышала их ночную ссору. Наверняка она сейчас целиком и полностью на стороне матери. Людям свойственно поддерживать тех, кого они понимают. А понять Дениса было невозможно хотя бы потому, что он этого не хотел.
Понять — значит, принять. А он не желал принятия этой уродской ситуации. С ней было необходимо покончить как можно скорее. Перешагнуть — и забыть навсегда.
— Тебе надо быть в школе через полчаса, — повысил голос Денис. — А ты все еще…
Дверь комнаты захлопнулась у него перед носом. Денис сжал кулаки. Внутри него заклокотало.
Давай, — ухмыльнулся Фомин. — Тебе же хочется. Сделай так, чтобы она никогда не узнала, какой грязный секрет хранит ее папашка. Это ведь просто. Возьми в кухне нож, войди в комнату, и…
Денис ворвался в теплую, наполненную паром ванную. Голова закружилась. Он тяжело дышал, опираясь на края раковины.
Зеркало запотело. Денис провел по нему ладонью, увидел мутное отражение. Пожалуй, даже хорошо, что мутное. Во многом знании — многие печали, неведение — благо.
Открыв холодную воду, Денис умыл лицо. Стало легче.
Через полчаса, посвежевший и взбодрившийся, Денис спускался по лестнице. «Это — просто испытание, — говорил он себе. — Временные трудности. Даже идеальные семьи их переживают. Мы справимся. Вот только покончу с этим делом, и сразу…»
Что «сразу»? Этого он пока не мог представить. В воображении виделось что-то отдаленное, солнечное, беззаботное, наполненное прозрачным воздухом и веселым смехом. Абстрактная картинка, которую можно было бы вставить в раму и подписать: «Счастье».
Скоро лето. Да, еще полтора месяца, но время летит так быстро… Лето — отличный повод, чтобы уехать куда-нибудь подальше, забыть про все невзгоды. У Насти начнутся каникулы, он сбросит дела на секретаря и заместителей…
С отрешенной улыбкой Денис проверил почтовый ящик на первом этаже.
Он все еще стоял, держа в трясущейся руке лист бумаги с цифрой «3», когда сзади раздался голос:
— О, поймал. Слушай, не подбросишь? А то мне вчера выпить пришлось, машину возле кабака оставил…
Денис резко развернулся. Наверное, излишне резко. Сосед, стоявший тремя ступеньками выше, осекся. Внимательно всмотрелся в лицо Дениса.