Полицейская машина образовалась, как положено, вдруг откуда ни возьмись. Вроде не было — и на тебе. Визг сирены и «прижмитесь к обочине». Пришлось сбросить скорость и прижаться. Денис вытащил из бумажника крупную купюру, зажал между правами и страховым полисом. Номинала купюры обычно было достаточно для того, чтобы услышать «Счастливого пути, не нарушайте» и отправиться дальше. Но в этот раз быстро избавиться от дэпээсника не удалось.
— Выпивали? — едва заглянув в права и не обратив на купюру внимания, подозрительно принюхался мент.
— Ты чего, командир? — искренне удивился Денис. — Месяц, как не притрагивался!
— Все так говорят, — буркнул дэпээсник. — Пройдемте, — мотнул головой в сторону патрульной машины.
— Я спешу, — повторно попробовал отбрехаться Денис и демонстративно начал рыться в бумажнике.
Однако ни тени заинтересованности в глазах дэпээсника не появилось.
— Все спешат. Пройдемте, — с нажимом повторил он.
Да чтоб тебя! Развелось вас, принципиальных… Денис, выругавшись сквозь зубы, отстегнул ремень. Подошел вместе с дэпээсником к патрульной машине. Тот открыл заднюю дверь. Кивнул, приказывая садиться.
Потом Денис не раз задавал себе вопрос: что заставило его сесть? Он ведь сразу насторожился. Едва лишь увидел, что сзади уже сидит человек, — и его первым позывом было броситься обратно, к внедорожнику. Почему не бросился, что остановило?
Денис всегда доверял интуиции, и она его не подводила. Он не верил, что успех в бизнесе — как, впрочем, любая удача — может прийти к кому попало. Удача приходит к тем, кто ее ждет. К людям, которые не боятся рисковать. Денис гордился своими успехами и твердо знал, что многого достиг именно благодаря интуиции. Что помешало довериться в этот раз — черт его знает.
Привычка подчиняться власти? Вряд ли. С этой привычкой Денис расстался многие годы назад, когда сам стал властью. Скорее, боязнь выглядеть идиотом. Казалось бы, какая тебе разница, на что будешь похож в глазах окружающих, если все инстинкты в один голос вопят: «Беги!»? Но Денис не побежал. Один из самых больших страхов — страх показаться смешным. Солидный, уважаемый дядька на солидной машине — и вдруг бросится удирать от ДПС. На том основании, что ему не понравился человек, сидящий на заднем сиденье… Детский сад, да и только.
Денис сел в машину. Лейтенант, который его остановил, тут же уселся рядом, грубым толчком заставив Дениса подвинуться. Захлопнул дверь.
— Что вы себе… — Денис в гневе повернулся к нему, но договорить не успел. В челюсть прилетел кулак.
Машина тронулась. Денис молчал. Защищаться или ударить в ответ не пытался.
По молодости он пробовал заниматься боевыми искусствами, в те времена это было модно. Походил к тренеру с полгода и бросил. Получать по морде и другим частям тела — не самое приятное времяпрепровождение, а девушек из окружения Дениса набитые кошельки возбуждали куда больше, чем победы на татами. Времени и сил занятия отнимали много, сколь-нибудь серьезной практической пользы Денис, положа руку на сердце, в них не видел. Был уверен, что, если придется драться, всегда найдутся люди, готовые делать это за него. И до недавнего времени именно так и было! До недавнего времени жизнь Дениса Белова в принципе была другой.
Откинувшийся от удара назад, затылком на спинку сиденья, Денис машинально попробовал выпрямиться. Для того, чтобы тут же получить еще один удар — на этот раз в ухо. Теперь он выпрямляться не спешил. Мысли в голове метались, их необходимо было привести в порядок.
Кто это? Что им нужно? Машина-то — действительно патрульная, тут ошибки быть не может. Неужели… Догадка обожгла похлеще ударов. Неужели его арестовали и сейчас будут выбивать признание? Денису доводилось слышать о разных методах ведения допросов, но всерьез он подобные байки никогда не воспринимал, все-таки не тридцать седьмой год на дворе. Диктофоны, камеры, СМИ — утаить от широкой общественности что бы то ни было с каждым годом становится все труднее. И тем не менее — из его разбитой губы текла кровь. Капала на пиджак и рубашку.
— Что… вам… нужно? — сумел выговорить Денис.
Почувствовал, что от него ждут этого вопроса. А заставлять таких людей ждать — означает злить их еще больше. Денис понял, что устал бояться. Он признается во всем. Он подпишет любые бумажки — все равно потом его адвокат от этих признаний мокрого места не оставит. Пусть бьют, пусть делают с ним, что хотят! Лишь бы они немедленно, прямо сейчас поехали к нему домой. Денис знал то, что не знают они: настоящий убийца на свободе. А значит, под ударом семья, жена и дочь.
— Это арест?
— Х*ест, — бросил, словно плюнул, «лейтенант». — Много чести — такое говно, как ты, арестовывать. — Он вдруг подался вперед. — Думал, раз Михал Федорыч на пенсии, так он от этого ментом быть перестал? Тварь! — От удара в живот у Дениса потемнело в глазах.
«Михал Федорыч, — закрутилось в голове, — Михал Федорыч… Кто это? Кто?!»
— От меня добавь, — послышался низкий бас с водительского сиденья. — Я у Фомина в отделе службу начинал.
«Фомин! Михаил Федорович. Ну, конечно. О господи…»
— Месть, да? — отдышавшись, проговорил Денис. — Понял. Принял. Бейте. Только потом, пожалуйста! Отвезите меня домой. Моя семья…
— Вот мразь! Семьей решил прикрыться! — новый удар.
Избивать Дениса в тесноте салона было неудобно, и скоро машина свернула на проселочную дорогу.
— Э-э… Здравствуйте. Извините, пожалуйста… — Вероника, старательно изображая застенчивость, переминалась с ноги на ногу на пороге закутка, который здесь наверняка гордо именовался «торговой точкой».
Крошечное, в пять квадратных метров, пространство, часть которого занимал узкий прилавок, а все остальное место — стеллажи, уставленные телевизорами, магнитофонами, радиоприемниками, телефонами и предметами, о назначении которых Вероника могла только догадываться. Объединяло их одно: все эти вещи были старыми. Не старинными — а оттого ценными и из года в год становящимися все дороже, — а именно старыми. Из тех, что не нужны никому, кроме таких же стариков, которые вместо того чтобы купить новый телевизор, до последнего будут ломать глаза в обнимку со старым. Они найдут миллион причин, почему это делают: от «лучше звук» до «полезней для здоровья», но на самом деле причин всего две. Бедность или привычка. А как правило, то и другое вместе. У Вероники подобные лавки всегда почему-то вызывали чувство неловкости. Делалось стыдно за то, что сама в последние пару лет сменила уже два телефона и присматривалась к третьему.
К визиту Тимофей готовил ее лично: заставил стереть с лица косметику, гладко зачесать волосы и нарядиться в платье, которое Вероника называла «замарашным». В свое время специально купила именно такое: бесформенное, из дешевой синтетики, невнятного цвета. Сидело платье кошмарно: сзади висело мешком, спереди липло к коленям. Для того чтобы догадаться, какая роскошная фигура скрывается под ним, нужно было обладать незаурядной фантазией.
Тимофею платье очень нравилось. В этом платье Вероника обычно беседовала со стариками и людьми невысокого достатка. У нее было время убедиться, что Тимофей прав, и «бедненько, но чистенько» вызывает у таких людей необъяснимую симпатию. Тонкий неуверенный голос и застенчивое поведение также являлись неотъемлемой частью образа. Модную курточку Вероника сняла заблаговременно, держала в руках ее и пакет из супермаркета, в котором спрятала свою изящную брендовую сумку — стоимость которой примерно равнялась совокупной стоимости всего, что находилось в лавке, включая стеллажи и кассовый аппарат.
— Здравствуйте.
Хозяин «старье-берем» был одет в клетчатую рубашку и жилетку цвета хаки со множеством карманов — набитыми так туго, что казались надутыми. И это было, пожалуй, самым примечательным в облике дядьки, в остальном он являл собой абсолютное не пойми что. Если бы Тиша попросил Веронику описать его внешность, возникли бы серьезные затруднения.
Не очень высокий — но и не сказать, что низкий. Не полный, но и не щуплый. Лысеющий, но еще не облысевший окончательно, остатки седых волос старательно зачесаны набок. На носу — очки с толстыми стеклами, в оправе, которую запросто можно было бы выставить в этой лавке на продажу: такие очки носили, когда Вероника еще не родилась. Возраст — тоже не сообразишь, дядьке с равной долей вероятности могло быть как пятьдесят лет, так и хорошо за шестьдесят.
Про любого другого обладателя подобной внешности Вероника с абсолютной убежденностью сказала бы: «неудачник». Ей был хорошо знаком подобный тип людей — из тех, у кого все и всегда складывается не так. По чьей угодно вине, кроме собственной. Они рождаются не в тех семьях, ходят не в ту школу, живут не в той стране и обязательно больны всеми мыслимым болезнями — половины которых можно было бы избежать, если бы не равнодушие врачей, которым, разумеется, наплевать на все, кроме денег. Вероника поставила бы последний грош на то, что хозяин лавки одинок, и последней женщиной, с которой общался близко, была его мама. Но страдающим от одиночества дядька не выглядел — так же, как не выглядел неудачником.
В жизни этого человека все сложилось именно так, как хотел он. Его взгляд не был взглядом лузера — заранее обиженным на все, что может с ним произойти. Этот человек твердо знал, что находится на своем месте, и не променял бы его ни на какое другое. Он, похоже, не мыслил своего существования нигде, кроме этой лавки. И взгляд у него оказался твердым, не по-стариковски острым.
— Можно вас попросить распечатать, пожалуйста? — Вероника, старательно покраснев, протянула на ладони флешку. — Это заявление для собеса, я распечатала на работе — в двух экземплярах, как у них написано — и забыла, представляете? А там прием с трех до пяти, вернуться уже не успею, специально отпросилась пораньше! Хорошо хоть у меня флешка с собой. Я спросила охранников, мне сказали к вам подойти…
— Давайте, — оборвал ее многословие хозяин закутка.