Все шло как нельзя лучше, думала Оливия. Кошмары Зоуи наконец прекратились. Надо признать, Джемма проявляла настоящие чудеса изобретательности, занимаясь с девочкой, и та успевала так наиграться за день, что к вечеру буквально валилась с ног от усталости. Старшие мальчики проводили время на улице со своими новыми друзьями. Оливия старалась не приставать к ним с вопросами и предоставлять им свободу, хоть это и давалось ей с трудом. Она была прежде всего матерью, львицей, которая оберегала свое логово, и для нее было естественно интересоваться, чем заняты львята. Но Том следил, чтобы она не перебарщивала с контролем. Дети и так были весь год под их присмотром, так что летом, особенно сейчас, когда они переехали в новый город, стоило немного оставить их в покое. «Мы теперь живем в маленьком городишке, что может с ними случиться? Если мы не дадим им немного личного пространства здесь и сейчас, когда еще будет подходящий момент?» — настаивал Том. Он был прав. Джемма его поддержала, сказав Оливии, что у Кори, ее брата, есть голова на плечах, и мальчики были в безопасности в Мэхинган Фолз. Это главное, твердила себе Оливия. По вечерам, за ужином, она видела, что мальчики радуются жизни. Даже Оуэн стал не таким замкнутым, как обычно. Три дня назад он подошел и сам обнял ее, обхватив ее шею руками и прижавшись головой к ее голове. Оливия растаяла от нежности и даже прослезилась. Ему так нужна была любовь! Чтобы так раскрыться, ему потребовалось полтора года. Постепенно он освобождался от своей брони и отваживался выйти наружу, принять семью, которая не была родной, но стала таковой в силу обстоятельств.
Из-за какого-то грузовика, который одним январским вечером вылетел со встречки и врезался в машину сестры с мужем, когда они возвращались после самых обычных выходных с друзьями…
Оуэн чудом избежал смерти, потому что в последний момент слег с отитом и остался с няней дома. Выжил благодаря воспалению уха.
Он потихоньку оправлялся от этого удара. В тринадцать лет особенно сложно осознать, что мир лишен логики. В этой трагедии не было его вины, из нее нельзя было извлечь никакой морали. Его родители не пожертвовали собой ради кого-либо. Ничего, что могло бы оправдать в его памяти гибель его родителей. В его душе оставались зияющая пустота, отчаяние и чувство бессмысленности жизни. Они уже приближались к дому после долгой дороги, нескольких часов без сна, когда за несколько секунд их жизни резко оборвались. Это не поддавалось никакому объяснению. И с этим нельзя было смириться. Том и Оливия несколько раз говорили с Оуэном о случившемся, когда видели, что он чувствует себя потерянным, но Оуэн предпочитал недосказанность. В шуме ежедневной суеты ему было спокойнее молчать о своей боли.
На новом месте все шло на лад. Оливия с радостью смотрела в будущее. Особенно здесь, в этом земном раю. Чтобы стать совсем счастливыми, требовалось лишь некоторое время.
Оливия задумчиво подняла голову навстречу солнцу. Она только что вышла из студии радиостанции. Передача мало-помалу вырисовывалась. И Пэт Деммель подыскал для нее отличное время — с девяти до одиннадцати вечера по будням. Она успевала после обеда подготовиться к эфиру, поужинать с семьей, уложить детей спать, доехать до Ист-Пибоди и быть в студии как раз вовремя. Самый интересное время: два часа доверительного общения, прежде чем все отправятся спать. Оливия была в восторге. Они провели несколько пробных встреч, чтобы найти нужный формат — преимущественно по утрам. Пэт Деммел уезжал на неделю, чтобы свозить приятеля в путешествие по Калифорнии — какое-то давнее обещание, но после возвращения он так и сыпал новыми идеями. Мелодии для заставки, вставные рубрики и прочие советы по содержанию — он был неистощим.
К учебному году тоже все было готово. Оливия уже с нетерпением ждала начала.
Пока она шагала по тротуару, собираясь пройти по магазинам в поисках красивой записной книжки для Тома, чтобы подбодрить мужа в его трудах, какой-то мужчина перешел дорогу, направляясь прямо к ней. Высокий худощавый субъект с шеей, торчащей из накрахмаленного воротничка рубашки, и в костюме, плохо сидящим на сутулых плечах.
— Извините, скажите, вы работаете на радио?
От удивления Оливия не сразу нашлась что ответить и, не вдаваясь в долгие объяснения, кивнула.
Седой мужчина с впалыми щеками и тусклым взглядом раскрыл кожаную визитницу и показал ей карточку с официальным логотипом.
— Я Филип Мортенсен из Федеральной комиссии по связи, из Бюро по обеспечению правоприменительной практики, не знаю, знакомы ли вы с нашей службой?
— Ммм… Я в целом знаю про комиссию по связи…
В ее профессии всем была знакома эта организация, под чьим контролем находились радиостанции на всей территории штатов. Она могла прикрыть какую угодно программу или даже станцию, все от нее зависели, и комиссия следила, чтобы везде соблюдались законы, действующие на той или иной территории.
— Могу я узнать о вашей должности на радио? — спросил он с притворно любезным видом.
— Я… только недавно устроилась. Я ведущая.
Мортенсен окинул ее изучающим взглядом. Очевидно, этот тип за последние годы ни разу не смотрел по утрам федеральное телевидение, или у него напрочь отсутствовала память на лица. Он явно ее не узнал.
— Может, вы хотите поговорить с директором станции? — спросила она, оправившись от удивления.
— Да, но раз уж я вас встретил, я хотел бы задать вам пару вопросов. Мы расследуем ряд аномалий и проблем на линии. Поэтому, возможно, вы замечали этим летом…
— Да, — немедленно перебила его Оливия, — у нас в самом деле было одно происшествие. На прошлой неделе. Скажу сразу, что не разбираюсь в технике, но это совершенно точно было ненормально, могу вас заверить.
Мужчина явно заинтересовался и, достав вместо визитницы блокнот, приготовился записывать.
— Какого рода происшествие?
— Голоса. Очень странные. И вопли… Немного напоминало тяжелый рок, вроде песен, которые слушают подростки.
— Сатанистские? — Мортенсен и бровью не повел.
— Ну… не знаю. Возможно, это саундтрек из какого-нибудь фильма, не могу сказать…
— А говоривший был один или их было несколько?
— Кажется, сначала один, очень недолго, до всех этих криков.
— Он хотел что-то сообщить?
— Ну, он говорил неразборчиво, так что…
Сотрудник комиссии сжал губы и кивнул:
— А дальше?
— Дальше… всё.
Серые зрачки уставились прямо на Оливию. Он разглядывал ее так пристально, что Оливии вдруг стало неуютно. Ей не понравилась эта перемена в его поведении — как будто до этого момента он разыгрывал перед ней комедию, и вдруг под маской федерального служащего показалось лицо следователя.
— Больше никаких неполадок или вторжений на вашей частоте?
— Нет, насколько мне известно. Вам стоит поговорить с моим начальником, Патриком Деммелем, он сейчас там.
Мортенсен кивнул в знак того, что об этом он уже подумал, но его вопросы не закончились:
— А как насчет вашей телефонном связи?
— Моего личного телефона, вы имеете в виду? Нет, никаких неполадок… А вы думаете, это… что это было адресовано мне? — встревожилась Оливия.
— Вовсе нет, но мы пытаемся определить границы проблемы и должны убедиться, что речь идет только о радиовещании.
— Вы думаете, это было специально? Какой-то злоумышленник ворвался в эфир?
— Мы в процессе расследования, пока я ничего больше не могу вам сказать. Спасибо, миссис…
Оливия на секунду засомневалась, стоит ли называть свою фамилию. Этот тип действовал ей на нервы.
— Спенсер-Бардок, — сказала она наконец.
Не оставив ей даже визитку, как это обычно делали федеральные агенты в фильмах, Мортенсен попрощался и направился ко входу в студию. Оливия сама не знала, почему, но встреча оставила у нее неприятное ощущение. Как будто ее использовали в непонятных целях — это просто смешно, если подумать, ведь они просто обменялись парой слов на тротуаре. Она решила, что этот Филип Мортенсен ей не нравится, и снова зашагала по направлению к дому.
Никакого желания ходить по магазинам у нее уже не было.
На переходе она посмотрела по сторонам и заметила припаркованный напротив белый фургон, из которого, очевидно, и вышел Мортенсен.
На пассажирском сиденье сидел мужчина в сером комбинезоне и в кепке, низко надвинутой на глаза. Хотя козырек и закрывал его лицо, Оливия поняла, что за ней наблюдали.
Это ей совсем не понравилось.
За кого эти люди себя принимают? За миссионеров-инквизиторов Святейшей Федеральной Власти?
Нет, решительно, она ни о чем не жалела. Правильно, что она бросила этот порочный мир большого города. Гостеприимная сонливость Мэхинган Фолз сумеет ее убаюкать, так что она забудет обо всем уже через пару часов.
Ей хотелось лишь одного: вернуться наконец в свое убежище. В свою крепость. К семье.
19
Сначала Том думал, что ему достался рог изобилия, но теперь он начинал задаваться вопросом, не открыл ли он вместо этого ящик Пандоры. Каждый час, проведенный за исследованиями, требовал дополнительных двух и неизбежно наполнял его сомнениями и порождал бурю новых вопросов.
Найденные на чердаке коробки вызвали в нем головокружение человека, которому кажется, что он обнаружил клад. Наверное, похожие чувства могли бы охватить археолога, который нащупал глиняный кусок, думал Том. Он старается не торопиться сверх меры, откапывая находку, чтобы все не испортить, но вместе с тем ему не терпится скорее увидеть ее целиком и узнать, удалось ли ему сделать исключительное открытие или его постигло горькое разочарование.
Том провел всю неделю, запершись в кабинете и извлекая из коробок листы бумаги, тетради и книги, которые он методично расставлял по все еще загроможденным полкам. Все это пахло влагой и пылью, так что он распахнул окно в сад, чтобы немного проветрить комнату, и работал, не отзываясь на призывы манящего летнего денька.
Содержимое восьми коробок было разложено вокруг него в относительном порядке, казавшемся ему логичным. Сначала лежали книги. Самые новые из них относились к 1974 году, а некоторые были изданы в конце XIX века, с обтянутыми кожей обложками, золочеными корешками и выгравированными серебряными буквами. Том еще не прочитал ни одну из них, но пролистал внимательно, чтобы разложить по порядку. Большинство были так или иначе связаны с оккультизмом. Магия, спиритизм, прорицания, телекинез, астрология, эзотерическая история, колдовство, психология и немного о гипнозе. Это было первым звоночком. Первым подтверждением.