Оливия встала с пластикового стула и повернулась к дежурному.
— Мы ждем тут уже час.
— Прошу прощения, мадам, но вы хотели лично поговорить с шефом Уорденом, а он сейчас занят, говорю же: ваше заявление примет любой офи…
— Нет, я хочу говориться с вашим начальником. Неужели так сложно поговорить с шефом полиции в таком маленьком городке? Говорю вам, это срочно!
— Мадам, успокойтесь.
Оливия ударила кулаком по столу.
— Надо склеить ласты в луже крови, чтобы тебя наконец начали принимать всерьез?
Дежурный посмотрел на нее с таким выражением, будто она была дьяволом во плоти. Его суженные зрачки переметнулись на малышку, будто желая подчеркнуть, как неуместно терять контроль над собой в присутствии собственной дочери, особенно такой маленькой. Оливия сжала кулак, готовая сорваться. Джемма никогда раньше не видела ее такой, казалось, она сейчас начнет плеваться огнем или прожжет полицейского взглядом.
— Итак, вот он я, — произнес резкий голос. — Шеф Ли Уорден к вашим услугам, пройдите в мой кабинет, мадам Спенсер-Бердок.
Джемма взяла малышку Зоуи за руку, чтобы отвести ее в кабинет, когда усатый мужчина повелительным жестом поднял указательный палец.
— Нет, оставайтесь здесь. Я хотел бы сначала переговорить с вашей матерью.
— Я ее работодатель, — поправила Оливия, — а она жертва.
— Да, я понимаю, но давайте делать все по порядку, сначала вы, а девушка потом.
Коп не слишком разбирался в хороших манерах и выражался с грубой прямотой. С ним сложно было поспорить, и Джемма сказала в ответ на вопросительный взгляд Оливии:
— Я пока посижу с Зоуи. Давайте, я вам доверяю, Оливия.
Шеф Уорден с бесстрастным видом поглаживал свои блестящие усы. Он сидел вытянувшись в большом кожаном кресле, скрипящем при каждом движении, в кабинете, стены которого были оклеены фотографиями местных политиков. Он выслушал подробный рассказ Оливии, начиная с ее встречи с Дереком Коксом до признания Джеммы в ее гостиной. Он ни разу не перебил Оливию, но и не делал никаких записей, что насторожило его собеседницу.
— Вы не собираетесь записать мои показания для протокола?
Глаза Уордена уставились на нее.
— Мадам Спенсер-Бердок, вы совсем недавно в Мэхинган Фолз, не правда ли? Вы уверены, что хотите, чтобы ваше имя было замешано в полицейское расследование? Тем более в предполагаемом сексуальном скандале?
— Предполагаемом? В том, что я вам рассказала, нет никаких предположений.
— Пересказ чужого рассказа. Вы же не присутствовали при нападении.
— Мои сыновья были тогда в кино.
— Сколько вашим сыновьям лет?
— Тринадцать.
— И вы отпустили их на фильм ужасов? Вчера в кино были только ужасы, я достоверно знаю. Я состою в муниципальной комиссии, которая составляет программу, и я был против этих фильмов, но, видимо, нравы испортились и я оказался в меньшинстве.
— Я не знаю, что они вчера смотрели, они подростки, и какая вообще разница! Важно то, что случилось с Джеммой!
Уорден поднял кустистую бровь.
— Вы действительно хотите привлечь в качестве свидетеля своего сына?
— Слушайте, я даже не знаю, заметил ли он что-то, это дети, я допускаю, что они даже не поняли, что что-то произошло, но они могли заметить Дерека Кокса рядом с Джеммой!
— Это не запрещено. А у нее есть медицинское свидетельство, чтобы подтвердить, что ее… трогали?
— Нет, она сейчас не в том состоянии. И я вам уже объясняла: не было проникновения его члена со стороны Дерека Кокса, так что невозможно будет обнаружить лобковые волосы или следы спермы, если вы это имеете в виду. Но насколько я знаю, засунуть пальцы в вагину женщине — это называется изнасилование!
Оливия пыталась держать себя в руках, но она была в ярости. Все это было пустой тратой времени, и она как будто билась в бетонную стену. Этот Уорден как будто вышел из плохого фильма, какое-то патриархальное ископаемое, полное предрассудков и упертое как осел.
Шеф полиции провел языком по пересохшим губам и наклонился к Оливии.
— Мадам Спенсер-Бердок, я просто хочу, чтобы вы поняли, что это серьезное дело, даже очень серьезное, и нельзя опираться на одни только слова девушки. Ведь последствия могут быть разрушительными для мужчины, которого она обвиняет.
— Последствия? Смею надеяться, что…
— Дайте мне договорить, — прервал он, подняв руку. — Дерек Кокс не ангел, охотно верю, но он еще молод, он может измениться, и кто знает, может, через двадцать лет он создаст вакцину от рака? Но что точно известно: если я сейчас впутаю его в это дело, из-за того что он якобы щупал…
— Изнасиловал, — решительно возразила Оливия, вызвав недовольство собеседника.
— …и он отправится в тюрьму, то там уже не останется никаких шансов для его нормального будущего. Ни высшего образования, ничего, кроме решеток и неизбежной деградации, которая сначала испортит его, а потом заставит портить жизнь окружающим.
Оливия слушала в ужасе, открыв рот.
— Вы хотите сказать, что важнее не вредить будущему этого подонка, чем совершить правосудие для бедной девушки, над которой он надругался?
— Во всяком случае, будем реалистами: все это ни к чему не приведет. Ее слова против слова Дерека.
— Я поддержу ее. Я могу свидетельствовать о ее репутации. И я видела, как Дерек с ней разговаривал, я могу засвидетельствовать его обращение с ней, психологическое насилие…
— Дерек Кокс дружит с детьми очень влиятельных людей нашего города…
— Ах, вот как? И правосудие на стороне богатых, надо полагать?
— Конечно, нет. Но вы только приехали и хотите, чтобы ваша семья была замешана в настолько серьезное дело? Которое к тому же основано только на ваших утверждениях? Вы станете предметом сплетен. Местные разделятся на два лагеря. Вам придется столкнуться с теми, кто поддержит версию Дерека Кокса, и для вас и вашего сына это будет непросто.
— А у него есть своя версия? Вы его даже не допросили!
— Он будет все отрицать, ведь нет ни одного свидетеля и никаких вещественных доказательств. А даже если бы вы могли подтвердить, что он имеет какое-то отношение к этой девушке, он скажет, что это любовная история. Он скажет, что она передумала уже после, что она хочет отомстить уж не знаю там за что…
Оливия не могла поверить ушам. Ей хотелось кричать, встряхнуть старого придурка за плечи. Когда она решила, что хуже уже быть не может, он подлил масла в огонь:
— И между нами говоря, даже если бы все подтвердилось, я не торопился бы его обвинять. В наше время мужчине так сложно понять, как реагировать! Девушки ходят грудью наружу и с полуголой задницей, бросаются на парней, а потом изображают оскорбленную невинность, если им потрогали грудь. Пора бы уже внести ясность!
Дремучий тип из Средневековья. Оливия не верила своим ушам! Она думала, что движение #MeToo заставило проснуться мужчин со всего мира, и слова Уордена звучали как полное фиаско.
— Он изначиловал Джемму Дафф пальцами, — повторила она.
— Да, да, я понял, она так говорит. Знаю я этих Даффов. Разведенные.
— Не понимаю, какая связь…
Шеф Уорден соединил пальцы пирамидкой, и усы его дрогнули, пока он пытался выразить свою мысль как можно лучше:
— Знаю, что вы меня ненавидите. Вы сейчас под воздействием сильных чувств, но поверьте старому волку, скоро вы меня поблагодарите, что я не впутал вас в эту историю.
Оливия решительно помотала головой.
— Нет, я хочу подать заявление против Дерека Кокса. Я не покину здание, пока вы не зарегистрируете жалобу.
Уорден пристально посмотрел на нее. Весь его вид выражал ярость, воздух в комнате дрожал от напряжения. В его голосе не осталось ни следа любезности:
— Вы сами сказали, что вы не ее мать. Она несовершеннолетняя. Я поговорю с ней один на один, сам, и уведомлю обо всех возможных последствиях. И выясню, действительно ли она этого хочет. Если мадемуазель Дафф останется непреклонной, я вызову ее мать. Вы не присутствовали при предполагаемом нападении, вы ей не родственник, так что с вами мы закончили, можете идти. До свидания, мадам.
28
Одиннадцать из двадцати трех.
За три дня Том прочитал почти дюжину тетрадей Гарри Талли. Но портрет этого увлеченного оккультизмом человека, который прожил здесь десять лет, прежде чем покончить с собой, нисколько не прояснился.
Оливия не стала задавать слишком много вопросов, когда Том настоял на том, чтобы временно переставить кроватку Зоуи в другую комнату. Крысы оказались убедительным предлогом. Конечно, так не могло долго продолжаться, он и сам начал себя спрашивать, не заходит ли его паранойя чересчур далеко. Настоящие качели между убежденностью и скептицизмом, практически американские горки. То он верил, что надо готовиться к худшему, то был готов отмахнуться от своих опасений и считал себя идиотом.
В их доме жили призраки? Это же чистый абсурд, он прекрасно это понимал. Версия, которая яйца выеденного не стоит. Но подозрительных обстоятельств становилось с каждым днем больше. Сперва ночные кошмары у малышки Зоуи, потом необычно большой след укуса на ноге Чада, и наконец ужас Оливии, когда ей почудилось чье-то невидимое присутствие в комнате Зоуи. В той самой комнате, где Талли свел счеты с жизнью, спрятав перед этим на чердаке записи о своих эзотерических изысканиях. Тому надоело вздрагивать каждый раз, когда на сквозняке захлопнется какая-нибудь дверь. Пора было взять быка за рога. Ему было неясно, что происходит, но он подозревал нечто большее, чем череду странных совпадений. Успокаивая себя, он твердил, что всему найдется до смешного простое объяснение, ничего общего не имеющее с призраками, которых он никак не мог выкинуть из головы. Он понятия не имел, с чем ему пришлось столкнуться. Какие-то фокусы, связанные с психологическими травмами, заключенными в истории дома. В конце концов, есть же в психоанализе термин «родовая травма», так что почему бы какому-то эмоциональному пережитку не остаться в этих стенах, продолжая влиять на их семью? Том был уверен, что на большую часть вопросов он найдёт ответы здесь, в трудах Гари Талли.