Я прекращу все это. Я нашел ответы на все свои вопросы. Да, я сильно увлекся, и все эти странности не привлекли бы моего внимания, не найди я тетради Талли, но теперь я знаю, что его поиски не привели ни к чему, кроме безумия. Все, я развлекся. Какая-то часть моего «я» хочет во все это верить, но хватит игр, меня ждут семья и новая пьеса.
Он захлопнул ноутбук и направился к двери.
Ему совсем не улыбалось загреметь в психушку, уж в этом он был уверен.
Лишь выйдя из кабинета, он вдруг осознал, что боится. Боится того, что может ему сказать эта женщина. Ему, новому жителю Фермы, которая отняла у нее мужа и дочь.
39
Каникулы подходили к концу, и это вызывало чувство легкой меланхолии, необходимость решительно перевернуть страницу. Снова откроются двери школы, и начнется повседневная школьная жизнь. Скоро кончатся последние теплые недели, и с севера подует холодный осенний ветер, срывая с деревьев желтые листья. На пляжах Мэхинган Фолз уже мало туристов, и на набережной и Мейн-стрит можно было все реже встретить новые лица. Семьи уже не жили размеренной жизнью изо дня в день, но сосредоточенно ждали начала учебного года, школьной рутины, возвращения к работе. Следующий отпуск был далеко, и каждое утро теперь надо было проявлять собранность, подвижность, ежедневно контактировать с миром.
Мэхинган Фолз скоро замкнется сам на себе. С посетителями будет покончено, они станут совсем редки. Здесь никто не бывал «проездом», ни одно шоссе не пересекало этот городок, сюда нужно было ехать по Вестерн Роуд, свернув с Массачусетской магистрали 128, среди заросших полей, затем по холмам, пока дорога наконец не проходила мимо самого большого из водопадов реки Вескиг. Вид, который открывался отсюда, стоил всего проделанного пути. Одно желание оказаться среди дикой природы оправдывало все путешествие. Но осенью никто не делал ничего подобного. Город, окруженный лесами и скалами, погружался на зиму в неизбывную тишину, почти в спячку. Мэхинган Фолз был подобен огромному животному, которое заканчивало последние приготовления, чтобы погрузиться на несколько месяцев в сонное оцепенение.
Оливия увидела, как муж выходит из кабинета, и заметила на его лице выражение досады. «Возможно, это не такая уж удачная идея», — сказал он, не пускаясь в дальнейшие подробности касательно своих бесплодных изысканий. В результате он так и не приступил к написанию новой пьесы. Необходимо думать теперь над другим сюжетом. Странно, но он вовсе не выглядел растерянным, даже наоборот, скоро его снова одушевила радость, какая-то беззаботность, которая всегда шла ему на пользу. На следующий день он отвез всю семью в Рокпорт на пикник, а несколько следующих дней проводил время с дочкой, лежа в саду, гуляя на пляже или играя в гостиной. За эти две недели Том с Оливией бессчетное количество раз ходили вместе за покупками, устраивали романтические ужины вдвоем. В такие моменты, когда все шло как нельзя лучше, Оливия не могла отделаться от беспокойного чувства. Жизнь не может быть такой простой, такой идеальной. Это счастье, эта беззаботность и легкость лишь скрывали грозу, которые готовилась разразиться. Жизнь не бывает такой мирной. Рано или поздно возникнут проблемы, просто чтобы уравновесить их карму, потому что никому на земле еще не удавалось жить в непрестанной радости, каким бы хорошим человек ни был. И так было всегда, и Оливия постоянно готовилась к худшему, стараясь не расслабляться. Она сама на себя за это сердилась, но ничего не могла с собой поделать.
Между тем, ничего страшного в конце августа не происходило. Больше того: ее дебют на местном радио увенчался блестящим успехом. Местные газеты только о ней и говорили, и даже в федеральной прессе появилась пара заметок о «возвращении Оливии Спенсер-Бердок». К счастью, круг ее слушателей был ограничен, а сайта у радиостанции не было, как и подкастов. Оливию это полностью устраивало. Она не хотела, чтобы ее критиковали, судили, ей хотелось избежать давления крупных СМИ. На радио она работала для своего удовольствия. Она хотела обзавестись узким кругом верной и доброжелательной аудитории, которой будет интересен ее контент.
Тем временем Чад и Оуэн как обычно проводили время вне дома, пользуясь солнечными днями, чтобы гулять с Кори и Коннором до оврага. Вернуться туда в первый раз после встречи с пугалом было страшно, у них возникало неприятное чувство. Все думали о пугале и трупе Дуэйна Тейлора, который, по всей видимости, гнил где-то в кукурузе, пока вороны и сороки выклевывали ему глазные яблоки и мягкие ткани. Ходить к оврагу — значило вспоминать о том, что они были единственными свидетелями его смерти, и это их тревожило. Но страх попасть в тюрьму был сильнее, и они решили молчать. В тринадцать лет некоторые убеждения, особенно подкрепленные страхом, бывают сильнее самых благородных ценностей.
Четверо подростков три дня выбирали место для своего шалаша. Он должен был быть хорошо защищен от непогоды и удален от ручья, который тек по дну оврага, на случай сильных дождей и разливов. Также он должен был быть скрыт от случайных взглядов, но из него должна хорошо просматриваться местность. Наконец они выбрали площадку между дубом, вязом и плоской скалой. Деревья, особенно дуб, который раздваивался у основания, образовывали естественную стену, так что их убежище оказывалось надежно скрытым. Коннор свистнул у соседа-дальнобойщика пару деревянных поддонов, и вместе они с трудом перетащили их в овраг, чтобы изготовить пол для своей будущей хижины. Много досок, гвоздей и немало пота — и пол готов. Густая листва дуба и вяза образовывали естественную крышу, Коннор прибавил к ней замечательную маскировочную сеть, которую его отец так и не забрал после развода. Сеть была достаточно большой, чтобы полностью закрыть их штаб-квартиру и сделать ее почти невидимой.
Оуэн предполагал, что строительство шалаша займет от силы пару дней, а в результате они потратили целых десять, вдобавок к этому исчерпали все силы и обзавелись царапинами, шишками и синяками. Самое трудное было убедить родителей, что все в порядке, что они просто играют. Оливия сказала им сбавить обороты, чтобы не начинать учебный год выжатыми как лимоны, но никто не следил за их занятиями. Последняя неделя каникул, в конце концов, они имеют право немного поразвлечься…
Две бутылки лимонада, несколько пачек печенья и чипсов, старые покрышки, чтобы использовать в качестве сиденья, — вот то, что они притащили в их убежище. Они подвесили на гвоздь бинокль, чтобы следить за речушкой на дне оврага, потому что она иногда привлекала редких прохожих.
В один особенно жаркий день, когда они отдыхали, прежде чем взяться за последние штрихи строительства, Коннор поднялся и решил пойти посмотреть, что осталось от сожженного ими пугала.
— Нет-нет, не делай этого! — взмолился Кори. — Идиотский поступок, за которое ругают протагонистов фильмов ужасов, и это всегда плохо кончается!
— Я тебе не какой-то протаго-хрен, я хочу просто пойти проверить, лежит он все еще там или как. Я вот уже две недели об этом думаю.
Чад пошел за ним. Соблазн был слишком велик, чтобы ему не поддаться. Оуэн с Кори переглянулись, потом первый последовал за Коннором и Чадом, не в силах оставить двоюродного брата.
— Поверить не могу, что вы настолько тупые, — пробурчал Кори, неуверенно поглядывая на лесную чащу. — И я с вами.
Он заторопился, чтобы не остаться одному.
Полуобугленный комбинезон лежал в зарослях ежевики.
Тыква исчезла, наверное, сгорела в пламени, а вместе с ней и черви, которыми она кишела. В куче золы лежали грабли, которые служили пугалу руками.
— Вы правда думаете, что внутри был Эдди Харди? — прошептал Чад.
— Ну, он точно имеет к этому отношение, — ответил Оуэн. — Его дух, скорее всего, оживил эту тварь.
— Мне немного стремно, — сказал Кори.
Оуэн признался, что и ему страшновато.
Здесь, у края оврага, скалы были не выше трех метров. Мальчики были на самой границе зоны, которую они считали «безопасной». Они потрясенно застыли, когда Коннор подошел к самым останкам пугала.
— Что ты ищешь? — спросил Оуэн.
Старший из их банды не ответил, а только повернул свою кепку с логотипом «Vans» козырьком назад и встал чуть ли не прямо на сожженые вещи пугала.
— Он больной, — прошептал Кори.
Коннор внимательно изучал «тело», а потом подобрал палку и расшевелил обугленные тряпки.
— Твою мать, ну какого хрена ты творишь? — не выдержал Кори.
— Хочет убедиться, что оно и правда мертвое, — сказал Чад, пристально следя за Коннором.
— Да, ничего не осталось, — сообщил Коннор, и Чад восхитился тому, как спокойно и ровно звучал его голос.
Вдруг стая скворцов разом вспорхнула с веток деревьев. Крылья бешено захлопали над головами мальчиков.
— Коннор! — закричал Оуэн. — Назад!
Все ощутили это одновременно: с запада стала надвигаться огромная тень. Казалось, что она появилась с кукурузного поля.
— Сейчас же! — рявкнул Кори.
Коннор обернулся и понял, что на них что-то надвигается. Он отшвырнул палку и помчался огромными скачками, стараясь перепрыгивать корни и заросли папоротника.
Природа за его спиной, казалось, испуганно смолкла перед наростающей тенью.
— Убираемся, живо! — скомандовал Оуэн.
Все одновременно бросились в сторону убежища, петляя между стволами и скалами.
Когда они оказались в овраге, Чад первым остановился и выглянул наружу.
Ничего и никого. Только ветви у края оврага качались на ветру.
— Ребят! — крикнул он. — Порядок!
Они тяжело дышали, согнувшись, уперевшись руками в колени. Коннор вытер нос и заметил кровь.
— Вот черт.
Он взглянул на друзей и побледнел.
У каждого на верхнюю губу стекала струйка крови.
— Что это с нами? — спросил Чад.
Кори вытер нос и заметил, что и у него идет кровь.
— Надышались чем-то? — предположил он.
Оуэн, обернувшись, смотрел на край оврага, с которого они прибежали.