— Не беспокойтесь, Владислав Юрьевич, — улыбнулся генерал. — По-видимому, это, произойдет не так скоро. Человек, вырезавший в свое время лист из статьи Штромберга, несколько часов назад выехал сюда из Тбилиси. Надо полагать, едет он для проверки. Так сказать, генеральная инспекция. Взрыв может произойти только потом. А через час все это будет обезврежено.
— Еще один вопрос, Аркадий Степанович: почему они раньше не взорвали завод? Ведь все подготовлено.
Генерал подумал, подошел к пульту, ответил:
— Да, готово. Но, кроме взрыва, им, по-видимому, важен еще и политический резонанс. А через две недели — Октябрьский праздник.
Помолчав, генерал добавил:
— Мы отсоединим реле от детонаторов. Приемник будет работать по-прежнему. Проверим, когда и откуда поступят сигналы.
Глава 10
В многолетней практике генерала Славинского это был первый случай, когда диверсант, пойманный, в сущности, на месте преступления, вел себя так уверенно и спокойно. Лже-Хромов курил, откинувшись на спинку стула, небрежно закинув ногу за ногу. На лице его не отражалось ничего, кроме наслаждения хорошей папиросой. На Славинского он смотрел без малейшего волнения и, как казалось, даже с некоторым доброжелательством.
Славинский, прекрасно умевший разбираться в людях, понимал — спокойствие это не наигранное, преступник явно на что-то рассчитывает. И среди многих возможных линий допроса генерал выбрал ту, которая в данном случае была самой верной.
— Давайте говорить откровенно, Хромов, — сказал Славинский. — Час назад вы пойманы в подземелье с поличным. Оружие ваше приобщено к вещественным доказательствам. Сейчас в нашем распоряжении имеются все материалы для предъявления вам серьезного обвинения. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
— Вполне, господин генерал, — с улыбкой ответил лже-Хромов. — Шпионаж и намерение совершить диверсию. Квалификация точная.
— Кроме того, — продолжал Славинский, — вам грозит еще и обвинение в убийстве профессора Серебрякова.
— О, это уже лишнее!
— Возможно, — согласился генерал. — Поэтому в ваших же интересах содействовать скорейшему расследованию всех обстоятельств дела.
— В определенной мере я и собираюсь это сделать, — вставил лже-Хромов.
— Почему только — «в определенной мере»?
Генерал уже догадывался, на что рассчитывает диверсант.
— Все, что непосредственно касается моего дела, я вам выложу, — неторопливо, взвешивая каждое слово, начал лже-Хромов. — Это, действительно, в моих интересах. Зачем мне нужны лишние обвинения? А вот вторая часть моих показаний будет зависеть от вас. Я располагаю весьма важными для вас сведениями. Если я буду уверен в том, что мне не грозит расстрел, вы получите эти сведения.
Догадка Славинского оказалась правильной: диверсант собирался поторговаться.
— Хорошо, — спокойно ответил генерал. — Давайте начнем с первой части показаний.
— Я бы предпочел изложить их на бумаге собственноручно.
— Пожалуйста. Это ваше право. Но мне хотелось бы сейчас в общих чертах знать их сущность.
Лже-Хромов подумал, потом кивнул головой:
— Что ж, вкратце могу рассказать и сейчас. Вы, действительно, много знаете?
Вопрос был задан бестактно, но именно поэтому генерал понял — преступник будет говорить правду.
— Да, много. Например, то, что вы не Хромов. Знаем и об экспедиции фон Штромберга. Знаем даже дату, когда вы вырезали лист из журнала «Природа и люди» — девятого сентября прошлого года. Достаточно?
— Да, кое в чем вы осведомлены неплохо.
Диверсант закурил новую папиросу и начал рассказ:
— Моя настоящая фамилия Штромберг. Юлий Карлович Штромберг. Экспедиция в Аджарию была организована моим отцом, любителем археологии. Я не буду сейчас говорить, как именно ему удалось найти подземелье. Достаточно сказать, что на это ушло семь лет. К сожалению, никаких ценностей отец взять не успел: в Грузии была установлена Советская власть. С риском для жизни он успел в последний раз пробраться в крепость и замуровать вход в подземелье.
Штромберг помолчал, как бы вспоминая, потом продолжил:
— Потянулись годы ожидания. Отец бедствовал, но терпеливо ждал, что в России будут восстановлены старые порядки. А годы шли. Я родился уже в эмиграции, в маленьком американском городке Гримсби. Из последних средств отец устроил меня в Нордхоффский университет. В день моего совершеннолетия он раскрыл мне тайну подземелья. Отец рассчитывал, что немцы победят в войне, и когда советские войска вступили в Берлин, тяжело заболел. Ему уже не суждено было поправиться. Тяжелое нервное расстройство перешло в помешательство — отец умер в больнице. Я не спал ночами, мысли не давали покоя: в подземелье лежали ценности на миллионы долларов, а я должен был экономить каждый цент… Одному мне было не добраться до сокровищ; я начал искать компаньонов. Меня познакомили с одним господином. Потом я узнал, что это был руководитель разведывательного центра. Три года назад подводная лодка высадила меня на побережье Аджарии…
Лже-Хромов закурил новую папиросу, затянулся, спокойно продолжил:
— Вблизи крепости оказался лагерь археологов. Пришлось пробраться туда ночью. Мы — со мной были три американца — отыскали замурованный вход, открыли его и проникли в подземелье. Меня интересовали только сокровища, но руководитель разведывательного центра поставил условие: я должен помочь подготовить взрыв завода, построенного над подземным ходом. Три недели мы бурили шпуры, закладывали взрывчатку. Однажды мои спутники натолкнулись в подземелье на постороннего человека и убили его. По документам я узнал, что это был профессор Серебряков. Мы понимали, что наверху ведутся поиски, больше недели отсиживались в подземелье. Потом американцев забрала подводная лодка, а я — с документами Хромова — направился в Москву. По договоренности с разведкой я должен был жить в России до взрыва завода. Мы условились, что, увидев сигнал — объявление в одной из витрин «Мосгорсправки», — я выеду в Аджарию и помогу перегрузить на подводную лодку ценности из подземелья. Объявление появилось три дня назад и содержало указание, что взрыв намечен на седьмое ноября.
— Зачем вы выкрали рукописи Серебрякова у Майсурадзе? — спросил генерал.
— Я опасался, что в них могло быть упоминание о подземном ходе. С этой же целью я вырезал лист из старой статьи отца. Там приводилась легенда, которая могла выявить, какую именно цель преследовала экспедиция.
— Когда должна прибыть подводная лодка?
— В ночь на шестое ноября, после того, как я, убедившись, что все в порядке, дам объявление в справочной витрине на Плехановском проспекте в Тбилиси.
— Текст объявления?
— «Срочно продается хорошо сохранившийся комод красного дерева… Звонить по телефону 3-54-12».
— Вы понимаете, насколько усугубит вашу вину попытка дать неправильные показания?
Штромберг бросил потухшую папиросу в пепельницу, кивнул головой:
— Все, что я сказал, — абсолютно точно.
— Хорошо. Теперь вторая часть показаний.
Штромберг улыбнулся.
— О, господин генерал! Мы пока еще не договорились. Мне нужна полная гарантия того, что я останусь жив. Только тогда…
Славинский помедлил, потом нанес хорошо рассчитанный удар.
— Ну что ж, обойдемся и без этих показаний. Все, что вы можете сказать о бывшем профессоре Нордхоффского университета Уолтере Торне, мы уже знаем.
Удар попал в цель. Штромберг вздрогнул, чуть заметно побледнел, удивленно глянул на Славинского.
— Сядьте, Штромберг, — приказал генерал. — Как видите, торг не состоялся.
Штромберг сел.
— Вы не можете знать всего. Только мне известно, где хранятся фотографии Торна…
— Слушайте, Штромберг, — голос генерала вдруг зазвучал в полную силу. — Если вы хотите смягчить свою вину, — сами, без всяких оговорок, расскажите, что вы знаете о Торне. Вот так.
Взгляд Штромберга встретился со взглядом генерала. Несколько секунд оба молчали, потом Штромберг отвел глаза и нерешительно сказал:
— Мне надо подумать…
Генерал нажал кнопку звонка.
— Хорошо, подумайте!..
Эпилог
В полдень седьмого ноября к «складу номер четыреста семьдесят два» подъехала машина. Скрытый в стене телепередатчик выхватил и перенес на экран в кабинете Торна лицо высокого гостя. Торн поспешил навстречу и встретил гостя у лифта.
— Рад видеть вас, генерал, — пожимая протянутую руку, сказал Торн.
От него не укрылось то возбужденное настроение, в котором находился высокий гость. И когда дверь кабинета плотно закрылась, Торн спросил:
— Начинается?
Генерал покачал головой.
— К сожалению, еще нет. Для войны сейчас неподходящий момент. Но вашу операцию мы проведем — решено ее не откладывать. Действуйте, Торн.
— У меня все готово. Неделю назад мой агент из Тбилиси радировал, что Штромберг вывесил в установленном месте объявление. Это значит, что все подготовлено к взрыву, и Штромберг ждет подводную лодку.
— Лодка выслана?
— Нет. Я не хочу вывозить Штромберга из России — он еще пригодится. Что касается антикварного старья в подземелье, то оно меня нисколько не интересует.
— Отлично. Не пора ли начать?
Торн посмотрел на часы.
— Сейчас в заводском клубе что-нибудь вроде праздничного бала. Пожалуй, самое время.
Он подошел к холодильнику, вынул высокую бутылку с серебряной наклейкой, наполнил хрустальные бокалы. Потом неуловимым движением открыл сейф — средний из трех — и взялся за ключ радиопередатчика.
Когда все было кончено, Торн, сияющий, поднял бокал. В тишине кабинета раздался мелодичный звон хрусталя…
Радиоволны не знают пограничных столбов и, сорвавшись с антенны, они через сотую долю секунды уже летели над просторами нашей Родины, врываясь в трансляцию праздничных концертов, перебивая торжественные голоса дикторов. Радиослушатели, случайно поймавшие эти сигналы, досадливо морщились. Но четыре буквы предназначались не для них.