Распустится освещенье.
В нашем труде нет мутной боли,
В нашей слезе нет капли соли,
У нас в глазах спокойный сон,
У нас в ушах веселый стон —
Стон укушенного,
Стон утешенного.
Мы из первых рук берем свечу,
Провожаем в спальню их чету.
Мы оставляем их вдвоем,
И мы не рыдаем, а поём.
Когда же один из них ушел, —
О, сколько яростных упреков! —
Пусть тот, кто что-нибудь украл,
Поднимет руку.
Из всех, кто был так близко от вас,
Нам дорог тот, кто вот что унес:
Ярость и злобу на доски
И немощь подняться того, кто плоский.
А мы заполняем пустую впадину,
И мы убиваем слепую гадину.
22 августа 1940
Дачный поезд из Бернгардовки в Ленинград
80. «Чем корзины полней высокими лбами…»
Чем корзины полней высокими лбами,
Тем горше взгляды глаз под ними.
Чем ближе угол, чем шире дверь,
Тем больше глубоких черных дыр.
И только чердачные полосы
Чешет гребень сосновых реек,
И только страшные возгласы
Заносят шаг правее.
Когда шипит комок из черной глотки,
Тот, кто бежит, – пришит.
Мы шлём привет спецам наводки,
Мы шлём привет.
Один из нас, семерых и рослых,
Когда в реке
Из твердых рук упали весла,
Был далеко.
Что было общего, что нас связало?
Стрекоза с зеленым рылом.
27 августа 1940
81. «За мной следил зеленоглазый гад…»
За мной следил зеленоглазый гад.
Красные веки содержали лужи воды болотной,
Зубы мысленно жевали мой обглоданный скелет.
А я? Что я делал? – Я был рад,
Что я такой беззаботный.
27 августа 1940
82. Железный мальчик
Став на собственные ноги,
Несмышленый мальчик
Был убит в универмаге.
Дело было мельче:
Он был пойман в переулке,
Уличенный в краже булки,
Где пришлось остановиться
По причине помочиться,
И из-за карманника
Получилась паника.
Да, на кучу мелочи —
Ничего нет легче —
Вот что можно получить,
Будучи ловче:
Веселый вечер с эскимо
И с папиросками,
Потом нардом, и в нём кино
С недопёсками.
Там шикарно в темноте,
Можно пощупать в тесноте,
Подержаться за буфера —
Развлекайся, детвора!
Выиграв американку,
Отвести ее в сторонку:
«Брось, Клавка, не виляй,
Лезем в дровяной сарай.
Тише, тише, шутки брось!
Эх, беда! Не довелось».
Публика протестовала:
«Этого недоставало!»
27 августа 1940
83. Псалом III
Если б свежая зелень пробила щели,
Мы бы меньше трепались и больше спали.
Под самую крышу перинных гор
Восходит кухонный теплый пар.
Мы замыкаемся под дождем,
Мы просыпаемся и не ждем,
И, раздвигая стебли пыли,
Выходят все, кого забыли.
Окно занавешено в пустоту,
Я щупаю ночную густоту:
Она закрыта, она надежна,
А то, что за нею, – темно и нежно.
Самый лучший из миров —
Глубокий колодец березовых дров
У нашей каменной стены,
А остальные не нужны.
Нам не нужно и не важно,
Кто разрывает, кто освещает, —
Действуйте осторожно!
Мы проклинаем веселый грех,
Мы обрекаем короткий смех,
И пусть нам поможет единый Бог,
Благословляем сонный вздох.
1940
Загородный, 16
84. Болото
Жили на свете пень и колода:
Он сед как лунь, а ей три года.
И оба были вoроны,
И правы обе стороны.
Один имел уютный дом,
Другой ютился под кустом.
А ночью наступал мороз,
Но, между прочим, ворон рос.
Пока он рыл себе нору,
Другой надраивал кору:
«Дом устойчивый и крепкий,
Окружен болотом топким.
Ни одной в трясине тропки,
У меня сухие лапки».
«Холод ветрен и остер,
Развести бы хоть костер.
Мне тесна моя нора,
И узка в нее дыра.
А вот готовые дрова —
Старые заборы.
На дворе растет трава.
На дверях – запоры».
Полуворон-полувор
Собирает общий сбор:
«Давайте, звери, возьмемся вместе,
Растащим старый дом на части».
Слава справедливой мести!
Звери раскрывают пасти.
Ворон делает крылом:
«Будем строить новый дом,
А сначала безусловно
Разнесем седые бревна!»
Раздавайся, победный гром!
Ворон делает крылом.
Смысл всего пока что в том,
Что на болоте хренолом.
Cентябрь – октябрь 1940
85. Охота
На самой бедной
безлистой ветке
Повисла парадная
птичья клетка.
Играя, треплются
острые полы,
В песок торопятся
медленные стрелы,
Тетивой доброшенные
до крови,
Круглые, бешеные,
как брови.
Луки мечут
вылеты,
Сухие плечи
проколоты.
С размаху валится кусок
под очаг,
И забивается песок
в живучий мех.
Сбегают осыпи, топча
зеленый луч,
И зарывается плечо
в холодный снег.
Ноябрь 1940
86. Случайность
Разбуженный стрельбой
Сгибает шею.
Конь сыпет за собой
Осколки боя.
Но вымытый овраг
Хранит, как ночь,
И сваливает шаг
Угрозы с плеч.
Во встретившемся доме
Дымится печь.
Всё быстрыми следами
Стремится прочь.
Еще стучат и дышат
Стволы перил,
Но тот, кто здесь ходил,
Меня не слышит.
Мне открывает след
Слепая жалость.
Еще разбивает сад
Бегущий шелест.
Из бледного окна,
Ломая складки,
Мятется тишина
В сухие ветки.
Но поиски меня
Приводят к чаще,
Там вырос рой огня,
Ко мне летящий.
Среди зеленых пчел, —
Я к ним пробился, —
Ее бы я нашел,
Но оступился.
1 января 1941
Загородный, 16
87. Сон («Вот подкручены усы…»)
Вот подкручены усы
У нашей грусти.
Бегут веселые часы.
Мы с ними вместе.
Нам не расстаться,
Мы не хотим.
И мы за ними.
Неотвратим,
Он забирает у нас часы,
Он обрывает у нас усы,
И он разбивает нам носы.
Тогда мы утром, под дождем,
Летим по крышам.
И мы скитаемся и ждем,
И тихо дышим.
Нас утешает в пустоте
Тревога драки,
И мы кусаем в высоте
Пустые руки.
Февраль – март 1941
88. Сатурн
Сатурн ступил на темный хвост
Из деликатности.
Но этот шаг ему принес
Неприятности.
Вот путь его блестит слезами звезд —
Сатурн вступил в несчастный час
На темный хвост.
Он уклонился, уклонился. Мимо.
Его преследует беда незримо.
Она приводит в нужный час, —
Нескоро, —
К тому, что вот – Сатурн погас
С пути мирского.
И кто взошел на звездный мост
Его следами,
Страшитесь наступить на хвост
Тех, кто под вами.
Рассеялся вонючий дым
Небесной падали,
Но мы хотим, но мы хотим,
Чтоб чаще падали.
<1941>
89. «Без помарок. За курок…»
Без помарок. За курок.
Сорван синенький цветок
Беззаботно на снегу.
Он сбегает к озеру,
Он цветет на берегу,
Пока не подморозило.
На полозьях донесен
До колеи сквозящей,
И утоплен прошлым летом
Как самый настоящий.
Февраль – март 1941
90. Летучий змей
Ветка сбросила
Серый снег.
Было весело,
Я бы лег.
Тем, чье вечером
Ремесло,
Было весело,
Их несло.
Утром пущенный
На восток,
Змей, размокший
Под кустом.
Мы нагнулись
За ним рукой,
Но наткнулись
На ручей.
16 сентября 1941
Загородный, 16
91. Таинственное воспоминание
Они питаются за счет
Жестокой тряски.
Есть некий низменный расчет
На ваши ласки.
Раскрывается тряпье,
И вводят руку.
Рука хватает за ее
Нагую штуку.
Выносят мокрый узелок
Из парадной…
Я одеваюсь. Я увлек,
Я нарядный.
Я оделся чрезвычайно.
Это пагубная тайна.
Для того, кто одинок,
Сорван радостный звонок.
Мы выбегаем в гастроном
Достать мадеры,
Мы возвращаемся с вином,