Я вспомнил слова Асгрима о клятве и подумал, не заодно ли он был с ярлом. Вот такие мысли приходили мне в голову после того, как меня предал один друг. Но Паллиг уже говорил о другом:
– Токе сделал ошибку, но я не хочу, чтобы он всю жизнь за нее расплачивался. Я вижу, что все словно отвернулись от него. Хотя он сын ярла, и ему в один из дней придется вести людей с Фюна в бой. Лучше, если он сделает ошибку в юности, но станет осторожнее в зрелые годы. Потому прошу тебя помочь ему. Я всегда хотел, чтобы ты стал ему другом. Теперь я вижу, что твой меч быстр. Как бы я хотел, чтобы этот меч поддерживал моего сына, когда придет его черед стать вождем. Ты готов помочь мне? Ты готов быть рядом с моим сыном?
Я кивнул, хотя мне очень хотелось ответить отказом. Но я был на корабле ярла, и мог так же на корабле ярла вернуться домой, если бы он пожелал удержать меня. А мог вернуться хёвдингом на корабле моего отца. Потому я поклялся поддерживать Токе и, надев на руку подаренный Паллигом серебряный браслет в виде Мирового Змея Йормунгарда, кусающего себя за хвост, вернулся на «Летящий».
Невдалеке от острова Ромсё, который был местом, где кровь врагов в первый раз окрасила руны на моем мече, я махнул Паллигу, и Кетиль повернул нос «Летящего» на запад. Еще раньше от нас отделились корабли бондов с южного берега Фюна. Теперь и я был у самого дома, а ярл продолжал путь на северо-запад в Оденсе.
Нас заметили издали, и первым, кого я различил на берегу, был мой брат Рагнар. Он стоял, опираясь на длинную палку и улыбался. Я не стал дожидаться, когда с борта спустят сходни и соскочил прямо в воду. Несколько шагов – и мы с Рагнаром смогли обняться. Потом он отстранился и осмотрел меня с головы до ног:
– Ты повзрослел, и я вижу на тебе серебро. Добыча была богатой?
– Да, боги были милостивы. И на твою долю кое-что выпало.
Рагнар посмотрел на людей на корабле:
– Как будто я вижу очень мало знакомых. Была жестокая сеча?
– Нет, часть людей ушла с Эстейном, а после той битвы у Ромсё, где тебя ранили, мы потеряли всего одного человека.
– Эстейн ушел? – Рагнар был удивлен. – Вы поссорились? А кто же теперь хёвдинг на «Летящем»?
Я не смог сдержать свою гордость:
– Уже давно я – хёвдинг на нашем корабле, так что он в надежных руках.
Рагнар еще раз посмотрел мне в лицо и улыбнулся:
– Раз так, поздравляю! Отец бы гордился тобой. Пойдем, расскажешь все матери и Бьёрну.
Потом он повернулся и, опираясь на палку, заковылял к дому. Я понял, что лучше бы мне было воткнуть в его ногу нож и медленно повернуть, чем хвастать тем, что я стал хёвдингом. Рагнар не подал вида, но я понял, что он завидует мне и клянет свою несчастливую судьбу. Я оглянулся, поймал взгляд Кетиля, который сказал мне, что он позаботится о людях и добре, и я заспешил за братом.
Усадьба наша снова выглядела обжитой, над крышами домов поднимался дым, и на дворе было много людей. Рагнар по дороге рассказал, что к нам в усадьбу, укрываясь от свеев, пришли люди с севера и запада острова, так что было кому работать на полях. Но главного он мне не сказал, и как только я вошел в ворота, то чуть не остолбенел. Прямо навстречу мне вышла Гунхильд дочь Харальда, молодая жена ярла Паллига. Гунхильд, которая поцеловала меня, казалось, давным-давно. Гунхильд, о которой я столько думал и в битвах, и на берегу.
– Привет тебе, Сигурд, – сказала она спокойно, словно не замечая моего удивления. – Добро пожаловать домой.
Тут только я заметил, что вместе с Гунхильд подошли моя мать Хельга и мой брат Бьёрн. Я опомнился и, сглотнув, сказал:
– Рад видеть вас всех в добром здравии. А тебе, госпожа Гунхильд, рад сообщить, что твой муж также жив и здоров и сейчас, наверное, уже недалеко от Оденсе. Позволь узнать, каким ветром занесло тебя в наши края.
Гунхильд посмотрела на меня и серьезно сказала:
– Слыхала я от людей, что нет на море воина бесстрашнее, чем Сигурд Харальдсон, потому и приехала к вам в усадьбу, чтобы оказать ему честь и первой встретить его на родной земле.
Я покраснел и начал отвечать, что ее приезд – большая честь для меня, и мои подвиги вовсе не так велики, как о них говорят. Но тут я заметил, что все трое – и Гунхильд, и мои мать с братом – едва сдерживаются, чтобы не рассмеяться. Я оглянулся на Рагнара и увидел, что того прямо трясет от беззвучного хохота. Тут они не стали больше сдерживаться, и раскаты смеха разнеслись по всей усадьбе.
Отсмеявшись, Гунхильд сказала:
– Прости мне, Сигурд, мою шутку, но уж больно серьезно и напыщенно ты выглядел. На самом деле, когда прошел слух, что свеи близко, я рассудила, что святилище в Оденсе едва ли может быть надежным убежищем. Потому и решила поехать к вам на восток. Из вашей усадьбы свеи уже вывезли все добро, и вряд ли сунулись бы сюда еще раз.
Я стоял красный, как шелк из далекой страны Син, и не знал, что сказать. Наконец я тоже рассмеялся. А мой брат Рагнар хлопнул меня по плечу и сказал:
– Наш брат Сигурд стал знатным воином, и теперь он вождь на корабле. Так что ты за малым не угадала, госпожа. Потому он так охотно поверил твоим словам о его великой славе.
– Что же, если так, еще раз прошу тебя, Сигурд, простить мне мою шутку и принять поздравления от скромной девушки, которую ты когда-то удостаивал честью играть с ней, когда был еще не так знаменит.
Она потупила глаза, а я покраснел еще больше. Бьёрн сделал полшага вперед и сказал, стараясь выглядеть торжественно:
– Сегодня вечером у нас будет пир в честь возвращения наших воинов. Не соблаговолишь ли ты, госпожа Гунхильд, почтить нас своим присутствием?
Гунхильд посмотрела мне в лицо и ответила:
– Я с детства обожаю пиры, на которые меня брал отец, конунг Харальд, и не собираюсь пропустить тот, что ты устроишь в честь наших славных воинов и твоего отважного брата. Жаль, мы не услышим песни скальдов о его подвигах, но, возможно, он сам расскажет, как изгнал свеев из наших краев.
Я, наконец, понял, что она просто смеется надо мной, и что слова Рагнара ее просто раззадорили. Я немного помолчал, пока не погасли улыбки, и, не слишком стараясь быть учтивым, сказал:
– Если госпожа хочет скальда, будет ей скальд.
Потом я кивнул им, повернулся и пошел назад к берегу. Моя мать крикнула мне вслед, что приготовит для меня одежду, более подходящую для пира. А я нашел Хрольва Исландца и сказал:
– Сегодня в нашей усадьбе будет пир, я буду благодарен, если ты развлечешь гостей.
– Битва рогов – хольмганг для скальда, – ответил Исландец. – Негоже сбегать с хольмганга.
Я посмотрел на Кетиля, что стоял рядом. Тот объяснил:
– Битва рогов – пир, на котором сталкиваются друг с другом рога с пивом и медом. На пирах обычно скальды соревнуются в красноречии, потому пиры для них подобны хольмгангу – законному поединку.
– Жаль, что не могу оценить красоту твоих вис, Хрольв. Надеюсь, другие гости будут к ним более привычны.
– Не расстраивайся, Сигурд, – тут же ответил Исландец. – Лишь тот может называться истинным скальдом, чьи висы доступны даже для невеж. Я рад, что ты готов дать мне на тебе проверить, достоин ли я своего ремесла.
Я кивнул ему и начал разговаривать с Кетилем, когда до меня дошел смысл его слов. Он назвал меня невежей! Я повернулся, чтобы сказать Хрольву какие-то злые слова, но его уже не было, а Кетиль Борода, увидев, что написано на моем лице, расхохотался. Я посмотрел на него, и рассмеялся уже сам.
– Наш скальд недолго копается в своем кошеле, чтобы достать подходящую монету, – сквозь смех проговорил Кетиль.
– Надеюсь, его висы понравятся Гунхильд, – со вздохом согласился я.
Я посмотрел, как разгружают корабль, собрал свои пожитки и пошел в усадьбу.
Когда-то давно наша усадьба была простым длинным домом, и вся наша семья жила в одном большом помещении, посреди которого был устроен очаг. Но когда мой отец начал богатеть, он пристроил к длинному дому еще один, где устроил три отдельных покоя, как у знатных людей: для них с матерью, для меня с братьями и для наших сестер. А на скамьях вокруг очага теперь спали работники.
Я пришел в наш покой и стал складывать одежду в свой сундук. Внезапно я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Я обернулся, ожидая увидеть Рагнара или Бьёрна, но в дверях стояла худая рыжеволосая девушка с синей мужской рубахой в руках. Я пригляделся и узнал ее – то была Бриана, женщина Маленького Аке, которую он привез с собой из Англии. У нас ее звали Брунхильда. Она была на пару лет старше меня, Аке захватил ее в походе, приметив белое лицо и ярко-зеленые глаза в толпе пленниц. Сам Аке пал, защищая от свеев ворота нашей усадьбы вместе с моим отцом.
– Привет тебе, Сигурд, – произнесла Бриана с ненашенским выговором и осмотрела меня с головы до ног. – Ты очень возмужал за это лето. Теперь ты выглядишь, как настоящий воин.
– Привет и тебе, Бриана. Что ты тут делаешь? – ответил я, боясь показаться неучтивым.
– Как ты знаешь, Аке погиб этой весной. Он успел дать мне свободу, но не успел жениться на мне, потому его добро поделили без меня. А я теперь служу твоей матери. И она велела мне отнести тебе рубаху твоего отца, чтобы ты красиво выглядел на пиру. Однако, как я погляжу, эта рубаха все еще великовата. Примерь ее, чтобы я видела, где надо ушить.
Я взял из ее рук рубаху, украшенную у ворота богатой белой вышивкой и начал переодеваться. Я думал, что Бриана отвернется, но ее зеленые глаза не отрывались от меня. Когда я был готов, она подошла и начала булавками скалывать ткань там, где она висела слишком свободно. Так Бриана зашла мне за спину, и внезапно я почувствовал, как ее руки скользнули мне под рубаху. Она провела ими вверх по моему животу и потом мягко коснулась сосков.
– Твоя мать велела мне позаботиться о тебе, а я знаю, какая забота нужна воину, вернувшемуся из похода, – прошептала она мне на ухо.
Я почувствовал, как горячая волна прошла через весь мой позвоночник снизу доверху, но тут же перед моими глазами предстало лицо Гунхильд. Я развернулся и мягко отстранил Бриану от себя: