Старик опустил руку и примирительно произнес:
– Меня зовут тан Годред, и я с дозором в этих местах. Ты прости за расспросы, однако нечасто услышишь, как короля Этельреда называют доблестным, да еще говорят, что надеются, будто его войско отгонит данов. Так говорят только те, кто давно не был здесь. А нам следует быть осторожными, потому как даны и люди из Нортумбрии – братья по крови. Кто знает, не лазутчик ли ты?
Старик показал на место у очага, и я присел. Теперь, если саксы набросятся, то вскочить я, скорее всего, не успею, подумал я. Но мне протянули глиняную миску полную бараньей похлебки, и я, быстро вытащив из-за пояса свою ложку, начал есть, уже почти без опаски. А старик медленно говорил:
– Меня прислал в эти края Ордульф, элдормен Девона. Сначала мы хотели оборонять мост, чтобы не дать данам подняться по Авону. Но местные таны с войском все отошли на восток, и я решил, что с полусотней воинов мост все равно не удержать. У данов, как говорят, не меньше шести дюжин кораблей, так что не с моей дружиной пытаться их остановить. Сейчас кружным путем мы идем обратно в Девон. Элдормен Ордульф, как водится, послал весть нашему королю, однако в ответ епископ Эльфрик, что стоит во главе войска короля вместо него самого, ответил, что еще с пару недель будут они собирать подкрепления. И после этого с божьей помощью соберут великое войско и одним ударом уничтожат всех данов так, что некому будет даже рассказать родным о том, что с ними стало. Так что теперь мы будем ждать, пока наше войско не разбухнет, как пчелиный рой, что вряд ли скоро случится. Либо пока даны не насытятся и не уйдут сами, что, возможно, скоро произойдет.
Я немного подумал:
– Не слишком ли далеко Девон от этих мест? Чего ради элдормену Орудльфу посылать вас так далеко на север?
Старик нахмурился:
– Приказы элдормена – не твоего ума дело. Сдается мне, ты слишком любопытен для помощника купцов.
Я понял, что сделал ошибку, и попытался ее исправить.
– Мы, купцы, всегда хотим обо всем знать. Такова наша природа. Где война – там хорошо продается оружие, где мир – там можно сбыть сукно и франкское вино.
Тан Годред кивнул, но видно было, что теперь он доверяет мне еще меньше, чем прежде. Тогда я заговорил о своем деле:
– Не найдется ли среди твоих пяти десятков людей, – спросил я, – дюжины тех, кто прошел бы с нашим кораблем вверх по реке? Мы бы заплатили серебром за помощь.
Даже упоминание платы не успокоило старика.
– У моих воинов – свои дела, – только буркнул он.
И я понял, что больше расспросами от него ничего не добиться. Я сам все испортил, спрашивая чересчур прямо, и тан Годред теперь опасается меня. А где-то в округе бродят еще четыре десятка саксонских воинов, которым нет дела до купеческого серебра. И неплохо бы узнать, чем они тут занимаются.
Я снова подумал и задал вопрос, который мог бы задать любой купец бывалому воину.
– А что, господин, ты думаешь, король Этельред разобьет данов?
– У вас, видно, в Йорке совсем не знают короля Этельреда, – был ответ. – Наш король должен собрать все свое войско, чтобы оно было раза в три больше, чем у данов, потом еще неделю молиться, а потом уж выступать. Времена доблестного эрла Биртнота прошли. Теперь всем заправляют церковники, которые умеют только считать, сколько у кого воинов, и выгадывают каждый пенни на припасах и снаряжении. Поставь король нашего элдормена, своего дядю, кстати, во главе всего войска – и мы бы уже глядели, как даны просят о пощаде.
Я что-то поддакнул, а старик вдруг спросил:
– Ты тут говорил про то, что эрл Торед теперь в раю. А сам-то ты добрый христианин или язычник, как твои предки?
Я заколебался: сказать, что я язычник, значило совсем уж выйти из доверия старого тана. Но про веру в Белого Христа я знал совсем мало. Я помнил только то, что рассказывала Бриана после того, как внезапно на нее нападало раскаяние и желание помолиться. Но та же Бриана говорила, что простой люд знает про Христа еще меньше моего. Потому я сказал:
– У нас в Йорвике, живут такие же добрые христиане, как и в этих местах. И я один из них.
Старик кивнул, а потом начал говорить:
– Что-то в последние годы стал я хуже видеть. А на свете еще так много всего, чего стоит повидать. – Тут он помедлил, а потом произнес: – А дай-ка мне взглянуть на твою ложку. Вижу я, что на ней красивый узор, но не могу отсюда разглядеть, что же там вырезано.
Моя спина покрылась холодным потом. Я понял, что угодил в ловушку: на моей ложке был вырезан Мировой змей Йормунгард, раскрывший пасть на дне черпака и распустивший хвост по ручке. Но я не сдавался:
– Что ж, взгляни на нее – на ней узор, что в моей семье привыкли вырезать со времен деда моего деда.
Один из воинов взял ложку из моей руки и передал ее старику. Тот внимательно осмотрел ее и медленно, словно размышляя сам с собой, заговорил снова:
– Негоже доброму христианину носить при себе вещи с языческими узорами, да большого вреда в том нет. Случалось и мне брать в бою добрый нож или меч с языческими рунами. Так что ж, перековывать добрый клинок? Но вот что важно…
Я почувствовал, что старик снова напрягся:
– Важно то, какой знак ты носишь на сердце. Покажи нам свой нательный крест, и мы поверим тебе.
Он указал рукой мне на грудь. И он угадал, потому что на месте, где христиане носят крест, у меня под рубахой висел дарованный мне когда-то отцом Асгрима молот Тора. Было глупо забыть про него, выдавая себя за христианина, однако я не думал, что позволю кому-то себя обыскать.
Я попытался вскочить, но двое сидевших у меня по бокам воинов схватили меня за руки, а усатый навалился сзади. Тут же подбежали еще двое, и скоро я уже не мог пошевелиться. Усатый пошарил у меня за пазухой и вытащил наружу мой оберег. Увидев, что это молот, он рывком порвал тонкий кожаный ремешок и бросил оберег старику. Тот поймал его с неожиданной ловкостью.
– Такие вот молотки носят добрые христиане в Йорвике? – зло спросил он.
Я пытался оправдываться:
– В наших краях, по правде сказать, многие не отступили от старых богов. Да только не показываем того, чтобы не прогневить епископа.
– Расскажи это палачу перед смертью. То-то он посмеется твоим сказкам, – был ответ. – Мне ли не отличить молот, отлитый в Йорке от молотов, что видел я на убитых данах, когда мы три года назад задали вам жару под Лунденбургом.
Я сыграл в опасную игру и проиграл по собственной глупости. Не додуматься снять молот! Но проигрывать надо достойно.
– Задали жару? Слыхал я действительно, что нашим воинам под Лунденбургом пришлось изрядно попотеть… пересчитывая серебро, что дал им ваш король, – с вызовом сказал я.
И тут же получил удар в ухо от усатого. Старик рассвирепел:
– Прислушайся наш король к своему дяде, а не к церковникам, что окружают его с детства, то вашим воинам пришлось бы всем потеть в аду.
Но тут старик видно решил, что не стоит перед всеми осуждать своего короля, и осекся. Впрочем, он знал, как отвлечь внимание. Встав, он сказал воинам:
– Положите на огонь кочергу. Сейчас мы славно развлечемся, а заодно узнаем новости о данах и их козлобородом короле, да пошлет господь вшей ему в бороду.
Воины засуетились. Я снова попытался высвободиться, но держали меня крепко. Я понял, что самому мне не вырваться. И, значит, помощи можно ждать только от Кнута с Брандом. Однако они далеко и вряд ли услышат звуки возни в доме. Значит, надо сделать так, чтобы меня вывели на улицу. Я изловчился и ударил ногой по столешнице так, что она слетела с козел. В очаг посыпались миски с похлебкой. Раздалась ругань, и меня снова ударили в ухо. Старик приказал:
– Привяжите его к столбу на улице. Нечего засиживаться в доме. К тому же этот дан, видать, сильно боится кочерги, так что может прямо тут обмочиться или сделать еще чего похуже.
Все рассмеялись, и меня потащили на улицу. Я хотел сразу крикнуть что есть мочи, но сообразил – тогда саксы догадаются, что где-то недалеко есть другие даны, а я криком подаю им знак. Кнуту и Бранду вдвоем не справиться с десятком воинов, коли те будут настороже. Я молчал – случай покричать, не вызывая подозрений у меня скоро будет.
У меня отобрали меч и нож, сорвали кольчугу и рубаху. Затем привязали к коновязи, завернув руки за спину и закинув их на поперечное бревно, так что я стоял на коленях. Воины столпились вокруг, обсуждая, как быстро я заговорю, и делая ставки. Наконец в середину круга вышел старик. Перед ним встал усатый с раскаленной кочергой. Старый тан угрожающе сказал:
– Сейчас ты расскажешь нам, зачем ты здесь!
Я кивнул:
– Может, и расскажу, коли хорошо попросишь, а раскаленное железо нам в разговоре зачем?
– Зачем нам железо, ты сейчас узнаешь. – Старик подал знак, и усатый коснулся кочергой моего живота.
Я заорал во все горло, так что усатый даже отшатнулся. Конечно, кочерга жгла, но отец научил меня молча сносить боль, еще когда я едва доставал ему до пояса. Я кричал, надеясь, что мои люди узнают мой голос или захотят посмотреть, кого там так сильно пытают, что он орет, как недорезанная свинья. Если, конечно, они не легли подремать, зная, что до утра меня не будет, или не играют в кости, забыв обо всем вокруг.
Накричавшись, я заговорил. Я говорил быстро, опасаясь, что усатый захочет прижечь меня еще раз, а я не выдержу и все-таки исхитрюсь ударить его промеж ног.
– Меня зовут Сигурд сын Харальда, и я с острова Фюн, так что ведет нас доблестный ярл Паллиг сын Токе. Мы пришли к вам из Дании на семи десятках кораблей, и ведет нас славный конунг Свейн сын Харальда Синезубого сына Горма Старого. Из прочих ярлов с нами идут…
Старик рассмеялся:
– Все вы, даны, храбрецы только с безоружными! Чуть только рядом с вашей белой кожей оказывается железо, вы сразу идете на попятную. Давай, говори, но не пытайся меня провести! Я знаю имена ваших ярлов еще с той поры, как мы стояли против них у Лунденбурга.