Я продолжал и перечислил все имена ярлов, а также их отцов и дедов, рассказал, кто чем славен. Старик внимательно слушал и кивал. Потом он спросил:
– Ты думаешь, мы тут до утра будем слушать твою болтовню? Не заговаривай нам зубы. Говори, куда ваш козлобородый послал свои корабли, сколько людей у него в разных частях побережья? Где у него стоянка? Взяли ли вы Веседпорт?
Тан Годред задавал правильные вопросы. Так спрашивал бы разведчик, идущий впереди войска. И неспроста он сидит тут на постоялом дворе – видно, ожидает своих людей, что разослал дозорами по округе. Я спросил:
– Разве это важно теперь, господин? К тому времени, когда ваш король придет сюда, конунг Свейн будет уже далеко. А ты здесь в безопасности, даны сюда не дойдут. Тут и оставайся, грея свои косточки у очага.
Старик повторил свои вопросы, а потом подал знак усатому, и тот снова коснулся меня кочергой. Однако за время моего рассказа про датских ярлов кончик кочерги успел остыть, и теперь усатый должен был снова пойти домой и сунуть железку в огонь.
Тан Годред злился из-за задержки. Я спросил:
– У тебя самого нет родни на побережье? Если есть, то сейчас они, скорее всего, уже в руках у воинов нашего конунга. Не хочешь ли ты обменять кого-нибудь из них на меня? Конунг не будет возражать – в последнее время он не знает, куда девать саксонских пленников.
Старик не выдержал.
– Скоро здесь будет элдормен Ордульф с войском. И тогда мы посмотрим, чья стена щитов крепче.
Вот теперь все стало ясно. Выходило, пока в Лунденбурге собиралось большое войско, конунг Эдальрод все-таки прислал воинов своему дяде, чтобы внезапно ударить на нас, пока мы разбрелись по всему побережью. И эту весть стоило как можно скорее донести до Вилобородого.
Я пересчитал воинов вокруг меня. Всего их было восемь, не считая тана и молодого парня, что так неприветливо встретил меня у ворот. Если даже Кнут и Бранд смогут подобраться к постоялому двору незаметно, с восемью воинами они вряд ли справятся. Можно было надеяться, что старик отправит несколько человек в дозор, однако вряд ли это случится до наступления рассвета. А к тому времени я буду выглядеть, как жаренная на вертеле свинья.
Усатый вернулся, и старик снова задал свои вопросы. Я сделал вид, что кочерга меня пугает и торопливо заговорил:
– Наш доблестный конунг Свейн сейчас опустошает побережье на западе, потом собирается двинуться в Мерсию по Северну.
Старик недоверчиво покачал головой.
– Сейчас не времена Альфреда Великого, и Мерсия совсем не так беззащитна, какой была сто лет назад. Дочь Альфреда построила там немало бургов-крепостей. И теперь вашему осиному рою грабителей там непросто будет поживиться. Здесь-то понятно, что уже много лет, как не было ни одного набега, кроме как за скотом, и люди забыли, как себя защищать. Но Мерсия привыкла жить рядом с данами, и там-то вас всегда готовы встретить наточенным оружием и горячей смолой. Я не верю тебе.
– Эдгар, – сказал он усатому, – ну-ка заставь его говорить правду!
Я задергался:
– Я говорю правду, мы и правда пойдем на Мерсию, просто там у нас будет союзник, о котором я еще не сказал.
Тан Годред остановил усатого и приблизил свое лицо к моему:
– Что за союзник? Откуда он придет? Это даны с Мэна? Или скотты?
Я облизал губы. Кажется, я придумал, как мне пережить эту ночь. Я подмигнул старику и сказал:
– Союзник нашего конунга живет гораздо ближе к Мерсии, чем скотты.
Старик схватил меня за горло, так что я закашлялся. Потом он, очевидно, понял, что вряд ли я смогу говорить, когда меня душат, и ослабил свою хватку.
– На севере Нортумбрии есть могущественный ярл. Его зовут Утред. Его отец правил всей Нортумбрией, но после его смерти ваш конунг разделил Нортумбрию на две части. И Утреду достались земли на севере, а Эльфхельму, пришельцу из Мерсии, отдали юг. И Утреду такое решение совсем не понравилось. И все, что связано с Мерсией действует на него, как зубная боль. Вместе с конунгом Свейном он нападет на Мерсию, а потом вместе они выгонят Эльфхельма из Нортумбрии.
Старик наклонился прямо к моему уху:
– А ты откуда все это знаешь? Ты что, ближний человек козлобородого?
Я покачал головой:
– Я просто посланник. Конунг Свейн выбрал меня, чтобы передать вести ярлу Утреду, потому что я долго жил в Нортумбрии и знаю ваш язык.
То, что я рассказывал, было вымыслом от начала до конца, однако я знал, что в предательство всегда легко поверить. Я думал, что теперь меня с парой воинов отправят в ближайший большой город, и, если повезет, то Кнут и Бранд встретят нас по дороге, а если нет – то с двумя стражами я и сам смогу как-нибудь справиться. Однако этого не произошло. Старик, выслушав мой рассказ, приказал четверым воинам садиться на коней и скакать, несмотря на ночь. Двое должны были добраться до элдормена Ордульфа, а двое – до Лунденбурга. Меня же тан Годред решил самолично доставить к Ордульфу на следующий день. Он суетился, и видно было, что заговор северян был чем-то, во что на юге Англии верили легко.
Наконец старик успокоился и велел усатому снова нагреть на огне кочергу. А сам присел рядом со мной на полено и почти дружески сказал:
– Ну а сейчас ты нам расскажешь о себе, Сигурд сын Харальда.
И я понял, что ночь будет длинной. Теперь меня будут пытать, пока не убедятся, что я сказал правду о ярле Утреде. Я собрался с духом, хотя надежды вырваться становилось все меньше. Мои люди либо не слышали моего крика, либо не обратили на него внимания. Иначе они должны были бы уже дать о себе знать. По своей глупости я угодил в ловушку, из которой не мог вырваться сам, а помощи все не было. Я подумал о том, не это ли была та западня, о которой меня предупреждал отец Асгрима в храме в Оденсе? Палочка со знаком предательства, что легла поверх моей удачи. Западня, которая перечеркнет мою жизнь. Даже если я переживу эту ночь, будут ли у меня потом силы держать меч? Не поменяемся ли мы местами с моим братом Рагнаром? Не перейдут ли моя сила и удача к нему?
Тут я услышал уханье мышкующего филина. Потом этот звук повторился, и я понял, что Кнут и Бранд совсем рядом и подают мне знак, как давным-давно, когда по ночам мы лазили на поварню за сладкими пряниками в усадьбе ярла Паллига. Однако саксов вокруг меня было все еще слишком много, а ограда вокруг постоялого двора – слишком высока, чтобы к ним можно было подобраться незаметно. Теперь все зависело от меня.
Я расправил плечи, насколько это возможно, когда руки связаны за спиной и закинуты за бревно, и несколько раз перенес вес с колена на колено.
– И что же ты хочешь знать обо мне, досточтимый тан Годред? – спросил я старика. – Неужели такого прославленного воина занимает жизнь простого дана?
Старик почувствовал издевку:
– Меня занимает только одно, правду ли ты сказал про эрла Утреда, – ответил он. – И если я поверю, что ты говоришь правду, то, возможно ты переживешь эту ночь. А если ты возвел на эрла Утреда поклеп, то этой ночью встретишь свою смерть. И смерть эта будет не легкой и не почетной. Так что говори, откуда ты знаешь наш язык, что делал в Нортумбрии и почему козлобородый выбрал тебя своим посланцем?
Из дома вновь вышел с раскаленной кочергой усатый, и я подумал, что если я ошибся с уханьем филина и принял простое совпадение за знак, то мне, и правда, долго не прожить. Но, как говорил отец Асгрима, мы не в силах изменить свою судьбу, нити которой спряли норны еще при сотворении мира асами.
– Не слишком ли много вопросов ты задаешь за раз, старик? – Я бросил вызов, и теперь вернуть было уже ничего нельзя. – Я сказал, что я Сигурд Харальдсон, и этого достаточно.
Последние слова я проорал, надеюсь, что меня слышат за оградой.
Старый тан отшатнулся от меня, лицо его перекосилось от злобы и он подал знак усатому. Я ждал этого. Когда кочерга снова стала приближаться к моем животу, я, словно боясь раскаленного конца, стал отползать влево вдоль бревна, за которое были заведены мои руки. Одновременно я начал распрямлять правую ногу, вставая с колена на ступню. Усатый улыбнулся и сказал тану:
– Да этот трус боится боли! Неужто даны берут таких в войско?
В это время я уже привставал и на левую ногу, сдвигаясь по бревну еще дальше влево. Усатый сделал шаг вперед:
– Бревно скоро закончится, и тебе не уйти от меня, трус. Говори, что знаешь!
Последнее слово он произнес не до конца, потому что как раз в это мгновение я ударил его правой ногой в пах. Усатый согнулся, а старик и остальные бросились ко мне. Я отбивался как мог, но быстро получил удар промеж ног, несколько ударов по голове и по бокам. Я завыл по-волчьи, а старик снова сунул мне в живот кочергу, которую он выхватил у все еще согнувшегося усатого. В это время я заметил метнувшуюся от забора тень. И я улыбнулся старику, вдыхая запах горелого мяса.
Все было кончено через несколько мгновений. Кнут зарубил двух воинов, а Бранд одного. Усатого Кнут свалил ногой, а старого тана ударил яблоком меча, так что тот повалился на землю. Уйти удалось только молодому парню, который вскочил на бочку и разом перелетел через ограду.
Когда тан Годред очнулся, мы с ним поменялись местами. Теперь он был привязан к бревну, а я сидел напротив, прижимая к обожженному животу пропитанную мазью тряпицу.
– Как твое драгоценное здоровье, тан Годред? – спросил я.
Старый тан не ответил ни слова, а смотрел в одну точку куда-то мимо меня. Это меня не удивило. Старик умел проигрывать, и готовился достойно встретить свою смерть. Тогда я сказал:
– Вижу, ты решил молчать и думаешь, что я теперь в свой черед буду тебя пытать? Будь уверен, ты не умрешь здесь, потому что перед смертью тебе еще стоит увидеть нашего конунга Свейна Вилобородого. Так ты сможешь убедиться, что его борода совсем не похожа на козлиную, а имеет благородное обличие вил. Заодно ты расскажешь нашему конунгу о ярле Ордульфе – этого его развлечет. А вот твой человек сейчас умрет. Но сделает это с честью – с мечом в руке.