Потом он обернулся к дочери:
– Ты знаешь его? – Он обвел глазами толпу и объяснил им:
– Моя дочь была в плену у данов, и ей удалось сбежать. Не зря мы так долго молили господа о милосердии.
Я едва не рассмеялся, но сумел удержаться. Что ж, господь или я, но Бриана действительно вернулась домой. А мне мои боги что-то не очень помогали в последнее время.
Бриана еще раз внимательно посмотрела на меня и сказала:
– Я несколько раз видела этого дана. Он у них был хёвдингом – вождем над кораблем – человеком не из последних. – Она замолчала, а затем продолжила. – Потому грехов на нем больше, чем на простом дане, и смерть на костре была бы для него слишком легкой. Он заслуживает суда и смерти более мучительной. Надеюсь, что суд элдормена Ордульфа удостоит его четвертования или смерти на колесе. То будет достойной карой за все его злодеяния. Она повернула коня и стала выбираться из толпы. Народ одобрительно заголосил. Я хотел крикнуть вслед Бриане что-нибудь про месть отвергнутых жен, но промолчал. К чему все это теперь? Костер, четвертование или смерть на колесе – какая разница? Я не доставлю ей радости и не покажу, что испугался.
Тан Эльфгар подал знак, из толпы вышли несколько воинов и, подняв меня за связанные руки, поволокли куда-то. Мои ноги волочились по земле, а вывернутые плечи болели, однако я был приучен терпеть боль. И это было еще не самое страшное.
Попетляв между домами, воины втащили меня на большую площадь перед каменной церковью. Из дома с высоким крыльцом вышел какой-то знатный господин, судя по его толстой золотой цепи на груди. Он подошел к нам, и воины растолковали ему, что меня ждет суд элдормена, когда он вернется.
Человек с золотой цепью посмотрел на меня и с издевкой произнес:
– Добро пожаловать в Эсканкастер, Сигурд сын Харальда. Надеюсь, тебя достойно встретили?
Я всмотрелся в его лицо и узнал тана Годреда. Когда мы в последний раз виделись, мои люди связанным везли его к ярлу Паллигу. Это его людей мы убили на постоялом дворе несколько недель назад.
Я покачал головой:
– Гостей у вас здесь принимают без почета. Никто не усадил меня у огня и не налил полный рог пива. Надеюсь, у ярла Паллига прием был получше.
Тан Годред поморщился. Не стоило мне упоминать о его плене, однако я не удержался. Тан еще раз посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
– Ярл Паллиг получил за меня сотню марок серебра. Достойный выкуп. Но слегка больше, чем я собирался заплатить. Ничего, теперь пришло время мне возместить часть убытка. Если не серебром, так хотя бы свершившейся местью.
Тан Годред повернулся к сопровождавшим его воинам.
– Властью данной мне элдорменом Ордульфом на время его отсутствия я объявляю, что суд состоится здесь же и сейчас же. Я знаю этого человека – он соглядатай данов и враг всех саксов. За наши разоренные церкви и сожженные деревни его ждет смерть. Есть ли кто-нибудь среди вас, – он посмотрел по сторонам, – кто скажет слово в его защиту?
Все рассмеялись, но я, свисая между двумя воинами, все же произнес, хотя и без особой надежды:
– Я не разорял деревни и не сжигал церкви. Везде я бился честно, и ярл Ордульф и его ближние дружинники могут подтвердить мои слова.
Тан Годред ударил меня кулаком в лицо.
– Не смей произносить имя нашего элдормена, ты, датский ублюдок!
Я сплюнул кровь, и все же выговорил разбитыми губами:
– Я спас жизнь вашему ярлу и его ближним людям. У него передо мной долг.
Тан Годред рассмеялся.
– Наш ярл у вас в плену и вряд ли замолвит за тебя слово. Так что не отнимай понапрасну мое время.
Я начал говорить, что элдормен Ордульф теперь на свободе и прикажет сохранить мне жизнь, чтобы вернуть долг, однако Годред махнул рукой. Воины, что держали меня, разжали руки, и я упал лицом в утоптанную землю.
– Властью, данной мне элдорменом Ордульфом, я приговариваю Сигурда сына Харальда к четвертованию. Завтра в полдень четыре лошади разорвут его на части за все те злодеяния, что учинили даны на нашей земле.
Я понял, что если буду дальше пытаться оправдаться, то только уроню свою честь. И еще я понял, что тан Годред не слишком сильно хочет, чтобы я говорил с Ордульфом. Ведь это от него мы узнали, что элдормен Ордульф с войском выступил в поход против нас, а свои земли оставил почти без защиты. Зная это, Вилобородый ударил на юг. Так что и сам тан Годред был в ответе за наши злодеяния на этих землях. А мне пощады ждать не стоило. И смерть надлежало встречать достойно. Я лежал молча. Годред развернулся и пошел к своим палатам. Однако подняться на крыльцо ему не дали – подбежал какой-то священник и начал что-то говорить. Тан кивнул и снова повернулся ко мне.
– Завтра воскресенье – светлый день нашего господа, потому Сигурд сын Харальда не будет четвертован завтра. Приготовьте коней к понедельнику, – приказал Годред, – а его пока бросьте в яму. Пусть там он молит своих поганых богов о быстрой смерти.
Годред ушел, а меня снова потащили, вывернув руки. Скоро я оказался один с цепью на ноге на дне глубокой вонючей ямы, где держали пленников. Небо над моей головой закрыла решетка. Еды и воды мне не дали. Я уселся в угол и попытался уснуть. Однако, несмотря на усталость, сон не шел.
Я думал о том, как за два дня потерял все, что у меня было: славу, богатство, товарищей по оружию, свободу, наконец. И всему виной была моя страсть к Гунхильд, на которую она даже не и не думала отвечать. Время от времени я вспоминал разворачивающую коня Бриану, ее последний взгляд и слова о четвертовании. Жестокие слова, которые я сам заслужил своей глупостью и верой в несбыточное.
Так прошел остаток дня. Рана на лбу саднила, голова болела, горло пересохло. Время от времени сверху летели камни – это стражники заставляли меня подняться и дать себя разглядеть любопытным. Каждому хотелось увидеть хёвдинга данов, врага всех саксов, перед тем, как четверка лошадей разорвет его на части.
Опустилась ночь, и на черном небе появились звезды. Я встал к южному краю ямы, стараясь разглядеть Путеводную звезду. Только оттуда ее и можно было увидеть. Она висела там, где был мой дом, которого я лишился, где жили моя мать, брат и сестры. Куда скоро вернется мой второй брат Рагнар, который теперь получит мою долю добычи и сможет сам набирать команду на свой корабль.
Сверху послышались голоса. И я подумал, что в этот раз стражники потревожат меня напрасно – в темноте ямы меня все равно нельзя будет разглядеть. Я стоял и ждал, когда сверху прилетит камень, однако вместо этого на веревке мне спустили сушеную тыкву с водой. Я начал жадно пить, когда услышал молитву на латыни, которую кто-то едва слышно бормотал наверху. Я не стал вслушиваться – у саксов свои обычаи. Если благодаря молитвам лошади разорвут меня без долгих мучений, что ж, пусть молятся.
Однако внезапно среди всей этой непонятной латыни я разобрал слова:
– Сигурдус ответис Брианус…
Потом снова послышалась латынь. Я решил, что мне померещилось. Однако через некоторое время слова повторились. Я судорожно вздохнул. Я не знал, радоваться мне или грустить, но теперь в бормотании я, казалось, узнал голос Брианы. Теперь я слушал во все уши.
Наконец, сверху снова донеслось:
– Сигурдус ответис Брианус…
В этот раз слова звучали чуть громче, чем обычно. Я догадался, что Бриана стоит и молится около решетки, закрывающей яму, а недалеко от нее стоят стражники. Потому она не решается позвать меня. Но звуки из глубины ямы вряд ли долетят до ушей стражников. Я ответил едва слышно:
– Я слышу тебя, Бриана. – Я грустно рассмеялся. – Благодарю тебя за выбранную казнь. Целых четыре лошади – большая честь для простого морехода. Ты пришла попрощаться?
Латынь стихла, а потом Бриана начала говорить на языке саксов:
– Обрати свои помыслы к господу нашему Иисусу Христу, прими его в свое сердце, ибо только в вере христовой путь к спасению.
Потом она снова забормотала на латыни. Я крикнул вверх:
– Не трать свои слова понапрасну. Мне все равно не понять их. Я не откажусь от веры отцов, чтобы перед смертью мне повязали на шею деревянный крестик. Или ты думаешь, что от молитв кони совсем ослабеют.
Бриана замолчала, а потом снова сказала на саксонском:
– Господь милостив к заблудшим, и только в его силах даровать спасение.
Наверху наступило молчание. Я хотел крикнуть еще что-то, но внезапно мои мысли натолкнулись на препятствие, как корабль налетает на подводную скалу. Я понял. Сегодня днем, когда я лежал связанный среди толпы, только слова Брианы о суде элдормена помогли мне избежать костра, который уже начинали складывать. Теперь она говорила о том, что я должен принять веру в Белого Христа. «В вере христовой путь к спасению». И она не добавила «спасению души», о котором так часто молила у меня в постели после любовных ласк. Сменить веру значило просто сохранить жизнь. Бриана пыталась спасти меня?
Я в первый с самого рассвета почувствовал, как боги благосклонно посмотрели в мою сторону. Бриана давала мне надежду. Однако зачем мне жизнь? Я опозорен и лишен всего. Конечно, умереть на берегу с вилами в груди – смерть недостойная хёвдинга. Но теперь мне выпала почетная смерть на виду у сотен людей. Обо мне могут спеть скальды, как о Рагнаре Кожаные Штаны, который на своем корабле сел на мель у здешних берегов и которого восточные англы бросили в яму с гадюками. Четыре лошади – почетная смерть, которая завершит мою короткую жизнь и, может, вернет мне славу. Это ли не конец, о котором мечтает каждый? И даже Токе не сможет мне в этом помешать.
Токе! Почему я раньше не вспомнил о том, кто меня предал? Из-за того ли, что я и сам чувствовал вину? Или боль в голове и жажда лишили меня на время способности ясно мыслить? Но ведь Токе знал, что между мной и Гунхильд никогда ничего не было. Даже тогда на пиру в палатах ярла Паллига я вернулся на свое место гораздо быстрее, чем нужно, даже чтобы просто расстегнуть и застегнуть пояс. Токе всегда мне завидовал и пытался оправдаться, представив свои поступки правильными, придумав им причины, которых не было. И на корабле ярла Паллига во время скорого суда он вел себя так же. Ухватился за соломинку, чтобы вывернуться. И при этом чуть не замарал честь самого ярла Паллига при всей команде «Красного змея». Чего еще от него можно было ждать? Ему удалось очернить меня и спасти свою шкуру, однако мое преступление против чести ярла, и правда, было суровым. Или не было?