ест добраться можно, только если встретить какой-нибудь наш корабль, занимающийся грабежом. Но как угадать, куда он придет? Я продолжал кланяться.
Потом ко мне подошел аббат Эдгар и указал на двух монахов. Он сказал, что они будут учить меня божьим заповедям. Я решил, что меня отведут в какую-нибудь церковь, однако вместо этого один из монахов, худой и высокий, спустился со мной в яму. Он назвался отцом Осборном и сказал, что вместе с отцом Вилфредом будет нести мне слово божье. До пятницы я должен выучить несколько молитв, и чем прилежнее я буду учиться, тем больше гирек будет на весах с праведной стороны, когда в преддверии рая будут взвешивать мои грехи. Может быть, я даже ухитрюсь избежать вечных мук в аду, добавил он, и через какую-нибудь тысячу лет, пройдя очищение, попаду в рай. После этого он принялся рассказывать мне о Белом Христе.
Жизнь на дне ямы скупа на развлечения, и стоит радоваться любому скальду, даже если время от времени его сага напоминает бред умирающего от лихорадки. Сначала я молча слушал брата Осборна, не задавая вопросов, но потом все-таки решил спросить, хотя с детства меня учили, что невежливо прерывать рассказчика, если он только совсем не завирается:
– Если твой бог такой могучий, то почему послал на смерть своего сына, а не пошел сам и не убил всех грешников?
Брат Осборн прямо подскочил и начал мне объяснять про жертву, которую надо принести, стал рассказывать про какого-то бонда со странным именем, жившего давно, кому бог приказал принести в жертву своего сына, а потом заменил его ягненком. Тогда я спросил, зачем нужна была жертва, и брат Осборн ответил, что бог решил проверить, насколько сильна вера того бонда.
– Просто проверить веру? – переспросил я. – Какой жестокий у вас бог! Да, конечно, у нас тоже приносят жертвы. Говорят, что в битве с данами Хакон ярл победил только потому, что принес в жертву Одину своего младшего сына. Но тогда он должен был отстоять свои владения, и боги приняли его жертву и даровали победу. И это была настоящая жертва без хитростей с баранами. У нас жертвы не приносят просто так. Ведь только живая жертвенная кровь заставляет богов слышать нас, – повторил я слова, которые когда-то услышал от отца Асгрима.
Брат Осборн вскочил на ноги и начал бранить меня за то, что я слишком привержен поганым языческим богам. Он даже сказал, что сам он никогда не поверит, будто я могу стать христианином. И я сказал ему:
– Мне неведомо, отчего ты злишься, ведь я задаю вопросы, чтобы лучше понимать Белого Христа, а вовсе не для того, чтобы тебя обидеть.
Брат Осборн кое-как успокоился, присел и стал объяснять дальше. Он говорил, что его бог, в отличие от Одина, милосерден, и потому, испытав веру, не принял жертву. А сын божий явился в этот мир нарочно, чтобы принести себя в жертву за все людские грехи, коих немало. И искупил их, став жертвой собственному отцу. Потом отец Осборн добавил, что, видно, мне этого никогда не понять, на что я честно ответил:
– Как раз в этом ты ошибаешься, отец Осборн. Здесь мне все понятно, ведь я с детства слышал, как Один принес себя самого в жертву себе, чтобы обрести мудрость. Так что тут твой бог, возможно, поступил разумно.
Отец Осборн, несмотря на то, что я перестал с ним спорить, снова разозлился на мои слова и крикнул наверх, чтобы спускали лестницу. На прощание он сказал, что я умру язычником, глухим к словам господа.
Я думал, что мое крещение сорвалось, когда в яму спустился второй монах – отец Вилфред. Был он невысоким и коренастым, а над веревкой, подпоясывающей его, нависало небольшое брюшко. Мне он понравился больше отца Осборна, потому как сразу было видно, что люди его уважают. Плохому священнику никто не станет приносить хорошую еду и питье.
Отец Вилфред сел прямо на землю и спросил:
– Брат Осборн сказал, что ты не принимаешь подвига христова и все время бормочешь про каких-то языческих богов. Так ли это?
Я ответил, что, наоборот, хочу лучше разобраться с верой в Белого Христа, а старых богов поминаю только для того, чтобы было понятнее. Брат Вилфред кивнул.
– Я так и сказал отцу Осборну, но он еще молод и нетерпелив. К тому же у него нет опыта разговора с язычниками, ведь он никогда не выезжал из Уэссекса.
– А ты, брат Вилфред, часто разговаривал с язычниками? – спросил я.
– Достаточно, чтобы понять вас, бесовское отродье, – кивнул священник. – Я два года был в плену на острове Мэн, пока меня не выкупили братья.
– Значит, ты знаешь про наших богов? – задал я новый вопрос.
– Да уж, пришлось кое-что о них узнать, – нехотя согласился брат Вилфред.
– Тогда расскажи мне, брат, без утайки, чем же Белый Христос лучше, чем они?
Брат Вилфред кивнул:
– Немало язычников уже обратил я к вере христовой, и не в первый раз меня спрашивают о том же. Потому знаю я, как говорить с вами. Скажи мне, Сигурд сын Харальда, кому охотнее помогают ваши боги: ярлу или рабу?
Это был странный вопрос:
– Наши боги помогают тому, кто приносит большую жертву. А какую жертву может принести раб? Козленка?
– Выходит, ваши боги будут помогать ярлу, даже если он творит несправедливость, коли жертва хороша?
Здесь я задумался, но ненадолго.
– Коли ярл творит несправедливость, против него восстанут свободные люди.
Но брата Вилфреда не так легко было переспорить:
– Выходит, если у ярла есть большая дружина, чтобы заставить свободных людей повиноваться, то никто ему не указ?
– Как никто? А конунг, что стоит над ярлом, – я не сдавался.
Тут брат Вилфред привстал, словно готовился к бою.
– А кому поможет конунг, ярлу, что пришлет ему богатые дары, или свободным людям или тем более рабам?
Мне пришлось согласиться, что конунг скорее польстится на серебро, чем станет защищать простых бондов от их ярла. Священник словно нанес какой-то хитрый удар.
– А надо конунгом ни у кого нет власти?
– Над нашим конунгом Свейном никого нет, он потомок самого Одина, и его предки получили свою власть из рук богов, еще когда боги жили промеж людей.
Брат Вилфред продолжал спрашивать:
– А боги?
Тут я задумался. Потом ответил:
– Конечно, боги над конунгом, но он может умилостивить их щедрыми дарами. Да и нет им дела до простых людей. – Я подумал, что и до меня им нет дела, если только я не принесу Одину большую жертву.
Брат Вилфред поднялся надо мной, словно побеждая в схватке.
– А Христу есть дело до всех, даже слабых и убогих. И он велит, чтобы с ними обращались по справедливости. И для него нет различия между рабом и ярлом. А несправедливость ярла для Христа стократ горше, чем несправедливость простого бонда. И готов он карать ярлов и конунгов, коли не чтут они его заповедей, а на простых людей обращает свое милосердие. Потому каждый раб и каждый бонд чувствуют на себе милосердие божье.
Он достал что-то из холщовой сумки, что весела у него на плече.
– А сейчас ты увидишь милосердие божье своими глазами. Дай мне осмотреть твои раны.
Пока священник врачевал мою рану я молчал, а он говорил без умолку. Но вот он закончил и дал мне воды из кожаной фляги.
– Христос милосерден ко всем, даже к врагам и рабам. Потому простые люди готовы идти на смерть за него.
Я почувствовал, что начинаю понимать, почему саксы в этих краях предали веру в старых богов и повернулись к Белому Христу. Про себя я также решил, что будь я ярлом, я никогда не позволил бы священникам появляться в своих землях. Но вслух я задал более простой вопрос:
– Брат Осборн говорил, и ты сейчас повторил, что Белый Христос велит быть милосердным ко всем. Даже к врагам. Мало кто в моих краях назвал бы пощаду для врагов разумной.
Брат Вилфред кивнул.
– Да, это то, что волнует всех язычников. Никто не понимает, как можно щадить врагов. Вы ведь привыкли чуть что вспороть брюхо ближнему своему. Но Христос учит миловать кающихся, тех, кто признал свои грехи и принял Христа в свое сердце. И ты еще, возможно, увидишь милосердие господне.
Я сказал, что все равно не понимаю, зачем щадить врагов. Священник вздохнул и объяснил еще раз:
– Ты можешь отнять жизнь, но не можешь оживить мертвого. Даже вчерашний враг может сослужить службу сегодня, если он искренне раскаялся. Что будет лучше для нашего тана: убить тебя или взять в свое войско, чтобы ты защищал нас?
– Взять в свое войско, – сказал я, а про себя подумал: «Если я искренне раскаялся».
Брат Вилфред, видно, понял, о чем я подумал.
– Коли ты действительно раскаялся, то взять в войско, коли нет, то четвертовать. Таков правильный ответ. И Христос не велит нам щадить тех, кто упорствует в своих грехах.
Я кивнул и сказал, что теперь намного лучше понимаю заповеди Белого Христа, и просил продолжать.
Так прошло три дня. Я много говорил с братом Вилфредом и с братом Осборном, который все же решил набраться мудрости обращения у более опытного человека. Священники принесли мне немного еды, так что мой жар прошел, и я стал крепче стоять на ногах. Время от времени мне приказывали вылезти из ямы, и я показывал свое покаяние, стоя на коленях и произнося молитвы, которым меня научили. Вокруг собиралось все больше народа, и дети, что раньше плевали в меня, теперь подбегали, просто чтобы дотронуться до моей руки. Люди показывали на мою заживающую рану на лбу и говорили, что я получил ее, в своем рвении кающегося от ударов лбом о землю. По разговорам я понимал, что зрелище кающегося дана привлекает людей со всего Девона, а некоторые даже приходят с северо-востока, из тех мест, что мы недавно грабили.
На мою рубаху я теперь надевал колючую шерстяную одежду, которую брат Осборн называл власяницей. Кроме того, мне даже дали ночной горшок, чтобы священники могли спокойно ступать на дно ямы.
Однако приближался день казни, а ничего в моей судьбе не менялось. Я несколько раз видел Бриану, но каждый раз она была окружена другими монахинями, и ничего не могла мне сказать. В четверг в полдень меня торжественно крестили в большой каменной церкви. Когда с мокрой головой я вышел наружу, у церкви собралось несколько сотен человек, и все они дивились увиденному «чуду», как они его называли.