В другие дни мы жгли костры из остатков дров.
Рамиро имел обыкновение навещать меня по воскресеньям. Обстановка и обстоятельства не располагали к тому, чтобы поехать куда-нибудь покупаться или поиграть в футбол, еще у меня так сильно болела спина, что и шага ступить не мог.
Обычно Рамиро привозил с собой три буханки, две из которых мы обменивали на консервированные сардины или тунца, усаживались где-нибудь в уголке, раскладывали еду, и он рассказывал какое кино посмотрел в субботу или о чем пишут газеты.
То было очень грустное время.
Грустное и гнетущее. Погода стояла холодная, дождь лил как из ведра и я постоянно ощущал себя «не в своей тарелке», в не привычной обстановке. И сознаюсь, что иногда, и в это трудно поверить, тосковал по жизни в канализации.
В Боготе я вырос, кое-чему научился, так что иногда мог и блеснуть полученными навыками, там можно было сходить в кино, или, остановившись перед магазином, торгующим дисками, послушать кумбию и потанцевать. Там были автомобили на улицах, цветные рекламные плакаты, разные люди ходили вокруг, всякие лавочки, торгующие лепешками и пирожками, так что, когда вылезал снизу, от своих тараканов и крыс, на улицы города, то появлялось некоторое ощущение, что, вроде, как и живёшь.
Но на фабрике все выглядело так, словно было слеплено из глины.
Красно-коричневая грязь покрывала пол, стены, потолки, грузовики, включая людей. Когда ты мылся или стирал одежду, то вода окрашивалась в красный цвет, когда расчесывался, не получалось полностью избавиться от того мерзкого цвета, даже еда умела привкус глины, которая проникала всюду, иногда прямо в нос.
Люди вокруг были угрюмыми, мрачными, потому что когда на фабрике нечего было грузить, то и денег не платили, а когда появлялась работа, то к концу дня все возвращались настолько измотанными, что походили больше на отбросы, чем на людей.
С другой стороны, фабрика находилась в центре огромного пустыря, на расстоянии двух километров до ближайшего жилья и нужно было очень любить жизнь и все её радости, чтобы под проливным дождем пересечь это грязное болото, добраться до ближайшего поселка, выпить там пивка или купить сигарет, а потом вернуться. Когда дождь прекращался, то приходили шлюхи. В общем, вы можете себе представить, что за «дамочки» такие это были, которые приходили туда в поисках клиентов, где у людей денег-то не хватало на кусок хлеба или сил оставалось лишь забраться сверху, лечь… и все…
Настоящий ад! Жизнь «чиркалеро» – худшее проявление ада на земле.
Но, насколько я вижу, вы хотите, чтобы я продолжал рассказывать, не зависимо от того насколько грустно все это выглядит.
В самом деле, хотите написать про это книгу? Никакой повеселее темы не желаете поискать? Должно быть, в своей жизни вы повидали множество красивых мест на планете и знаете предостаточно забавных историй, но все равно приезжаете сюда, послушать про мои несчастья. Этого я понять не могу. Не продадите же ни одного экземпляра. Вряд ли кому понравится читать про подобные лишения, а тот, кому это может понравиться, то у него явно с головой не всё в порядке.
Кирпичный завод может изничтожить человека сильного, что уж там говорить про какого-то паренька, худого и слабенького, каким я был на то время и, в конце концов, оценив происходящее, Рамиро решительно заявил, что не вернется в город без меня.
Я с трудом мог передвигать ноги, от постоянного и сильного кашля у меня чуть все внутренности не выскакивали наружу и были дни, когда количество кирпичей разбитых превышало, те, что я умудрялся донести до печи.
Я спрятался в пекарне, за грудой мешков с мукой и просидел там целую неделю, отдыхая, наслаждаясь спокойствием и отъедаясь в своё удовольствие. Была, однако, одна проблема: когда хозяин подходил достаточно близко, приходилось с силой впиваться зубами в палец, иначе тот сухой и едкий кашель мог выдать меня.
Человек он был не плохой и Рамиро ладил с ним, но, все же, справедливо опасался потерять работу, если тот обнаружит, что его предприятие превратилось в госпиталь для «гаминов».
Нужду свою я справлял в ведро, которое Рамиро выносил по ночам, спал, когда никто не работал рядом, а хлеба съел столько, что мозг мой чуть ли не превратился в мякиш.
Но зато и поправился на несколько килограммов.
И это было совсем не трудно. Когда только-только вернулся с кирпичного завода, то от одного яблока меня раздувало так, словно я забеременел.
Вот тогда Пингвин и предложил напасть на автобус из Монсерат и, вроде как, он все хорошенько продумал, детально изучил: знал в каком часу садятся туристы, направляющиеся на фуникулер к Монастырю, и в каком месте нам нужно соскочить с него, чтобы добраться до леса, а затем до Двадцать Шестого шоссе, до того момента, когда водитель сможет заявить о нападении.
План показался мне подходящим, но требовалось еще некоторое время, дней десять, чтобы я восстановил свои силы и смог пробежать по склону вниз.
Рамиро пытался отговорить меня, ссылаясь на то, что скоро один из разносчиков хлеба получит повышение и начнет работать в конторе, место освободится, и он постарается уговорить хозяина взять на это место меня. Но у меня по этому поводу было собственное мнение и собственный расчет: если случится самое невероятное и меня возьмут на работу в качестве разносчика хлеба, то потребуется, по меньшей мере, полтора года, чтобы я скопил столько, сколько мы собирались взять в случае успешного нападения на автобус.
Наступил четверг, и нас было трое: Пингвин, Папафрита и я.
Не буду утомлять вас ненужными деталями и описаниями, скажу сразу, Пингвина «шлёпнули», Папафрита получил пулю в ногу и больше я его никогда не видел, какая-то старуха «гринго» вывалилась посреди шоссе и осталась там лежать, визжа на своем языке, а я потерял пистолет, из которого пристрелил того карлика-полицейского.
Но совсем не разочаровался в чудесах.
Моя добыча составляла в тот раз около ста сорока песо.
Да, вы не ослышались, сто сорок песо и три кулончика с изображением Девы Марии, потому что единственный, кто сразу же отдал свою сумку, был толстый священник.
Какая несознательность, сеньор! Какие люди не сознательные!.. Эти, что ехали в автобусе. Туристы, в отпуске. Трое оголодавших до смерти бедолаг, пусть и вооруженных, умоляют отдать немного денег и часы, но вместо того, чтобы внять их просьбе, а затем вернуться спокойно в отель и взять еще денег, устроили настоящую перестрелку, закончившуюся кровавым побоищем.
В тот день я даже не успел дотронуться до курка. Как только «завалили» Пингвина, я сразу же соскочил с автобуса, но со всего размаха налетел на дерево, выронил пистолет и, как только пришел в себя, понесся вниз по склону, через лес, и так бежал до самого Планетария.
Оказывается полно придурков, кому нравится ходить по белу свету вооруженными и корчить из себя героев.
И что это за геройство, сопротивляться тому, чтобы у тебя забрали тысячу песо и часы?
Ну, не надо придираться!
Таких типов следует сажать в тюрьму, и не потому, что в тот день подстрелили Пингвина и ранили Папафрита, а потому, что по их вине в следующий раз кто-нибудь более быстрый, чем я, спустит курок при первом подозрительном движении и вышибет мозги у человека не виновного.
Наверное, тем вечером он хвастался, как с первого выстрела уложил какого-то сопляка с ножом, другому прострелил ногу, а третий с перепугу разбил себе лоб о дерево, но наверняка не рассказал, что спустя три месяца я пристрелил одного туриста, который слишком быстро полез к себе в сумку.
Когда живешь в джунглях, то и когти становятся острее и клыки растут быстрее.
И не думайте, пожалуйста, будто я пытаюсь переложить вину на других. Нет, я лишь хочу, чтобы вы поняли мои мотивы. Всё, что я собой представляю, и все, что совершил, начиная с того момента – это сделано мною осознанно.
Говорю это совершенно серьезно, поскольку «гамин», преодолевший на своём жизненном пути все препятствия и достигший возраста юноши, должен обладать таким здравым смыслом и уверенностью в себе, которые соответствуют мужчине лет в тридцать.
Живя на улицах, учишься быстро, живя же внизу, под улицами, начинаешь бегать быстрее самого Фиттипальди (автогонщик, участник формульных гоночных чемпионатов).
Если вы думаете, что я как-то смущаюсь или испытываю некоторое чувство замешательства, открыто сознаваясь в том, что стал настоящим грабителем, вы ошибаетесь.
Меня швырнули в этот мир, чтобы я стал им и у меня получилось. Очень скоро я понял, если хочу продолжить жить, то должен научиться делать это лучше всех.
Подобная халтура, как та, случившаяся с автобусом, не приводит ни к чему и ни куда, кроме как в морг, а там тебе на большой палец ноги вешают табличку с двумя буквами «NN» и сбрасывают в общую могилу, этим всё и заканчивается.
А конкуренция на улицах жёсткая.
Жёсткая, но не организованная, потому что большинство из грабителей были, как правило, ребята, одурманенные наркотой или находящиеся в состоянии наркотической абстиненции.
Я и раньше рассказывал о наркотиках, помните? Я говорил, что эта привычка – плохой попутчик в любом путешествии, но еще это худший помощник на любой работе. Никто в здравом уме не согласится взять себе в качестве напарника завзятого наркомана и, насмотревшись на таких «помощников», я решил работать в одиночку.
Везде в Боготе – почти на каждой улице, на каждой площади есть канализационные люки и еще я прекрасно понимал, что там внизу никакой армии меня не поймать, да и не только армии, но и всему флоту также.
Со временем я разработал довольно-таки простую, но одновременно эффективную систему, снижающую риск до минимума, но обеспечивающую хорошие результаты. Я открывал люк, вылезал, обносил люк защитными щитами, украденными у рабочих, совершал нападение на какую-нибудь лавку или маленький магазинчик, расположенные на расстоянии не белее двухсот метров от люка, хватал деньги и удирал со всех ног, прыгал вниз и… только меня и видели… через десять минут я уже был в другом районе города.