Но Рамиро отказывался верить, что какая-то кучка мерзавцев может поставить под удар целый народ.
– Сами себя и загонят в гроб, – сказал он тогда. – Бешенство заканчивается, когда подыхает собака.
– Ошибаешься, – ответил ему Абигаил и вид у него был такой серьезный, каким я его никогда до этого не видел. – Это бешенство переживет всех псов, потому что оно нужно людям.
У Абигаила была теория по этому поводу. Он утверждал, что за последние годы пристрастие к наркотикам получило такой импульс и достигло такого размаха, что если и решатся остановить это, то потребуется целое столетие, отчасти из-за инертности человеческого сознания, а отчасти и потому, что нужно будет подыскать какую-нибудь замену, не менее «ценную».
По его теории оставить это место пустым не получится. Когда человечество перестало верить в Бога, который в ответ покинул поверхность Земли, то потребовалось найти что-то на замену, что заполнило бы образовавшуюся пустоту.
– Мы потеряли ощущение сообщества, чувство общины, как это чувствовали наши деды, потеряли чувство семьи, которая почти уже не существует, и в том числе чувство любви. Теперь большинство людей предпочитают переспать с первым встречным и затем перебираются в новую постель. И как результат – острое чувство одиночества, с которым борются при помощи наркотиков.
Я был очарован его рассуждениями, но некоторые слова оставались за пределами моего понимания, иногда мне стоило больших усилий понять его доводы, но находясь рядом с ним я узнал о таких вещах, о существовании которых раньше и не догадывался, и интуитивно понимал, что его мир отличается от моего, словно он прибыл из другой галактики.
За те два года он изменил мою жизнь полностью, хотя она и напоминала лишь бледное отражение его жизни, я старался имитировать его во многих делах и вещах, но… мало что из этого получилось.
И вот он опять исчез, исчез во второй раз и оставил нас сиротами.
Ваши родители живы? Тогда мои соболезнования. Полагаю, что это печальный жизненный опыт – потерять родителей, которых ты любил и которые любили тебя, но это, все-таки, закон природы и подсознательно нужно быть готовым к этому.
Но как привыкнуть к мысли о потере такого человека, как Абигаил Анайя, невозможно.
Понимаю, что вы никогда с ним не встречались и не были знакомы, но, со всем уважением, сомневаюсь, что объехав разные страны, вы встретите кого-нибудь хотя бы отдаленно похожего на него.
За все эти годы мы так и не получили от него ни одной весточки.
Вполне возможно, и Господь храни его, чтобы так не случилось! Он превратился в один из тех многочисленных «NN», неопознанных трупов, что в те ужасные дни в огромных количествах бросали в общие могилы во всех уголках нашей страны. Но, также возможно, и с этой надеждой в сердце я живу! Что ему удалось убежать вовремя и сейчас он скрывается где-нибудь, и выжидает подходящего момента, чтобы опять появиться в нашей жизни, как сделал в тот, не забываемый, день.
Не поверите, сколько раз я останавливался на том углу в ожидании, что вот сейчас неожиданно остановится автомобиль, распахнется дверь и мне навстречу выбежит Абигаил, размахивая руками и выкрикивая моё имя. Не представляете, сколько раз я открывал глаза по утрам в надежде, что вот дверь откроется и он войдет с чашечкой дымящегося кофе, и вытащит меня из постели. Не можете себе представить, как мне нравилось сидеть за рулем автомобиля, пусть несколько часов кряду, зная, что он наслаждается жизнью в компании с какой-нибудь красоткой в «Такендама». Вы и не представляете, чтобы я отдал, чтобы узнать где он сейчас и вспоминает ли обо мне.
Рамиро погрузился в глубокую депрессию, точно также как и я.
Даже «чолита» Эрминия пошла и приняла душ, и не пахла луком в течение трёх дней.
Большинство ребят, учителя, уборщики, пятеро его женщин и все те, с кем он хотя бы однажды имел дело, отказывались верить в происшедшее, отказывались верить в то, что он исчез навсегда.
И, конечно же, Даниэла.
За последующие десять дней она постарела, наверное, лет на десять и стала похожа обсосанный леденец, бродила из угла в угол с видом потерянным, не зная к кому обратиться, с кем поделиться своей печалью, не желая принять действительность.
Вижу, что вам самому любопытно узнать, какое такое магическое воздействие смог оказать тот человек на окружающих его людей и не знаю, что вам на это ответить.
Могу лишь сказать, что тень его продолжала витать над нами в течение нескольких последующих лет, и чтобы мы не начинали делать, мы всегда спрашивали себя «а понравилось бы это Абигаилу».
Вот и теперь, когда столько воды утекло с тех дней, я иногда впадаю в такое странное состояние, что не могу принять решение или сделать шаг в каком-нибудь направлении, не спросив себя, а чтобы по этому поводу сказал Абигаил. Как мне не хватает его критического подхода, его советов, даже в каких-нибудь маленьких вопросах, какие человек моего возраста и опыта должен был бы решать быстро и не задумываясь.
Согласен, что ром ни сколько не улучшил моего душевного состояния. Я искал утешение, там, где его никогда и не было в помине. В первый раз в жизни я поспорил и поссорился с Рамиро, когда он пришел в ярость, увидев меня в таком состоянии, и был прав, поскольку как бы я сильно не напивался, все равно не получится ни воскресить Абигаила, ни вернуть его, если он остался жив.
А в некотором смысле он оставался жив, потому что каждое первое число месяца обещанные суммы появлялись на счету в банке, как по волшебству, без каких либо объяснений и таким образом, кое как, «затянув пояса» так что и вздохнуть не получалось, мы добились того, что «Подвал» продолжал существовать.
С гордостью признаю, что за исключением меня, опустившегося до бутылки, все остальные восприняли происшедшее мужественно.
Но, как бы то ни было, условия ухудшились и через некоторое время три преподавателя нашли другую работу. Эрминия продолжала творить чудеса на кухне и так драила полы, как этого не делает новобранец в казармах. Большинство из ребятишек также сплотились и отдавали большую часть своего дневного заработка на нужды пансиона, независимо от того где и как они добывали эти деньги.
Первый раз в жизни у них появилось что-то похожее на семью и дом, и они не хотели потерять это.
Иногда мне кажется, что и в этом Абигаил продумал все от начала до конца, поскольку оставил нам ровно столько денег, чтобы мы держались на плаву, но грести уж в каком либо направлении мы должны были собственными силами.
Рамиро начал преподавать, заменив единственного преподавателя, который также ушел, и вы, наверное, поймете меня, если скажу, что то был великий день для нас обоих! Представляете, он сел за преподавательский стол и начал вести занятия, и это создало у всех у нас впечатление, что мы наконец-то порвали с нашим горьким прошлым голодных «гаминов».
Его сила воли и его вера в себя подняли на ту скромную, но очень значимую площадку в классе полном таких же «гаминов», какими и мы были, тем самым мы показали им и доказали всему миру, что и мы кое-что можем.
Да, только это: что мы кое-что можем.
И я принимал участие в этом.
Просил когда-то милостыню, грабил, грузил кирпичи, временами приходилось убивать за деньги, но, в конце концов, вот он, Рамиро, сидит перед классом. Любому человеку со стороны могло показаться, что это какая-то не значимая победа, маленькая и незаметная для всех, но не для меня, потому что это того стоило и я не раскаиваюсь и не жалею о том, что дорога, приведшая нас к этому, была не легкая и полна испытаний.
Серафим Надгробная Плита стал велогонщиком.
Из тех, кто прыгает в велосипедное седло и мчится вперед среди таких же одержимых. Взял четвертое место в гонке по Испании, пришел вторым в Тур де Франс и стал национальным героем здесь, в Колумбии.
Прекрасно помню, как он первый раз появился в «Подвале» со своим велосипедом, и при этом клялся и божился, что велосипед его, а не краденный, и мы поверили ему. Вставал он за час до рассвета и возвращался лишь к началу занятий, потный и замученный. Через два года он выиграл свои первые песо, и насколько я знаю, даже сейчас, он отдает пансиону четвертую часть от того, что зарабатывает на соревнованиях.
Однажды, перед заездом, когда у него брали интервью, он сказал, что посвящает эту гонку Абигаил Анайя, хотя никто не знал о ком идет речь.
Вот, посмотрите, здесь у меня вырезки из газет. Это Серафим. Худющий, стервец! Худой, но крепче тех мраморных надгробных плит.
А Христофор, ну тот, с ангельской физиономией, стал сводником.
Нельзя выигрывать каждый раз.
Дойдя до этого места в моем рассказе, сеньор, я хотел бы закончить.
Самый подходящий момент. Я мог бы рассказать вам о многих ребятах, которых мы спасли от нищеты, и сейчас они стали хорошими людьми, и это очень, очень здорово.
Ага! Давно я уже не видел эту кроличью ухмылку.
Подумайте, какая замечательная концовка, немного еще приукрасить и ваша книга будет продаваться, как никакая другая.
Полагаю, что как и в кино, людям, читающим книги, нравятся счастливые финалы, и этот мог бы стать таким же для моей истории.
Всё, что происходит потом, только портит и усложняет, и вы это знаете.
Простите, сеньор, но как мне кажется, вы совершили большую ошибку, вернувшись сюда. Более того, уверен в этом, но надеюсь, вы знаете, что делаете. Сам-то я давно уже перестал отвечать за свои поступки, а стало быть не имею ни малейшего права оценивать чужие.
Хорошо бы если все знали как нужно поступать в том или ином случае.
Когда оглядываюсь назад и анализирую происшедшее со мной в детстве и в юношеском возрасте, до того дня, когда Абигаил Анайя выскочил из машины на углу Хименес де Кесада и Каракас, то, небезосновательно, кстати, прихожу к выводу, что сама жизнь подталкивала меня сделать то, что я в конечном счете и сделал, и если в какой-то момент потребуется ответить за содеянное, то никто не был бы вправе требовать от меня каких-либо объяснений, тем более, что я никогда и не хотел их давать.