Как вам это нравится?
И что я мог ей рассказать?
То, что вам сейчас рассказываю? Чтобы она узнала, что отец её детей побирушка, вор, грабитель, торговец наркотиками и убийца?
Но самое поганое в этом то, что я не умею врать, придумывать разные истории. Если бы у меня это получалось, то, скорее всего, нарассказывал вам таких «сказок», что уши обвисли. А так пришлось претвориться, будто сплю, и надеяться, что со временем моя любовь убедит её.
У неё был небольшой ларек, где она торговала фруктами, как раз напротив площади «Плаза де лос Запатос Бьехос», но все время ходила без гроша в кармане. У неё не было денег, чтобы купить одежду, но, тем не менее, никогда не жаловалась и всегда говорила, что в Картахене не нужно иметь много, можно обходиться тем, что есть, и при этом оставаться довольным жизнью.
И таких, как она, там было множество. Потому что эти люди с темным цветом кожи приходят в этот мир наслаждаться жизнь, а не вредить ближнему своему.
Я готов был пожертвовать одним яйцом, сеньор, чтобы то ощущение счастья никогда не заканчивалось… Нет, яйцом не получится, лучше рукой, поскольку такая чувственная натура, как Луна, предпочла бы иметь рядом инвалида, чем кастрата.
Её любовь была сплетена из секса и смеха, в разных пропорциях, в зависимости от дня, и было бы глупо думать, что между нами существовали какие-то особенные, романтичные отношения. Не очень-то мы привыкли к романтике.
Хотя… мне не очень стыдно сознаться перед вами, но я тогда совершал поступки романтичные. Все те отношения и чувства были новыми для меня, никогда я такого не испытывал, тогда как для Луны это была одна из многочисленных её историй и потому я сгорал от ревности.
Представляете, такой тип, как я, «сикарио», способный пристрелить собственного папашу, даром что никогда не слышал о нем, бродил, страдая от приступов ревности, как петух в декабре.
Меня всегда преследовал страх, что когда-нибудь и мне перережут глотку.
Но забрать у меня Луну было бы хуже, чем просто придушить. Сама мысль, что мне опять придется жить не слыша её смеха, не вдыхая аромат её тела, казались совершенно непереносимыми, хуже, чем если бы я вернулся в Луриганчо.
Выслушивали вы когда-нибудь исповеди человека влюблённого? Не за этим вы сюда приехали, не правда ли? Но прошу, не торопите меня, поскольку если я не смогу объяснить вам, что значила Луна в моей жизни, то навряд ли поймете причины, почему в дальнейшем я вел себя именно так, а не по-другому.
Прозревший слепой, увидевший наконец луч света, будет менее благодарен, чем я благодарил провиденье, пославшее мне ту мулатку. Воскресший из мертвых найдет меньше причин жить на этом свете, чем она мне дала, атеист, узнавший о существовании Бога, будет меньше благоговеть перед ним, чем я перед Луной.
Все так просто, не правда ли. И мне не стыдно признаться в этом.
А чего я должен стыдиться? Если я смог сознаться, что хладнокровно, без зазрения совести, убил столько людей, то почему я не могу признаться в том, что потерял голову от той женщины, сделавшей меня самым счастливым человеком на этом свете.
Я попросил её оставить свою торговлю фруктами и посвятить мне каждое мгновение её жизни, а в ответ она улыбнулась и спросила:
– Как долго?
– Всегда.
Но это «всегда» ничего не значило для Луны, как и для любой карибской мулатки, слово не понятное, не постижимое. Такое «всегда» для них подобно горькому слабительному, от которого отказываются сразу же, поскольку если они и отдаются кому-нибудь, то длится это ровно столько, сколько продержится желание, а мысль о создании семьи еще не осела достаточно крепко в её мозгу.
– Лучше уж я продолжу торговать дынями и манго, – сказала она. – А то еще очень зеленая для таких серьезных дел.
Вставала она на заре и уходила искать товар, устанавливала навес и начинала зазывать народ и болтать, и смеяться с покупателями, собирающимися отовсюду как мухи.
На самом-то деле она торговала не фруктами, а продавала радость, веселое настроение и потому её манго отличались от остальных, либо все это мне только казалось.
Ближе к полудню я садился в автобус, а затем шел, разыскивая её. Когда весь товар был распродан, мы шли на пляж наслаждаться теплым ветерком и солнцем. А вечером собирались её друзья, и она готовила на всех, и делала все это с искренним удовольствием. Я никогда не слышал, чтобы она жаловалась или сказала, что устала.
Когда все расходились, мы до полуночи занимались любовью.
А на рассвете она опять была на ногах.
Девятнадцать лет, или двадцать… Она сама толком не знала.
В конце концов, в один «прекрасный» день пришел Маррон с такой физиономией, что ничего не нужно было объяснять, и так было видно – наступило наше время.
Вот дерьмо! Настоящее дерьмо, сеньор, дерьмо тысячу раз! У меня было такое чувство, словно под задницей взорвался вулкан Невадо дель Руиз.
Спустя три дня нам принесли два чемодана полных кокаина. Самое любопытное в этом было то, что тогда, в джунглях, я насмотрелся на кокаин предостаточно и воспринимал его не более, чем простой белый порошок, пусть и стоящий уйму денег, но сейчас я смотрел на него так, как будто в руках у меня был бочонок с нитроглицерином.
Роман и я прекрасно понимали, что, начиная с этого момента, наше положение стало очень сложным, если полиция «возьмет» нас вместе с этим грузом, то будет плохо, но если мы не довезем чемоданы в целости и сохранности и не передадим в нужном месте, то будет гораздо хуже, будет несравненно хуже…
И только тогда Маррон Моралес сознался, что владельцы «товара» не были его друзьями, а весьма «сложная» публика, контакт с которыми ему помогли установить какие-то там знакомые знакомых и будет лучше для нас обоих, если мы в точности исполним все их инструкции, поскольку это был единственный путь избежать опасных ошибок.
Оба мы прекрасно понимали, что если «наркос» доверяли кому-нибудь полтора миллиона долларов, то не для того чтобы те начали играть с их деньгами, особенно в таком случае, как наш, когда, судя по всему, наши «благодетели» не принадлежали ни к одному из четырех или пяти семейств, входящих в состав Медельинского Картеля, для которых подобные суммы входят в допустимые пределы риска их фантастического бизнеса.
Мы запихнули чемоданы под кровать и поверьте, сеньор, что, лежа над такой кучей денег, сон совсем не идет в руку, даже после того, как ты занимался любовью до полного изнеможения.
Луна сразу почувствовала, что со мной происходит нечто странное, потому что вдруг встала, зажгла свет и внимательно посмотрела на меня, а потом без каких либо извинений или намеков прямо спросила, какого черта я стал похож на человека, сидящего в мешке со вшами.
А у меня было полное ощущение, что мир вокруг меня рушится, но и одновременно с этим я очень любил её, чтобы открыто врать, поэтому у меня не оставалось другого выбора, кроме как рассказать ей всё честно и откровенно.
Она выслушала внимательно, подумала немного и потом спокойно сказала:
– Хорошо! Если все так, как ты рассказал, то я еду с тобой.
После этих слов я буквально окаменел, полностью превратился в кусок льда.
Я начал было возражать, пытаясь объяснить какому риску она подвергается, но в ответ было сказано, что такому же как и я, и что мы вместе не только для того, чтобы потеть в постели и, потом, ей всегда хотелось побывать в Соединенных Штатах.
Пришлось напомнить, что это не простая туристическая поездка и если нас схватят с пятидесятью килограммами кокаина на руках, то проведем очень и очень много времени за решеткой. Но и этот аргумент не помог сдвинуть её с места, в ответ она лишь заявила, что если мы не едим вместе, то на этом наша история любви и закончится.
Какая твердолобость, сеньор! Просто кошмар! Я никогда так близко и такое продолжительное время не общался с женщиной. Для меня всегда они были существами, которым платишь и потом сразу же забываешь. Но в тот день я обнаружил, что у них может быть необыкновенная сила воли и чертовски трудный характер.
– Я же вернусь! – повторял ей, изо всех сил стараясь удержать её как можно дальше от наших дел. – Клянусь!
Но в ответ она заявила, что как только я уйду, то стразу же затащит в постель первого встречного, а таких типов, готовых завалиться с мулаткой в койку более чем предостаточно в Картахене, можете ни сколько в этом не сомневаться.
И чтобы вы сделали на моем месте?
С одной стороны я был просто восхищен силой её любви, но с другой меня ужасала сама мысль, что по моей вине она угодит за решетку и годы в тюрьме убьют её волшебный смех.
Я посоветовался с Романом, но ничего путного из него не удалось вытянуть, и, судя по всему, он сам был так напуган всем этим делом, в которое мы впутались, что ни одной здравомыслящей идеи в его голове не осталось. Он всегда был «мальчиком-паинькой», болтуном, способным с видом невозмутим, как у Марлона Брандо, спустить все состояние, но он никогда не был преступником, никогда не был торговцем наркотиками.
Преступниками либо рождаются, либо становятся, за исключением случаев подобных Марону Моралесу, которого и сам «Дракула» не смог бы превратить в плохого.
Он обгадился, сеньор. Он обмочил все свои портки, и может быть поэтому не особенно противился идее, что Луна присоединится к нам, полагая, наверное, что чем больше будет нас, тем меньше вины ляжет на каждого.
Ну и денег также. В какой-то момент он осторожненько так намекнул, что если я соглашусь сделать все один, то ему будет достаточно небольших комиссионных за посредничество.
Но как я смог бы организовать передачу двух чемоданов, набитых опасным «товаром», в чужой стране, где в придачу говорят на неизвестном мне языке? Роман кое-как говорил по-английски и был знаком с владельцами кокаина, тогда как я не знал ровным счетом ничего.
Было ясно, что нам нужно было держаться вместе во всей этой авантюре. К тому же, ключевой момент, когда можно было раскаяться и отказаться, давно прошел, во-первых, потому что мы уже растратили весь аванс, а во-вторых наркоторговцы – это не тот сорт людей, с которыми можно вот легко договариваться, а потом отказываться, словно меняешь носки.