spiritual bypassing («убегание в духовность») и определяет его как попытку подняться над земной стороной нашего человеческого бытия вместо того, чтобы осознать эту данность и примириться с ней{107}.
Если это возвышение произойдет, один полюс жизни начинает слишком сильно доминировать: некая абсолютная истина оказывается предпочтительнее локальной и относительной, безличное ставится выше личного. В качестве иллюстрации Уэлвуд указывает, что люди порой становятся приверженцами восточной идеи непривязанности, не желая развивать способность любить конкретных людей и заботиться о них. Рассмотрим другой пример: человек испытывает трудности с осознанием и выражением своих чувств. Он начинает практиковать медитацию, учится растождествляться с эмоциями, отстраняться от них – и в результате становится еще более отчужденным и холодным.
Уэлвуд обозначает сложность этой темы и подчеркивает важность сочетания духовного и земного – вместо противопоставления одного другому. Он приводит случай с одним буддийским мастером. Несмотря на приверженность традиционной идее непривязанности, духовный учитель на похоронах своего близкого друга горько и открыто оплакивал утрату, демонстрируя наличие крепкой связи с покойным.
Концепция инкарнационных ритуалов, предложенная Томасом Муром, как раз и позволяет объединить одно с другим – интегрировать символическую и духовную жизнь в повседневную рутину. В этом случае вашей духовной практикой может стать временное воздержание от лишних трат, чтобы накопить на ремонт в квартире (своего рода аскеза, воспитание духа), уединение во время прогулки в парке (как забота о душе), прослушивание классической музыки (как диалог с вечностью или Богом), участие в ансамбле народного танца (как связь с предками).
Я привела лишь несколько примеров, но вы можете сформировать собственную традицию инкарнационных практик. Ими могут стать любые действия, заимствованные из близких вам мировоззренческих систем. Главное – в посильном режиме воплощать идеи на практике. Тогда сфера духовного и символического не будет отдалена от вас, а органично сплетется с тканью повседневности.
Глубокое применение инкарнационных ритуалов в повседневной жизни мы видим на примере Махатмы Ганди. Есть немало фотографий, на которых он изображен сидящим на полу за прялкой{108}. Ганди занимался этим не просто так. Колесо ручной прялки было одним из символов движения за независимость Индии и олицетворяло идею самообеспечения жителей страны (нужно было самостоятельно изготавливать одежду и обувь, отказаться от британских товаров, чтобы возродить местное производство). На более глубинном уровне у этого был еще один пласт смысла, связанный с метафорой колеса, крайне важной для индийской культуры.
На санскрите «колесо» звучит как «чакра». Чакрами в духовных практиках индуизма и буддизма называют энергетические центры человека. Существует также понятие дхармачакры – «колеса закона», что символически обозначает учение Будды о просветлении. А того, кто приводит в движение это колесо, называют чакравартином – человеком, который возвращает мир из хаоса и беззакония к порядку и гармонии.
Таким образом, в своей ежедневной рутине по изготовлению нитей для пошива одежды Ганди, с одной стороны, обеспечивал себя необходимым, а с другой – совершал важный символический акт, который был ему доступен даже во время тюремного заключения. Это пример того, как целый жизненный сюжет выстроен вокруг многозначной и наполненной смыслами практики.
С самого раннего детства мы наделяем некоторые объекты и места личностно значимым символизмом. Обобщенно я бы обозначила их так – пространства, где обитает наша душа. В качестве примера рассмотрим тему дома.
Чувство дома имеет огромное значение для людей, причем с самого детства. У младенцев формируется привязанность не только ко взрослым, которые о них заботятся, но и к среде. Дети чувствительны к постоянству окружения. Нестабильная домашняя атмосфера может быть причиной стресса, влияющего на иммунитет, поведение, успеваемость в школе и общее самочувствие.
Интересно, что контакт с родной обстановкой затрагивает у детей в первую очередь бессознательные структуры психики, телесные ощущения и чувства – и лишь затем когнитивные процессы. Это связано с тем, что опыт взаимодействия с миром в младенческом возрасте сохраняется в так называемой имплицитной памяти, которая активна уже с первых дней жизни. Имплицитная память связана с глубинными, бессознательными установками относительно восприятия себя и мира, тогда как эксплицитная память относится скорее к сознательным и контролируемым умозаключениям. Именно поэтому чувство «как дома», которое нельзя в полной мере выразить словами, чаще всего вызывает у нас некий комплекс запахов, звуков, телесных ощущений, а не набор мыслей.
Еще один любопытный факт на тему привязанности к домашнему – существование «переходного объекта». Согласно теории психоаналитика Дональда Винникотта, ребенок – обычно в возрасте до года – привязывается к какому-то предмету (игрушка, маленькое одеяльце и т. д.). Выбранный объект начинает обладать для него таким большим значением, что, если его забрать, малыш нередко испытывает проблемы с засыпанием или впадает в тревожное состояние. Считается, что такой переходный объект помогает развивающейся психике справляться с трудностями мира, где присутствует то, что вызывает фрустрацию и беспокойства. Предмет выступает своеобразным компаньоном и поддерживает ребенка тем, что символизирует для него нечто родное.
Точно так же и сам дом для многих становится особенным пространством, где наше психологическое состояние улучшается само по себе. Когда говорят: «Дома и стены лечат», имеется в виду именно этот умиротворяющий эффект домашней обстановки. И напротив, когда такого пространства нет, человек не может ощутить расслабляющее и наполняющее чувство дома.
То есть дом – это личностно-значимый символ, нечто важное для нашей души. Такого рода объекты укоренены в психофизиологии (память и другие психические процессы), а значит, взаимодействие с ними может влиять на наше самочувствие.
Если значимость подобных объектов высока, если они дают чувство «Это святое» и создают сопричастность к чему-то высшему, их можно назвать сакральными. Это слово очень древнее и восходит к латинскому sacralis, что означает «священный» и, далее, вероятно к праиндоевропейскому корню saq- «ограждать», защищать». С точки зрения этимологии мы видим, что термин имеет отношение к обрядам, традициям и ритуалам, связующим человека со сферой надличностного, духовного, божественного. Противоположность сакральному – обыденное, мирское, приземленное, бытовое.
Философ Мирча Элиаде в своей книге «Священное и мирское»{109} пытался разобраться, почему одни люди испытывают благоговение перед своим жилищем, а другие легко переезжают с одного арендованного места на другое, и с чем может быть связан тот факт, что для одних Новый год – особенное событие, а для других даже их собственный день рождения не более чем дата в календаре.
Элиаде указывает на тенденцию, связанную с постепенной десакрализацией многих сфер, которые в прежние времена были наполнены особым символизмом. Вы, возможно, замечали, что такие события, как переезд, годовщина, а также природные и рукотворные объекты (водоемы, деревья, дома) для многих людей не воспринимаются больше как нечто особенное по умолчанию. Яркий пример тому – высказывание Ле Корбюзье, одного из известных архитекторов XX века, которое звучит как «Дом – это машина для жилья». Эту идею можно интерпретировать так: жилая единица должна быть исключительно функциональной, то есть обеспечивать людям базовые потребности после рабочего дня: сон, питание, гигиена, отдых. В этом смысле дом находится в одном ряду с серийными автомобилями или, например, униформой. Сегодня такой концепт можно было бы сравнить и с каршерингом, когда объект вообще не принадлежит тебе, будучи общественным.
Логично, что такая «машина для жилья» не будет являться для нас чем-то особенным. В таких местах обитает наше тело, но не живет душа.
Если мы говорим об индивидуальной истории, а не об общей тенденции, то десакрализацию можно связать с переживанием потери чего-то значимого или столкновением с осквернением того, что человек считает для себя важным.
Как тому, кто подвергся физическому насилию, сохранить ощущение тела как храма? Как удержать чувство значимости дома, если приходится сосуществовать на одной территории вместе с родственниками, страдающими от алкогольной или наркотической зависимости, превратившими жилище в свалку? Когда человек видит, как ростки его священного сада грубо топчут грубыми сапогами, он вообще может перестать взращивать что-либо важное. Его душа занимает защитную позицию «мне все равно», стараясь избежать боли.
Такая защита – равнодушие и обезличивание того, что могло бы быть сакральным, – ярко проявляется в психотерапевтическом контексте. Человек приходит к психологу, но не готов даже мысленно допустить, что терапия может стать особенным пространством для встречи с собой, поэтому начинает относиться к ней как к услуге по «ремонту» себя. Примерно так же, как к маникюру или посещению автосалона.
Замечая такую позицию, я всегда предполагаю наличие некоего события или целой череды событий, которые когда-то заставили человека обесценить себя самого, перестать относиться к себе как к живой душе.
Иногда в ходе психотерапевтических встреч я предлагаю клиентам метафору опуса. Слово «опус» (opus) – латинское и означает «работа, труд». Оно подразумевает как действие, так и результат и первоначально было алхимическим термином. Magnum opus называли волшебный и торжественный процесс создания философского камня. Сегодня так именуют великие произведения искусства и литературы («Джоконда», «Фауст», «Лебединое озеро»). На английском глубокую психотерапевтическую работу иногда называют