растения силы, хотя их возможности и весьма ограничены, для того чтобы заставить меня войти в частичные или временные состояния повышенного осознания посредством сдвига моей точки сборки с ее обычного положения.
– Ты использовал свой барьер независимости, чтобы преодолеть это препятствие, – продолжал он. – Тот же самый барьер продолжает работать и по сей день, поэтому ты все еще сохраняешь чувство неопределенного страдания, хотя и не столь выраженное. Сейчас вопрос вот в чем: как тебе удается строить свои заключения таким образом, чтобы даже твой нынешний опыт смог уложиться в твою схему самодовольства?
Я признался, что единственным способом поддержки моей независимости был полный отказ думать об этом опыте.
Дон Хуан так хохотал, что чуть не свалился со своего плетеного стула. Он встал и принялся расхаживать, чтобы восстановить дыхание. Затем он успокоился и снова сел, откинувшись на спинку и скрестив ноги.
Он сказал, что мы как обычные люди не знаем и никогда не узнаем, что есть нечто чрезвычайно реальное и функциональное – наше связующее звено с намерением, которое вызывает у нас наследственную озабоченность своей судьбой. Он утверждал, что на протяжении всей нашей активной жизни у нас никогда не появляется шанс пойти дальше простой озабоченности, потому что с незапамятных времен нас усыпляет колыбельная песня повседневных маленьких дел и забот. И лишь когда наша жизнь почти уже на исходе, наша наследственная озабоченность судьбой начинает принимать иной характер. Она пытается дать нам возможность видеть сквозь туман повседневных дел. К сожалению, такое пробуждение всегда приходит одновременно с потерей энергии, вызванной старением, когда у нас уже не остается сил, чтобы превратить свою озабоченность в практическое и позитивное открытие. В итоге остается лишь неопределенная щемящая боль: то ли стремление к чему-то неописуемому, то ли просто гнев, вызванный утратой.
– Я по многим причинам люблю стихи, – сказал он. – Одна из них в том, что они улавливают настроение воина и объясняют то, что вряд ли можно было бы объяснить иначе.
Он допускал, что поэты остро осознают наше связующее звено с духом, но делают это интуитивно, тогда как маги выбирают этот путь намеренно и прагматично.
– У поэтов нет знания о духе из первых рук, – продолжал он. – Вот почему их стихи не могут по-настоящему попасть в яблочко понимания подлинных жестов духа. Правда, иногда они попадают очень близко к цели.
Он взял одну из привезенных мною книг, лежавших рядом на стуле, – сборник стихов Хуана Рамона Хименеса. Открыв заложенную страницу, он вручил мне книгу и подал знак читать.
Я ли это хожу по комнате сегодня ночью
или это бродяга,
забравшийся в мой сад во тьме?
Было ли окно открыто?
Удастся ли мне уснуть?
Исчезла нежная зелень сада…
Небо было чистым и голубым…
А теперь облака, и поднялся ветер,
и сад угрюмый и темный.
Я думал, что волосы мои черны
и белеет моя одежда…
Но бела моя голова и в черное я одет…
Разве это моя походка?
Этот голос, что звучит во мне,
разве так он звучал?
Я ли это или я – это тот бродяга,
забравшийся на исходе ночи в мой сад?
Я смотрю вокруг…
Вот облака и поднялся ветер…
И сад угрюмый и темный…
Встаю и иду…
Может, я уже сплю?
На висках седина…
И все то же и совершенно другое…
Я вновь перечитал стихотворение и уловил переданное поэтом чувство бессилия и замешательства. Я спросил дона Хуана, почувствовал ли он то же самое.
– Я думаю, поэт ощущает груз старости и тревогу, вызванную этим ощущением, – сказал дон Хуан. – Но это лишь одна сторона медали. Меня гораздо больше интересует другая ее сторона, заключающаяся в том, что поэт, не сдвигая точку сборки, интуитивно знает, что на карту поставлено нечто необыкновенное. Интуитивно он знает с большой уверенностью, что есть какой-то внушающий благоговение своей простотой невыразимый фактор и что именно он определяет нашу судьбу.
Глава 3Уловка духа
Очищение связующего звена с духом
Солнце еще не поднялось над восточными вершинами, но уже было жарко. Как только мы достигли первого пологого спуска в нескольких милях от окраины города, дон Хуан прервал прогулку и свернул в сторону от мощеного шоссе. Он опустился на землю у одной из громадных каменных глыб, которые когда-то во время прокладки дороги были вырваны динамитом из горного склона. Дон Хуан сделал мне знак сесть рядом. Здесь мы обычно останавливались побеседовать или отдохнуть на пути к близлежащим городам. Дон Хуан заметил, что наше путешествие будет долгим и что мы, вероятно, проведем в горах несколько дней.
– Поговорим теперь о третьем абстрактном ядре, – сказал дон Хуан. – Оно назывется уловкой духа, или уловкой абстрактного, или выслеживанием самого себя, или очищением связующего звена.
Я был удивлен таким обилием определений, но ничего не сказал. Я ждал, когда дон Хуан продолжит свои объяснения.
– И снова, как и в случае с первым и со вторым абстрактными ядрами, – продолжал он, – третье ядро может быть изложено в виде истории. История гласит, что, постучав однажды в дверь дома того человека, о котором мы с тобой говорили, и убедившись, что ответа не будет, дух прибегнул к единственному способу, который оставался в его распоряжении, – уловке. Ведь и предыдущие трудности дух преодолевал с помощью уловок. Было очевидно, что, если он хочет подействовать на этого человека, он должен чем-то склонить его на свою сторону. И тогда дух начал посвящать этого человека в тайны магии. Обучение магии стало тем, чем оно и является, – искусством уловок и хитростей.
История гласит, что дух склонил на свою сторону человека, заставив его перемещаться вперед и назад между различными уровнями осознания, чтобы показать ему, как сохранять энергию, необходимую для укрепления его связующего звена.
Дон Хуан сказал мне, что если мы свяжем эту историю с темой сегодняшнего нашего разговора, то будем иметь пример Нагваля, живого проводника духа, который повторяет структуру этого абстрактного ядра и прибегает в целях обучения к хитростям и уловкам.
Внезапно он поднялся и пошел по направлению к горному склону. Я последовал за ним, и мы бок о бок начали наш подъем. Когда мы достигли вершины высокой горы, было уже далеко за полдень. Даже на такой высоте было очень жарко. Весь день мы шли по почти незаметной тропе. Наконец мы достигли небольшого плато, которое в древности служило наблюдательным постом, доминирующим над севером и западом. Здесь мы сели, и дон Хуан возобновил наш разговор по поводу магических историй. Он сказал, что теперь я знаю историю о том, как намерение проявилось нагвалю Элиасу, и историю о том, как дух постучался в дверь Нагваля Хулиана. Я знаю, как встретился с духом он, и, конечно же, не мог забыть, как встретился с ним я сам. Все эти истории, провозгласил он, имеют одну структуру; отличаются лишь действующие лица. Каждая история является абстрактной трагикомедией с единственным абстрактным актером – намерением и двумя актерами-людьми – Нагвалем и его учеником. Абстрактное ядро является сценарием.
Мне показалось, что я наконец понял, что он имеет в виду, но мне не удалось даже себе полностью объяснить, что же именно я понял. Не мог я объяснить этого и дону Хуану. Когда же я попытался передать свои мысли в словах, то обнаружил, что несу нечто совершенно невразумительное.
Дон Хуан, казалось, понимал состояние моего ума. Он посоветовал мне расслабиться и слушать дальше. Он сказал, что его следующая история касается процедуры посвящения ученика в мир духа – процесса, который маги называют уловкой духа или очищением связующего звена с намерением.
– Я уже рассказывал тебе историю о том, как Нагваль Хулиан взял меня, раненного, в свой дом и лечил до тех пор, пока я не выздоровел, – продолжал дон Хуан. – Но я не говорил тебе, как он прочистил мое связующее звено, как он учил меня сталкингу – искусству выслеживать самого себя.
Первое, что делает Нагваль со своим будущим учеником, – это завлекает его хитростью. То есть он сообщает толчок его связующему звену с духом. Есть два способа сделать это. Первый – посредством почти нормальных методов, как это делал я с тобой, а другой – путем применения настоящей магии, как это сделал со мной мой бенефактор.
Дон Хуан снова рассказал мне историю о том, как его бенефактор убедил людей, собравшихся на дороге, что этот раненый юноша – его сын. Затем он заплатил некоторым из них, чтобы они перенесли дона Хуана, который все это время был без сознания и потерял много крови, в его дом. Через несколько дней дон Хуан пришел в себя и увидел доброго старика и его толстую жену, которые лечили его раны.
Старик сказал, что его зовут Белисарио и что его жена является целительницей, так что они обязательно вылечат его рану.
Дон Хуан сказал им, что у него нет денег, и тогда Белисарио предложил ему как-нибудь решить вопрос об оплате, когда он выздоровеет.
Дон Хуан сказал, что он был очень смущен, и это было чем-то новым для него. Ведь в то время он был просто мускулистым, безрассудным индейцем, у которого не было ни ума, ни образования, но зато имелся в наличии ужасный характер. Он и понятия не имел о благодарности. Он полагал, что это были очень славные люди, но собирался дождаться, когда его рана заживет, и ночью бежать.
Когда он выздоровел и уже был готов к побегу, старый Белисарио отвел его в комнату и дрожащим голосом сообщил, что дом, где они находятся, принадлежит чудовищному человеку, который держит его с женой в своей власти. Он попросил дона Хуана помочь ему и его жене обрести свободу, избавиться от их тюремщика и мучителя. Прежде чем дон Хуан успел что-либо ответить, чудовищный человек с рыбьим лицом, в точности похожий на персонаж из страшной сказки, ворвался в комнату, словно подслушивал все это время за дверью. Он был зеленовато-серого цвета, величиной с дверь и с единственным немигающим глазом посреди лба. Он со змеиным шипением двинулся к дону Хуану, готовый разорвать его на части, и испугал его настолько, что тот упал в обморок.