Какой смехотворной ни казалась бы эта дискуссия, она необходима. В 2018 году в Нидерландах шестидесятидевятилетний Эмиль Рателбанд в судебном порядке потребовал, чтобы в его свидетельстве о рождении дату рождения исправили с 11 марта 1949 года на 11 марта 1969 года, на том основании, что его врач ему сказал, будто у него тело человека, которому немного за сорок[570]. Рателбанд утверждал, что он «чувствует себя» на сорок девять, а закон надо изменить так, чтобы людям было позволено самим определять свой возраст. Он хотел «идентифицировать себя как человека на двадцать лет моложе», заявил он, точно так же, как люди могут «менять свое имя и свой гендер»[571]. Суд мудро отказал[572], мотивируя, что «существует множество прав и обязанностей, связанных с возрастом, таких как право голосовать и обязанность посещать школу. Если удовлетворить просьбу мистера Рателбанда, эти возрастные требования станут бессмысленными»[573]. Истина, как я уже говорила, основана на фактах, а не на чувствах или убеждениях.
Хотелось бы мне быть моложе или нет, или даже утверждать, что я моложе, мой возраст не изменчив, нерастяжим и никак не зависит от моих чувств, убеждений и мнений. Субъективное принятие желаемого за действительное не должно считаться нормальным, не должно восприниматься как приемлемая замена правде, основанной на фактах. Если бы Рателбанд выиграл этот спор, вероятно, многие люди в Нидерландах смогли бы на законных основаниях изменить свой возраст, чтобы стать старше или моложе. Но это не вопрос тщеславия и не забавная проверка для судов. Хронологическая точность (возраст, даты вступления в брак или в гражданское партнерство, получения гражданства, регистрации избирателей и других официальных действий) очень важна для социальных отношений и соглашений всех видов. Она поддерживает правовую систему, здравоохранение, контроль над национальной инфраструктурой и многое другое. Когда хронологическая точность больше не соблюдается, нарушаются и верховенство закона, и правила человеческих отношений. Доверие рушится.
Отказ от бинарности означает, что в нашей реальности на передовой надо тщательно принимать во внимание все нюансы и изо всех сил стараться избегать чрезмерной упрощенности. Не следует путать это с терпимым отношением к замене объективной истины нашей собственной, желательной версией истины (чувствовать себя сорокадевятилетним – не то же самое, что быть сорокадевятилетним). Он также не дает права игнорировать неудобные факты.
Все истории в этой книге иллюстрируют различные способы преднамеренного искажения правды: от сторонников превосходства белой расы, отрицающих результаты своих тестов ДНК, до распространения смертоносной лжи производителями опиоидов по всему миру. Злоупотребление фотографиями, отредактированными с помощью Meitu, для фальсификации профиля на сайте знакомств или в резюме, с целью подтолкнуть других людей к решениям и действиям, которые будут иметь реальные последствия, – это искажение истины. В такое искажение вовлечены миллионы простых граждан, широко и зачастую как бы невзначай разменивающихся на мелкую ложь. Такое безудержное пренебрежение истиной грозит разорвать связи между нами. Независимо от того, изменим ли мы курс, сфабрикованная версия нас самих, которую мы предъявляем в официальных ситуациях, надолго становится частью общей картины – того, что мы представляем собой как отдельные личности и как общество в целом.
Еще один вариант «нашей собственной правды» – постправды – включает выбор наиболее удобных и желательных аспектов нашей реальности. Один из примеров, который становится все более распространенным, – это то, как мы используем платформы соцсетей, например Facebook, Instagram и Twitter, чтобы «отфильтровывать» то, что составляет нашу историю. Такой отбор вырывает истину из контекста, то есть из полной, реалистичной картины фактов и того, как все они сочетаются друг с другом.
Социальные сети – это по определению отбор, «кураторство». Это одновременно и вид искусства, и способ манипуляции. Однако мое внимание сосредоточено на том, как отбор фактов для социальных сетей связан с принятием этических решений. В частности, как тщательный отбор того, чем мы делимся в социальных сетях, ставит под угрозу правду?
Социальные сети дают нам возможность представить себя миру так, словно бы мы отбирали экспонаты для музейной выставки о собственной жизни. Даже изображения, которые мы публикуем на таких платформах, как Snapchat, – те, которые, как утверждают компании, быстро исчезают из наших лент, – отражают эфемерные отрывки из нашей жизни. Каждый пост может включать подлинное (неизмененное) фото или точное (основанное на фактах) описание события, которое произошло на самом деле, но это не вся правда. Поэтому мы не знаем, как все эти фрагменты сочетаются друг с другом или что они означают для нашего выбора.
Музеи проливают свет на то, как контекст позволяет взглянуть на истину шире. Профессиональные кураторы располагают факты расширенной картины мира так, как необходимо для принятия этичного решения. Музеи размещают на стенах таблички, дающие вам информацию, например, о том, что на выставке представлены картины «голубого периода» Пикассо, во время которого художник вдохновлялся жизнью в Испании, в том числе полотна, написанные в Париже в период с 1901 по 1904 год[574]. Тут же сообщается и о том, чего здесь нет, например полотен «розового периода» Пикассо или картин, отражающих его интерес к кубизму. Музеи берут на себя ответственность за то, что предоставляют ценный контекст. Они не сообщают нам все подряд, однако авторитетные музеи проделывают огромный труд, рассказывая о том, что действительно важно, чтобы мы поняли это искусство, – например, о проблемах со здоровьем у художника, об опыте переживания войн и других мировых событий, о его эмоциональном состоянии в разные периоды, а иногда даже и о его недостатках с точки зрения этики, таких как нездоровые романтические отношения.
Однако «кураторство» в соцсетях подвержено мутации. Кусочки нашей жизни и нашей идентичности постоянно вырезаются, выбираются и делятся между пользователями, а затем люди действуют на их основании. Никогда не знаешь, куда попадет информация и ваши разговоры или как их можно будет неверно трактовать. Работодатели, приемные комиссии университетов и любой из тех, кто ищет о нас информацию, может принять решение о том, нанимать нас или нет, зачислять нас в университет или нет, или даже может решить публично опозорить нас на основании наших реалий, которые мы «курируем» онлайн. Даже «исчезающие» фотографии и видеоролики оказывают этическое воздействие, от которого бывает очень трудно отвертеться.
И все же социальные сети способны предлагать правду в контексте. Эксперт, имеющий достаточную квалификацию, чтобы комментировать определенные аспекты политического события (например, профессор, социолог или политик) или художественной выставки (художник, галерист, критик или искусствовед), может выбирать и комментировать содержание в контексте, предоставляя фактические фоновые данные и проводя собственный анализ, чтобы поделиться своим опытом. Полную историю можно найти в социальных сетях и на некоторых личных страницах, например, моя подруга выкладывала посты о своей борьбе с раком. Но когда пользователи социальных сетей тщательно отбирают то, чем они хотят поделиться, у нас нет возможности узнать реальность во всей ее полноте. Мы не получаем деталей о том, «что действительно важно для наших решений», подобно тем, что нам предлагают в музеях, поскольку все, что мы видим, – это солнечные пляжи и тропические напитки на фотографиях нашего друга о потрясающем отпуске на Гавайях; за кадром остается дождь или увольнение по возвращении домой.
Еще один вариант выдумывания нашей собственной истины – все возрастающее сосредоточение на личной «подлинности». О том, как достичь самой «подлинной версии себя» в работе и в жизни, писали многие генеральные директора и мотивационные спикеры. Но такие аспекты подлинности, как неподдельность, добросовестность, надежность и верность себе, а также принципы и убеждения человека – все это строится на истине, это наша связь с оценкой, основанной на фактах, и с реальностью в ее полноте. Подлинность заслуживают, принимая этичные решения и стараясь узнать мнение других, а не разглядывая себя в зеркало. Подлинная жизнь происходит в реальном мире, а не в параллельной вселенной альтернативных фактов. В противном случае мы скоро окажемся совсем неподдельно оторванными от реальности и друг от друга.
Мы не можем конструировать собственную правду. В интервью 2017 года романист сэр Салман Рушди рассказал мне, как однажды на встрече с читателями он поспорил с одним из них: этот человек отказался признавать, что мировые ученые верят в изменение климата[575]. «Позвольте мне выразиться так, – сказал в конце концов Рушди. – Если вы верите в то, что Земля плоская, это не означает, что она и в самом деле плоская. Миру не обязательно, чтобы вы верили в то, что планета круглая, чтобы она была круглой». Как указывает Рушди, истина не нуждается в нашем одобрении. Истина также не прогибается, чтобы соответствовать нашему субъективному взгляду на наше подлинное «я».
Музей истории Холокоста в Яд ва-Шем, Всемирный центр памяти жертв Холокоста в Иерусалиме, отправляет посетителей в путешествие во времени, чтобы почтить память погибших и тех, кто помогал нуждающимся[576]. Когда я была в этом музее в 2017 году, меня поразил дизайн архитектора Моше Сафди. Вся бетонная конструкция имеет форму длинной треугольной призмы, которая сужается посередине, когда уходит под землю, как будто вы погружаетесь под воду. Галереи, также треугольной формы, навевают ощущение удушья и заточения: широкие и темные внизу и сужающиеся до тонкой линии светового люка вверху. Когда вы проходите по этим коридорам, будто совершая путешествие во времени, вы физически переживаете все нарастающее чувство ужаса и безнадежности.