Так и не смог я ударить Макса. Даже Макса, которого ненавидел всем сердцем и искренне желал ему оказаться перерезанным трамваем.
Не мог я ударить человека. Даже тогда, когда тот вполне этого заслуживал. Не знаю, почему, страх какой-то наваливался, противное оцепенение. Казалось, что после того, как ударю, произойдёт что-то нехорошее, то, что потом нельзя будет исправить. Боялся я, наверное, не столько мести противника, сколько самого себя, как будто чувствовал, что вместе с этим первым ударом внутри у меня сгорит какой-то важный предохранитель, исчезнет запор, не дающий вырваться наружу чему-то тёмному, звериному, тому, что было у меня в тайниках души. Мне казалось, что если эта тёмная, звериная сила хотя бы раз сумеет вырваться, потом её уже ничем не остановишь. Я ужасно стыдился даже перед собой и боялся этой дремавшей где-то глубоко внутри меня чёрной и беспощадной силы. Но знал, что она есть, потому что иногда даёт о себе знать, всплывает из тайников подсознания, туманит мозг, вызывает желание убить. Обычно такое происходило, когда я сталкивался с какой-то несправедливостью, чужой жестокостью, когда, например, какие-нибудь гадёныши мучили кошку. Тогда мне хотелось их по-настоящему убить, и я с ужасом ощущал, что убивал бы я их с удовольствием.
Однажды я поделился этим знанием о своей второй, тайной сущности с Олегом. Но тот опять только посмеялся надо мной. А потом быстро объяснил (он куда-то спешил, и на долгий разговор у него не было времени), что всё это дремлющее внутри тёмное и звериное, чего я так испугался, есть у каждого человека. Это первобытные инстинкты, оставшиеся у человека с тех древних времён, когда ему приходилось бороться за своё существование, когда чтобы выжить, надо было постоянно кого-то убивать. Сейчас времена совсем другие, но биологическая природа человека не изменилась, биологически человек так и остался зверем. А от настоящих зверей отличается только тем, что способен контролировать свои звериные инстинкты, в том числе и инстинкт убийцы. А потом он сказал, жёстко, глядя в упор мне в глаза, что моя проблема вовсе не в том, что я могу не сдержать первобытные инстинкты и пооткручивать в результате головы мучителям кошек, а наоборот, в моей элементарной трусости, из-за которой я не могу просто набить морду этим юным палачам.
На этой “мажорной” ноте он и ушёл, оставив меня стоять с полыхающими щеками, задыхающимся от гнева. В тот момент мне хотелось убить даже Олега. Самое обидное было то, что он был полностью прав. А говорил со мной жёстко, высмеивал меня вовсе не со зла, наоборот, от желания мне помочь, сыграть на самолюбии, разозлить, заставить почувствовать себя мужчиной, способным иногда противостоять злу. А для этого, он считал, неплохо уметь иногда пробудить злость в себе. Он не верил в Добро, неспособное разозлиться ради сражения со Злом.
Самому ему вполне удавалось, когда это было нужно, мгновенно пробуждать в себе праведную злобу, действовать хладнокровно, решительно и беспощадно.
При столкновении со Злом Олег совершенно преображался и становился просто страшен. Для тех, конечно, кто пытался творить Зло. Особенно когда Зло это было направлено на кого-нибудь из детей. Тогда он забывал про жалость и просто уничтожал это Зло.
Я дважды был свидетелем таких случаев.
Уничтожение зла
Впервые это произошло в мой первый год занятий у Олега, в то время мне не было ещё и одиннадцати.
Было самое начало летних каникул, и наша детская группа почти в полном составе и во главе с тренером Олегом ехала в автобусе, возвращаясь из зоопарка. Олег часто вывозил свою младшую группу куда-нибудь по воскресеньям: в гидропарк, на какую-нибудь выставку, в кино. Я всегда участвовал в таких поездках. Обычно ребят было немного, но в тот уже совершенно по-летнему жаркий день в зоопарк поехали почти все.
Возвращаясь, мы оживлённо галдели, делясь впечатлениями, гримасничали, изображая обезьян, иногда начинали слегка толкаться, в общем, “оттягивались” от души. Настроение было отличное, автобусная давка и духота не могли его испортить. Впереди было огромное, бесконечное лето, свобода, куча всяких интересных дел. Некоторые пассажиры были недовольны тем, что мы “балуемся”, но Олег не вмешивался, он не хотел гасить нашу радость. Он считал, что мы ведём себя вполне прилично, как нормальные, живые дети и никому в автобусе не мешаем, о чём он спокойно и сообщил недовольным пассажирам. Казалось, что пассажиры приняли это к сведению и согласились с Олегом. А кто не согласился, те по крайней мере вроде смирились с тем, что им какое-то время придётся потерпеть возле себя шумную жизнерадостную компанию.
Но оказалось, что смирились не все.
Когда Илюшка, один из самых маленьких наших мальчишек, стал изображать, как ревёт проголодавшийся тигр, какой-то подвыпивший угрюмый мужик неожиданно влепил ему сильный подзатыльник, так, что у Илюшки мотнулась голова, и он стукнулся лбом о поручень. А этот мужик заорал Олегу, чтобы Олег “унял своих ублюдков, а то он им сейчас…” Что именно собрался “нам сейчас” сделать мужик, договорить он не успел. Олег ужом ввинтился в толпу и, протиснувшись к мужику вплотную, молча ударил его коленом в пах.
Никто из пассажиров ничего не понял, даже большинство наших ребят не заметили этого короткого удара, возможно, что я, стоявший совсем близко, был единственным, кто это увидел. У мужика подкосились ноги, он не упал только потому, что в автобусе было тесно, да и Олег его стал поддерживать. Мужик судорожно хватал воздух разинутым ртом, глаза сделались безуумными, лицо, только что бывшее багровым, побелело. А Олег неожиданно очень громко закричал: “Водитель! Остановите автобус! Человеку плохо! Остановите немедленно! Ну что вы смотрите?! Расступитесь, он сейчас блевать начнёт!” Последние слова тут же возымели действие, перед Олегом, волочившим сквозь плотную толпу мужика к двери, мгновенно возник коридор. Олег как мешок с картошкой выгрузил мужика на асфальт, вскочил в автобус и бодро крикнул: “Поехали! Всё нормально! Перебрал человек малость!”
Пассажиры, сразу забывшие про “невоспитанных детей”, начали судачить на тему о том, до чего доводит пьянство. Может, кто-то из них и заподозрил неладное, но что именно произошло, так никто и не понял. Олег, не вступая с пассажирами в разговоры, подошёл к Илье, заглянул ему в глаза и тихонько спросил: “Ну как ты, малыш? Не очень больно?”
Илюшка растерянно захлопал ресницами, он не сразу понял, о чём его спрашивают. Ошарашенный стремительно развивающимися событиями, он, как и все мы, уже успел совершенно забыть про тот подзатыльник, с которого всё и началось. Олег осторожно ощупал его голову, посмотрел, нет ли шишки, убедился, что вроде всё в порядке, облегчённо вздохнул и принялся энергично командовать, продвигая нас к выходу, мы подъезжали к нашей остановке.
Второй случай был гораздо серьёзней и произошёл прошлым летом.
Наша группа была тогда в Крыму. До этого мы выезжали летом в Крым “дикарями”, со своими палатками, продуктами, посудой и останавливались вдали от цивилизации, на западной оконечности Крыма, в Бухте. Но в тот раз Олег решил попробовать отдохнуть “цивильно”, в приморском городе. Ему удалось договориться с директором одной из школ, и мы ночевали в классе, из которого вынесли парты и вместо них расставили кровати. А днями пропадали на пляжах, гуляли по очень красивому, утонувшему в зелени городу, иногда выезжали на экскурсии в разные интересные места Крыма.
На одной из таких экскурсий всё и случилось.
Выехали мы рано утром и, выйдя из автобуса, долго пешком таскались по горам, Олег заставлял нас любоваться и восхищаться окрестными пейзажами. Места вокруг были действительно на удивление красивые, некоторые пацаны на самом деле иногда просто подвывали от восторга, часто щёлкали своими фотоаппаратами. Но через несколько часов навалилась тяжёлая усталость, солнце пекло немилосердно, горы были довольно крутыми, и к концу перехода только один Олег сохранил бодрость, крутил головой вправо и влево, то и дело отбегал в сторону, чтобы поймать своей “мыльницей” наиболее удачный ракурс. У остальных сил хватало только на то, чтобы еле волочить отяжелевшие ноги, и народ уже обращал мало внимания на раскинувшиеся вокруг живописные горные чудеса.
Примерно к полудню мы подошли к маленькому озеру с очень прозрачной водой. Ребята полезли купаться и тут же с визгом стали вылетать обратно. Вода была не просто холодной, на этой жаре она казалась ледяной, обжигала как огнём, и выдержать можно было только несколько секунд такого купания.
Нырнув несколько раз в эту обжигающую холодом воду, пацаны развалились в тени деревьев и принялись уничтожать свои “сухие пайки”. Рядом с нами расположилось ещё несколько групп туристов. Неутомимый Олег после купания заявил, что хочет во время привала подняться на соседнюю “сопку”. Идти с ним вызвался только я один, остальные совсем разомлели. Олег строго наказал, чтобы до нашего возвращения никто ни на шаг не отходил от озера, и мы отправились.
По пути мы немного поспорили, с какой стороны лучше забраться на эту заросшую кустарником и деревьями горушку. Я доказывал, что лучше с северного, более пологого склона, Олег возражал, объяснял, что северный склон сильнее зарос, и там будет трудно продираться сквозь заросли, к тому же тропинка, по которой ходят умные (не чета некоторым) люди, огибает “сопку” именно с юга. Кончилось тем, что мы решили проверить, кто быстрее заберётся туда, каждый, естественно, своим маршрутом.
Забыв об усталости, я рванул наверх. И очень скоро убедился, что Олег прав (как всегда!) и что умный человек действительно никогда не пойдёт выбранным мной путём. Из-за тупого упрямства я ещё некоторое время пытался продираться сквозь совершенно немыслимые заросли, царапая об колючки руки и ноги, оставляя на них клочки видавшей виды футболки, но наконец сдался. Присел отдышаться, передохнуть и наметить пути отступления, потому что не совсем представлял себе, как я из этих джунглей выберусь.